Немного подальше, впереди, принцесса увидела домик, белевший в лунном свете. Когда они к нему подошли, она различила черепичную крышу, поросшую мхом. Всё было скромно, даже убого, и совсем не страшно; но страх её ожил, и, как обычно, тут же исчезло доверие. Прекрасно зная, что это бесполезно и глупо, она закричала, забилась — и женщина снова опустила её на землю, неподалеку от задней стенки домика.
— Никто не входит ко мне, не постучавшись, — сказала она, исчезая за углом; а принцесса осталась наедине с луной — два белых лица в ночной тьме.
Глава четвёртая
У МУДРОЙ
ЖЕНЩИНЫ
Принцесса глядела на луну, луна — на принцессу; луна продержалась дольше, а принцесса заплакала. Ей надо было выбирать между луной и домиком.
О луне она хоть что-то знала, о домике — ничего, и решила остаться с луной. Странно, не правда ли? Она так долго пробыла с Мудрой Женщиной и не могла представить её дом! А насчет луны она ошиблась — знала она немного, в частности, не догадывалась, что если заснёшь при луне, та отвернётся и оставит тебя во мраке.
Минуты не прошло, как принцессу одолел новый страх. Лёгкий ветер тихо шуршал вереском, тысячами бубенчиков, а ей показалось, что это шипят змеи. Вы же помните, она так долго была плохой, что не отличала добро от зла. Кроме того, вокруг кольцом тьмы лежали хвойные чащи. Кто их знает, не вырвутся ли оттуда волки, они уж там точно есть! Снова и снова ей казалось, что по вереску в лунном свете несётся огромный зверь, оскалив зубы. (Она не ведала, что злые твари не смеют сюда ступить, а если бы посмели, погибли бы. Что там, — если б целое воинство ворвалось на вересковый луг, оно бы угасло на его краю, словно усталая волна.) Под конец принцессе уже казалось, что луна крадётся вниз по небу, чтобы заморозить её в своих объятьях.
Домик как будто бы спал, но принцесса в страхе подозревала, что хозяйка за ней подглядывает. Тут она не ошиблась, только та просто смотрела на неё из окна. Правда, этот страх был не очень сильный; и мало-помалу принцесса пришла к мысли, что здесь живёт не людоедка, а просто грубая, невоспитанная, настырная особа. Только она это подумала, как вскочила — и впрямь, всё (кроме людоедов) лучше одиночества. В конце концов и людоедка — человек, не луна какая-то!
Принцесса обежала домик, но, как ни странно, двери не нашла. Сколько она ни бегала, двери не было ни по бокам, ни впереди.
Вот тебе на, домик без дверей! Принцесса лягнула стену, но та — твёрдая, как железо, — ударила её сквозь атласный башмачок. Тогда она бросилась ничком на вереск, вплотную подходивший к домику, и заревела от злости; но, вспомнив, как вопли приманили волков, тут же утихла и лежала, снова глядя на луну.
Только тогда вспомнила она родителей и увидела мать, плачущую над вышиваньем, и отца, глядящего в огонь, словно она, их дочь, спряталась там в сверкающих пещерах. Конечно, если бы они горевали рядом с ней, она бы не обратила на это внимания; но сейчас, в беде, она хоть чуточку поняла, как они страдают, и вместе с тоской по уютному дому в сердце её проснулась пусть слабая, а всё же любовь. Тут она впервые заплакала горькими, не злыми слезами.
И вот что удивительно: как только она хоть чуть-чуть полюбила отца и мать, ей захотелось увидеть Мудрую Женщину. Она забыла про людоедок и хотела одного — чтобы её укрыли от луны, и одиночества, и страхов, укрыли в домике, где даже нет дверей и не на что выть этим жутким волкам.
Но старуха (принцесса не знала, что она зовётся Мудрой Женщиной), так вот, старуха велела постучаться. Куда же? Может быть, в стену? Вдруг «она» услышит и поднимет её в окошко! Словом, принцесса встала, взяла камень, стала бить им о стену — и увидела, что это не стена, а дверца. Тут она испугалась, что старуха рассердится, но услышала голос:
— Кто там?
— Простите, старуха, — сказала принцесса, — я не хотела так громко стучать.
Ответа не было, и она постучалась снова, на этот раз — костяшками пальцев.
— Кто там? — спросил голос.
— Розамунда, — ответила принцесса.
Снова никто не ответил, и она постучалась в третий раз.
— Что тебе нужно? — спросил голос.
— Впустите меня, пожалуйста! — сказала принцесса. — Луна уставилась на меня, а в лесу воют волки.
