— Замолчи, ты глуп, как осел, — бросила Маринетта, передернув плечами.
Она тут же прикусила язык, пожалев, что сказала такую обидную для ослика вещь.
— Как осел? — закричал гусь. — Нахалки! Ну, погодите, я вас сейчас так отделаю! Вот только из воды выйду!
Он быстро поплыл к берегу, и девочки, у которых еще не прошли на ногах следы от его укусов, бросились наутек.
— Удираете? И правильно делаете! Я искусал бы вас до крови! А мяч не надейтесь получить никогда. Я придумал отличное местечко, куда его спрятать! Хитер будет тот, кто его найдет.
Девочки направились домой, но не осмелились пройти мимо ослика, потому что Маринетту мучили угрызения совести из-за этого злополучного слова.
Пока они шли домой, погода испортилась, стало очень холодно. Небо было чистое, но ледяной северный ветер покалывал голые ноги. Дельфина и Маринетта думали, что их будут ругать, но родители даже не заметили, что они пришли без мяча.
— Никогда еще в наших краях холода не наступали так рано, — сказал отец. — Похоже, ночью ударит настоящий мороз.
— Ну, ничего, морозы долго не простоят, — сказала мать. — До зимы еще далеко.
Возвращаясь с пруда, гусиное семейство прошествовало мимо плетня, где пасся ослик. Гусыня несла в клюве мяч, а гусята ныли, что им холодно.
— Как я погляжу, ты так и не отдал мяч! — сказал ослик. — Ну, ничего, отложим это на завтра.
— Ни завтра, ни послезавтра, — ответил гусь, — я мяч не отдам. Он будет мой, я сейчас же пойду и спрячу его в надежное место, в свой личный тайник.
— Чего стоит тайник гусака!
— По крайней мере, такому ослу, как ты, его не отыскать!
— Пфф! — фыркнул ослик. — Очень мне нужно искать! Я сумею заставить тебя вернуть мяч, а сам и копытом не шевельну!
— Посмотрим, как это тебе удастся! — ухмыльнулся гусь и поспешил догонять свой выводок, но, сделав несколько шагов, вернулся и злорадно сообщил: — Эти две девчонки просто невыносимы! Только что они при мне сказали кому-то, кто нес околесицу: «Замолчи, ты глуп, как осел». Да, да, именно так они и сказали!
— А тот, кто нес околесицу, — это, конечно, был ты…
Гусь удалился без ответа, но было видно, что он задет. Оставшись один, ослик долго не мог забыть о словах девочек.
И вдруг он расхохотался: кое-какая мысль зародилась в самых кончиках его длинных ушей, которые уже начал пощипывать мороз.
Назавтра ослик отправился на луг пораньше. Ударил сильный мороз, какого уже много лет не бывало в этих краях. Ослик встал у самого плетня, приплясывая на всех четырех ногах, чтобы согреться. Издали он увидел девочек, которые шли в школу, и окликнул их. Удостоверившись, что гуся на лугу нет, они подошли к ослику поздороваться.
— Ну что, ругали вас родители? — спросил ослик.
— Нет, — ответила Маринетта. — Они вообще не заметили, что мы пришли без мяча.
— Ладно, не беспокойтесь. Обещаю вам, что завтра вечером вы свой мячик получите.
Не прошло и пяти минут после ухода девочек, как он увидел гуся, шагавшего во главе выводка. Ослик вежливо приветствовал всю семью и спросил у гусыни, куда это они собрались в такую рань.
— Мы идем на пруд, на утреннее купание, — отвечала она.
— Дражайшая гусыня, — сказал ослик, — мне очень жаль, но я принял решение, что сегодня утром вы купаться не будете.
Гусь расхохотался.
— И ты полагаешь, — сказал он снисходительно, — что стоит тебе принять решение, как я сразу и подчинюсь?
— Не знаю уж, входит ли это в твои планы, но подчиниться тебе придется, потому что сегодня ночью я запер пруд и не отопру до тех пор, пока ты не отдашь девочкам мяч.
Гусь решил, что ослик рехнулся, и скомандовал гусятам:
— Ну, дети, вперед, пошли купаться! Сам не понимаю, зачем я теряю время на разговоры с этим длинноухим наглецом.
Едва завидев пруд издали, гусята закричали от радости: никогда еще вода не казалась им такой гладкой и сверкающей. Да и сам гусь ни разу в жизни не видел льда и даже не слыхал о нем; прошлая зима была такой теплой, что вода не замерзла. Ему тоже показалось, что пруд сегодня еще прекраснее, чем обычно, и он развеселился.
— Приятное нас ждет купание! — заявил он.
