Госпожа Бартолотти затянулась еще дважды по три раза и тогда придумала, как ей принудить Конрада к выбору.
— Эгон, — вкрадчиво сказала она, — тебе нравится Кити Рузика?
— Это невоспитанный, страшный ребенок! — воскликнул господин Эгон. — Недавно в аптеке она несколько минут то вставала на весы, то спрыгивала с них! А кроме того, она часто показывает мне язык. Надо следить, чтобы эта невежа и близко не подходила к Конраду.
— А если она хочет дружить с ним? — сказала она еще вкрадчивее.
— Я уж сумею уберечь его от этого! — взволнованно сказал господин Эгон.
Услыхав эти слова, Конрад побелел как стена.
— Тебе плохо, сынок? — озабоченно спросил господин Эгон. Он решил, что Конраду стало плохо от тунца и лакричных палочек.
— Мне не плохо, — ответил мальчик, — Но я чувствую, что хочу остаться с матерью.
Госпожа Бартолотти облегченно вздохнула.
Господин Эгон печально скривился.
— Ты уже не любишь меня? — спросил он.
— Конечно, люблю, папа, — ответил Конрад. — Очень люблю, правда. Я всегда буду рад, когда вы будет приходить к нам, поверьте мне.
Господин Эгон верил ему, но что с того? У него испортилось настроение, и он скоро ушел домой.
Конрад уже неделю жил у госпожи Бартолотти. Каждый день без четверти восемь на втором этаже его, опершись на перила, ждала Кити, и они вместе шли в школу, и почти каждое утро их ждал Антон. Он шел за ними и бурчал:
— Берегись!
А на углу с главной улицей их ждал Флориан. Он присоединялся к Антону и вспоминал бранные слова на каждую букву алфавита. Он кричал:
— Аферист, болван, вурдалак, гадюка, дурак, ехидна, жаба, зубрила, иуда, кикимора, лоботряс, мокрица, недоумок, осел, придурок, размазня, свинья, тряпка, умник, фертик, хвастун, цуцик, чучело, шушера, щенок, эгоист, юродивый, ябеда.
Но близко они не подходили, и скорлупками или косточками не бросались тоже. Боялись Кити.
Кити охраняла Конрада и по дороге домой, когда они возвращались вместе. Но она ходила во второй класс, и в понедельник, в среду и в пятницу у неё было на один урок меньше, чем у Конрада. Ей нетрудно было подождать его час в раздевалке или возле школы. Дважды Кити так и сделала, но это страшно возмутило её мать, она устроила скандал.
— Чтобы ты не позднее, чем через пятнадцать минут была дома! — велела она дочери. — И если опоздаешь хоть на минуту, то тебе будет не до шуток!
Госпожа Рузика считала, что девочке защищать мальчика просто смешно.
— Я ничего не имею против Конрада, — сказала она. — Он очень воспитанный, вежливый, умный мальчик. Даже знает все ответы в викторине и всегда вежливо здоровается. Но пусть защищается сам! — А потом добавила: — Между прочим, удивительно, что эта странная женщина имеет такого воспитанного сына, и вообще меня интересует, откуда он вдруг взялся.
Кити знала, откуда Конрад взялся. Он ей все рассказал, и она поклялась ему, что никому не скажет об этом ни одного слова. Поэтому она не сказала ни слова и своей матери.
Таким образом, в понедельник, в среду и в пятницу Конраду приходилось возвращаться из школы одному. Не совсем одному. Половина третьего «А» бежала за ним следом. И когда Кити не было с Конрадом, Флориан не боялся. Он кидал в него камнями, подставлял ему ногу, бил кулаком в живот или бил ногою сзади. Остальным детям это нравилось. Они очень не любили Конрада. Учительница, госпожа Штайнц, самое малое трижды за урок говорила им: «Берите пример с Конрада!» А это им не нравилось. И когда никто в классе не мог решить задачу, госпожа Штайнц говорила: «Конрад, наверно её решит!» Конрад, и правда, справлялся с задачей. Это тоже детям нисколько не нравилось. Кроме того, Конрад знал, как надо писать любое слово. И писал очень красиво, умел, читая вслух, правильно ставить ударение, не крутился на месте, никогда не болтал и не ел на уроках, не жевал жвачку, смотрел только на госпожу Штайнц и внимательно её слушал. Понятное дело, это страшно раздражало остальных детей. Если бы он хоть отставал по физкультуре, как часто бывает с лучшими учениками. Так ведь нет! Он один в классе мгновенно взбирался по канату под самый потолок и имел голос, о котором учительница говорила: «Ангельский голос, чистый, как звоночек, аж сердце щемит, как он запоет!» Кроме того, Конрад умел так нарисовать машину, что можно было узнать какой она марки.
