— Эй, Алошка!
— Ну что? — И глазки открыл.
— Это ведь тебя Иван Иваныч искал. Знаешь, как я за тебя испугался.
Он сел на моей ладони и колокольчик рядом поставил. Ножки вытянул, ручками за мой большой палец ухватился: ручки холодные.
— Апчхи! — А потом говорит: — ЧиХОчиЧУ чиДОчиМОЙ!
— Что?.. Что?
— Домой, — говорит, — хочу. Замерз. Вот что.
— А зачем ты так говоришь: «Чи-чи, чи-чи»?
— А это мой тайный язык.
— А меня научишь?
— ЧиНАчиУчиЧу! Научу!
Я накрыл его другой рукой, чтоб теплее было.
— Давай-ка я тебя побаюкаю. — И я запел, как моя бабушка поет:
Спи-тко, усни,
Мое дитятко,
Спи-тко, усни
Малешенько.
Бай да люли!
Бай да люли!
А он там, в руке, тихонько засмеялся и ногой по звоночку — бум! — но не очень громко. Так мы и пришли домой.
Динь-дон, дон-динь, динь-дон, дань! Наступил новый день. Алошка еще спит в своей маленькой кроватке. А я хожу на цыпочках, чтоб его не разбудить.
Мама ушла на работу, бабушка — в магазин. А тетя Вера никуда не уходит. Вот никуда не уходит! Села у окна и стала громко-громко скучать.
— Ой, я бедная девица, Вера Акимовна — сказала тетя Вера. И вздохнула. — Какая у меня на сердце тоска-кручина. Ой! Ни словами сказать, ни пером описать. Никто, ну никто меня больше в кино не зовет. Видать, никому не нужна красота моя ужасная.
Тетя Вера отошла от окна, включила пылесос и так махнула железной трубкой, что пыль столбом.
— Эх! — крикнула тетя Вера. — Сива-грива растрахнется, тоска распадется. Уходи, — говорит, — не мешайся здесь. Видишь, я уборку делаю.
И я скорее побежал к домику, к моему хорошему Алошке.
— Алошка, — крикнул я в самое оконце, — выходи!
А он не ответил.
— ЧиАчиЛОчиШКА! — позвал я его на нашем тайном языке. И вдруг тихонечко из-под стола что-то пискнуло.
Я поскорее полез под стол и там, в самом уголочке, нашел Алошку Он был весь в пыли: и волосы, и рубашка, и штанишки А нос прямо черный.
— Ты что там делал, дурачок? — спросил я.
— Тес! — зашептал Алошка. — Когда тетя Вера машет этой штукой, я всегда прячусь: а вдруг и меня затянет?!
Я поставил Алошку на стол, он стряхнул со штанишек пыль.
— А ну-ка пошли мыться, — сказал я.
— ЧиНЕ чиХочиЧУ! — закричал Алошка и как спрыгнет на пол. И побежал.
Но я сразу догнал и потащил его, чумазого в ванную…
И пока я его тер, мыл, полоскал, Алошка, не переставая, пищал: «ЧиНЕчиХОчиЧУ! ЧиНЕ чиХОчиЧУ!..»
— Не плачь, Алошенька, — сказал я. — Меня тетя Вера еще не так мочалкой натирает.
Алошка перестал плакать. Он залез ко мне на плечо и погладил ухо. Но тут опять по квартире разнеслось тети Верино пенье-скучанье:
О, где ты? Где ты,
добрый молодец Иван Иваныч?
Целый день ты на счетах пощелкиваешь,
Уж скорей бы ты вышел на пенсию!
У Алошки руки задрожали, он отпустил мое ухо.
— Слышал? — спросил я.
— Ага, — сказал Алошка.
— Это еще что, — похвалился я. — А когда тетя Вера меня ругает, так на соседней улице слышно.
— Она сердитая, — сказал Алошка.
— Тес! Она… — прошептал я, — злая волшебница.
— Настоящая?! — удивился Алошка. И спросил шепотом: — А что она может сделать?
— Что хочешь. Может волка и медведя позвать. Они тебя за бочок схватят.
— Я не хочу, — сказал Алошка и задумался. А потом и говорит: — Ведь как хорошо нам было, когда тетя Вера ходила в кино. У нас пир горой был.
— Верно, — говорю.
— А что ж она так редко ходит? — спрашивает Алошка.