Гусь по обыкновению подошел к воде первым и вскрикнул от изумления. Вместо того чтобы погрузиться в воду, он ступил на твердую, как камень, поверхность. Гусыня с гусятами за его спиной онемели от неожиданности:
— Неужели он и вправду запер наш пруд? — пробормотал гусь. — Не может этого быть… Наверное, вода дальше…
Несколько раз гусь с гусыней пересекли пруд вдоль и поперек, и всюду под ногами у них оказывалась все та же холодная сталь.
— Похоже, пруд и в самом деле заперт, — сказал гусь.
— Какая досада! — воскликнула гусыня. — День без купания — сплошная скука, особенно для детей. Тебе следовало бы отдать мяч…
— Оставь меня в покое, я сам знаю, что мне делать. Главное, никому ни слова об этой истории, а то все узнают, что какой-то осел может мною помыкать.
Гусиное семейство вернулось на птичий двор и забилось в угол. Чтобы не проходить мимо ослика, они сделали большой крюк, но ослик заметил их и крикнул:
— Ну что, отдашь мяч? Пора пруд отпирать?
Гусь не ответил, гордость не позволяла ему сдаться сразу. Все утро он пребывал в убийственном настроении и даже не притрагивался к корму.
После полудня он начал сомневаться, не пригрезилось ли ему все это, и действительно ли заперт пруд. Поколебавшись, он решил все-таки пойти и проверить еще раз. Увы! Все сомнения исчезли. Пруд оказался заперт крепко-накрепко. На пути туда и обратно ослик снова спрашивал его, не собирается ли он вернуть мяч.
— Смотри, как бы не было поздно, когда ты наконец соберешься!
Но гусь проходил мимо с высоко поднятой головой. Наконец, на следующее утро, не желая лично вступать в переговоры, он отправил к ослику гусыню. Дельфина и Маринетта как раз оказались там. Было уже не так холодно, как накануне, и лед на пруду начал подтаивать.
— Почтеннейшая гусыня, — сказал ослик, изображая негодование. — Я не желаю ничего слушать, пока мяч не будет здесь. Можете передать это своему супругу. Я весьма огорчен за вас, ибо вы хорошая, добрая птица, но ваш муж — упрямец и навлек беду на всю вашу семью.
Гусыня поспешно удалилась, и девочки, которые с трудом удерживались от смеха, смогли наконец дать волю своему веселью.
— Только бы гусь не вздумал прогуляться на пруд, прежде чем решится вернуть мяч, — сказала Дельфина. — А то он сразу увидит, что пруд заперт уже не так крепко.
— Не волнуйся! — сказал ослик. — Сейчас он явится сюда с мячом.
Гусь и в самом деле не замедлил явиться во главе своего выводка. Он нес мяч в клюве и с яростью швырнул его за плетень. Маринетта подобрала его, и гусь собрался было идти на пруд, но ослик сухо остановил его:
— Это еще не все. Ты должен принести извинения девочкам за то, что ты их позавчера искусал.
— О, это не обязательно, — заверили его Дельфина и Маринетта.
— Нет, обязательно, я решительно настаиваю на извинениях. Я не отопру пруд, пока он не попросит у вас прощения.
— Чтобы я стал просить прощения? — вскричал гусь. — Никогда! Лучше я до конца дней своих не буду купаться!
Круто повернув назад, он вместе со всем семейством вернулся на птичий двор и постарался навсегда забыть о пруде, брызгаясь в грязной луже. Гусь продержался так целую неделю, когда же он примирился с необходимостью попросить прощения, лед на пруду уже дней шесть как растаял. Было так тепло, что казалось, на дворе весна.
— Прошу извинить меня за то, что я щипал вас за ноги, — заикаясь от злости, проговорил гусь. — Даю честное слово, что я больше не буду.
— Давно бы так, — сказал ослик. — Я отпираю пруд. Можете идти купаться.
В тот день гусь купался долго. А когда он вернулся к себе на ферму, слух о его злоключениях уже успел разнестись по округе, и ему пришлось терпеть насмешки от всех знакомых животных. Все удивлялись, что гусь оказался так глуп, а осел так хитер. И с этого дня, разумеется, никто уже не считает осла глупым — наоборот, когда человеку хотят сделать комплимент по поводу его ума, говорят, что он мудр, как осел.
Дельфина и Маринетта улеглись в кровати, но яркая луна светила прямо в окно, и сразу заснуть им не удалось.
— Знаешь, кем бы я хотела быть? — сказала Маринетта, та, что посветлее. — Лошадкой. Да, я бы очень хотела быть лошадкой. У меня были бы четыре хорошенькие копытца, грива, роскошный конский хвост, и бегала бы я быстрее всех на свете. Ну и, конечно, я была бы белой лошадкой.