— Нам только еще не хватало такой цацы, — говорили дети в классе. — Проклятый выскочка, откуда он взялся на нашу голову!
Конрад не знал, как общаться с нормальными детьми, и делал много ошибок. На второй день, как он пошел в школу, на третьем уроке была контрольная по арифметике. Фред, с которым Конрад сидел за одной партой, тихо спросил его:
— Сколько будет двенадцать умножить на двенадцать, отнять семнадцать и прибавить тридцать шесть?
Но Конрад не ответил ему, потому что госпожа Штайнц предупредила:
— Чтобы я ни одного слова не слышала во время контрольной работы.
Фред, который очень плохо знал арифметику, еще трижды спрашивал у него о том же самом. Наконец Конрад ответил ему:
— Кажется, мне запрещено подсказывать тебе.
Фред рассердился и с той поры тоже невзлюбил Конрада, как и Флориан. На следующий день Аннализа щелкнула линейкой по стеклу, и стекло треснуло. Учительницы не было в классе. Когда она вернулась и увидела треснутое стекло, то начала допытываться, кто его разбил. Никто не признавался. Аннализа ковырялась в своем ранце, словно стекло её совсем не касалось. Госпожа Штайнц начала спрашивать всех по очереди. Ученики, которых она спрашивала, уверяли, что ничего не знают. И тогда учительница обратилась к Конраду:
— Конрад, ты видел, кто разбил стекло? Если видел, то должен сказать. Это твоя обязанность.
И Конрад сказал, что стекло разбила Аннализа. Весь класс возмущенно загудел, только учительница была очень довольна.
А еще через три дня госпожа Штайнц сделала Конрада своим заместителем. Как только ей надо было куда-то выйти, она оставляла Конрада у своего стола, чтобы он следил за классом. Он должен следить, чтобы никто не подходил к открытому окну, не выходил из класса, не разговаривал громко и не устраивал ссор с соседями.
Сначала дети не обращали внимания на Конрада, когда он сидел возле учительского стола. Они подходили к открытому окну, и ссорились, и выходили из класса, и разговаривали. Но когда увидели, что Конрад записывает все их нарушения, и когда учительница потом начала наказывать за них, все разозлились на Конрада и стали его презирать.
Аптекарь Эгон, побывав на родительском собрании, очень гордился, когда узнал, что Конрад — «настоящее сокровище» и что «такой ученик — мечта каждого учителя».
Зато госпожа Бартолотти не имела никакого представления о том, что Конрад делает в школе и что о нем думают дети. Её не интересовали школьные дела. Правда, она каждый день спрашивала Конрада за обедом:
— Ну, как там тебе было сегодня?
Конрад всегда отвечал:
— Спасибо, всё было хорошо. Учительница меня любит.
Госпоже Бартолотти было приятно слышать это, и больше она о школе не расспрашивала.
Кити Рузика, конечно, знала, как Конрад ведет себя в школе. Он рассказывал ей обо всем, и дети тоже рассказывали.
— Знаешь, что этот поганец снова сделал? — докладывали они ей.
И после обеда, когда Кити приходила к Конраду или он к ней, она говорила:
— Конрад, почему ты не подсказал Фреди, сколько будет двенадцать умножить на двенадцать, отнять семнадцать и прибавить тридцать шесть? Конрад, нельзя выдавать товарищей! Конрад, не надо записывать тех, кто выходит из класса!
Но Конрад качал головой и говорил:
— Кити, я не потому делаю так, что хочу, правда, не поэтому. Но они нарушают правила, а учительница сказала, что моя обязанность записывать их нарушения. Я же должен выполнять свои обязанности!
Кити пробовала объяснить Конраду, что дети не будут его любить, если он и дальше так будет вести себя. Она уговаривала его, как раненного коня, но Конрад грустно покачал головой и сказал:
— Ничего не выйдет, Кити, меня таким сделали. И так научили в отделе окончательной обработки! Я не могу иначе!
— Ну, хоть попробуй, ради меня, — попросила Кити, ведь ей нелегко было дружить с мальчиком, которого все ненавидели.
И Конрад попробовал ради Кити. Был урок физкультуры. Дети хотели качаться на кольцах. А учительница хотела, чтобы они ходили по перевернутым гимнастическим скамейкам.
— Начинаем! — кричала учительница. Но дети шепотом договорились:
— Устраиваем забастовку! Не будем ходить по этим дурацким гимнастическим скамейкам.
Они сели на пол, скрестив ноги, и не двигались с места. Конрад тоже сел на пол и скрестил ноги.
— Начинаем, быстро, быстро! — кричала госпожа Штайнц.