Дверь открылась, принцесса вошла в дом, но старухи не увидела, а увидела небольшую комнату, где стояли белый сосновый стол и несколько стульев. В углу лежала куча вереска; в очаге горели сосновые дрова, источавшие приятный запах. Как ни убого всё это было по сравнению с дворцом, Розамунде здесь понравилось. Там, за дверью, остались муки и страхи, там плакала она новыми слезами, там начала любить родителей и доверять Мудрой Женщине, и ей показалось, что душа её стала больше, а дурной, детский нрав ушёл в прошлое.
Люди часто считают, что изменились, когда изменилось лишь их настроение. Если ты благодушен в хорошую погоду, ты можешь рассердиться в плохую. Сам ты — всё тот же, но один раз тебя пригрело солнце, другой — огорчил дождь. Сидя у огня, Розамунда припоминала то, что с ней случилось, и всё упорней думала, какой хорошей она стала, и как это хорошо с её стороны, и как она, в сущности, хороша, если стала такой хорошей. Упиваясь собой, она не заметила, что огонь угасает, а рядом, в уголку, лежат сосновые шишки.
Вдруг в трубу ворвался ветер, зола полетела в комнату. Вслед за ветром на полупогасшие угли хлынул, шипя, холодный дождь. Тучи проглотили луну, сразу стемнело, сверкнула молния, загремел гром, да такой страшный, что принцесса громко закричала — но никто не ответил.
Тогда она рассердилась. «Где-то старуха здесь, кто-то же мне дверь открыл!» — подумала она и принялась бранить хозяйку так, как бранила своих нянюшек. Но ответа не было.
Как ни странно, ей не пришло в голову подумать, какая она стала плохая. Наоборот, она думала, что она имеет право сердиться, её ведь обидели, и вообще она — Не-Кто-Нибудь! Но ветер выл, дождь хлестал, молнии освещали тьму, а вслед за этим гремело, словно грозный грохот играл в догонялки с быстрым светом.
От страха и злости принцесса заметалась по комнате, вытянув руки. Но злость не прибавляет ума, и она налетела на что-то твердое (ей показалось, что это старухин плащ). Она упала — не на пол, на вереск, мягкий, как постель во дворце. Измаявшись от плача и ярости, она мгновенно уснула.
Снилось ей, что она стара и обречена — без друзей, без дома — бродить по синей пустоши небес, не ведая ни отдыха, ни смерти. Одно оставалось ей, одно хоть как-то утешало — она становилась всё тоньше и тоньше, но, почти исчезнув, начинала расти снова.
Наконец ей стало так худо, что она проснулась и увидела прямо над собой ласковое лицо. Вскинув руки, она обняла Мудрую Женщину, а та её поцеловала, и поцелуй этот был как целый розовый сад.
Мудрая Женщина нежно взяла принцессу на руки и умыла её и одела заботливей самой нянюшки. Потом, усадив её у огня, она приготовила ей завтрак. Принцесса проголодалась, да и хлеб с молоком были лучше некуда, и она решила, что в жизни не ела так вкусно. Однако, утолив первый голод, она подумала: «Знаем, знаем! Хочет меня откормить, то-то столько сливок! Сейчас не убьет, а тогда — пожалуйста. Всё-таки людоедка…»
Поэтому она положила ложку и больше есть не стала, только смотрела вслед миске. Мудрая Женщина поняла, о чём она думает; но одно дело — понять, другое — сделать так, чтоб тебя поняли. Тут по меньшей мере нужно время. Притворившись, что ничего не заметила, она стала убирать, сметать паутину, чистить очаг, вытирать стол и стулья, кропить водой постель из вереска. У неё никогда не бывало больше одного гостя, и она никогда не допустила бы, чтоб тот спал на чём-то сухом и мёртвом.
Хлопоча по хозяйству, она не говорила ни слова, невольно убеждая принцессу в своих злодейских замыслах. А вообще-то, что она ни скажи, всё только подтвердило бы подозрения — не убедят и тысячи фактов, раз мы что-то вбили в голову! Смотрела принцесса в огонь, не обращая внимания на старуху.
Наконец та подошла к ней сзади и сказала:
— Розамунда!
Но принцесса надулась и не ответила, сосредоточившись на своей несчастной персоне.
— Розамунда, — повторила женщина, — я ухожу. Если ты будешь хорошей, то есть всё сделаешь, я отведу тебя к папе и маме, как только вернусь.
Принцесса сидела не двигаясь.
— Посмотри на меня, — сказала женщина. Принцесса не шелохнулась, даже плечами не пожала, — может быть, потому, что уже подняла их к самым ушам.
— Я хочу тебе помочь, — сказала женщина. — Посмотри на меня.
Принцесса молчала, думая при этом: «Знаю, чего ей надо! Оглянусь, а она покажет свои жуткие зубы. Ну уж нет! Буду я ради неё до смерти пугаться!»