— Добрый молодец Иван Иваныч не зовет.
— Почему не зовет?
— Наверно, работы у него много.
А тетя Вера точно услышала и запела-заголосила:
Что ж ты, добрый молодец,
Все на счетах пощелкиваешь,
В гости к нам не захаживаешь?
Никто здесь меня понимать — не понимает.
А ты, Иван Иваныч,
Из чужой квартиры,
С третьего этажа.
А понимать — понимаешь.
Ох, скорей бы ты вышел на пенсию!..
— А может, правда, — прошептал Алошка. — Пускай Иван Иваныч выйдет на пенсию.
И он спрыгнул на пол и побежал к двери.
— Куда ты, Алошка?!
— К Иван Иванычу на работу.
— Подожди! — остановил я его и повязал Алошке на шею тети Верину голубую ленту.
Сразу Алошка сделался голубой и красивый.
Только Алошка выбежал на улицу, как подул холодный ветер.
Ветер закружил и поднял Алошку высоко-высоко над улицей, над домами, над городом. Алошка испугался и зазвонил в серебряный колокольчик. А все, кто был внизу, удивлялись:
— Смотрите! Смотрите! Какие чудеса — днем загорелась голубенькая звездочка, и она звенит.
— Разве это звездочка? — говорили другие. — Какая же это звездочка? Просто на орбиту вышел новый спутник.
И никто не догадывался, что это летит мой Алошка. А ветер кружит его, задувает под рубашку, переворачивает вниз головой.
Алошка одной рукой держит кепочку, а другой — колокольчик. И колокольчик звенит без перерыва: динь-динь-динь-динь!
Понемножку ветер начал стихать. Алошка в последний раз перекувырнулся и сел на тротуар.
Толстый голубь, который любил ходить пешком, подошел к Алошке и с уважением сказал:
— Оказывается, ты умеешь летать?
Алошка встал, отряхнулся и вздохнул.
И тут полил сильный дождь — настоящий ливень. По крышам домов так загрохотало, точно поехал тяжелый поезд… И он ехал все быстрее и быстрее…
Алошка надвинул покрепче кепочку, чтоб не слышать страшного стука, и зашагал по мостовой.
— Эй! — крикнул голубь. — Оказывается, ты любишь ходить пешком! Алошка быстро наклонился, схватил щепку и запустил ее в голубя:
— Надоел, толстун! — И побежал.
Он бежал по пустой улице, и дождь хлестал его по щекам, по курточке, по ногам.
— А я все равно не простужусь! — кричал Алошка. — У меня на ногах галошки. Э-э!
И чтоб подразнить дождик, он даже запел:
Дождик-дождик, пуще!
Дам тебе гущи…
И дождик так припустил, что по улицам потекли ручейки и речки. Один ручеек подхватил Алошку и понес.
Солнышко! Солнышко! Полное ведрышко!
Я позвал бабушку:
— Беда! Алошку ручей унес!
Бабушка подошла к окну и обняла меня. А за окном — чернее ночи. И дождь все сильней и сильней.
— Что же делать, бабушка?
— Надо солнышко звать, — сказала бабушка. — Открывай окошко.
Я открыл окно. И ворвался дождь. Я не испугался и крикнул:
— Эй, солнышко, выходи! А ты, дождик, перестань.
А солнышко не выходит, дождик не перестает.
— Что ты?! Что ты?! — замахала руками бабушка. — Позови солнышко ласково.
Я высунулся в окно и ласково позвал:
Солнышко, солнышко,
Полное ведрышко,
Для брусники сладкий сок,
Для орешка ядрышко,
Гори ясно,
Чтобы не погасло…
А тучи не расходятся, солнышко не выглядывает.
— Бабушка, ты мне помоги, — попросил я.
И моя бабушка тоже запела:
Солнышко, солнышко,
Полное ведрышко,
Ты свети — не уходи,
Ты ходи — не упади,
Сол-ныш-ко.
Дождик сразу перестал, и выглянуло солнышко.
Только и остались от дождя ручейки да речки.
На тротуаре стояли ребята.
— Ух ты! Гляди-ка, ух ты! — кричали они и показывали пальцами: по мостовой на другую сторону улицы перебирался вплавь мой Алошка.
Удивительный дом. Алошка научил начальника тайному языку
Кто знает, куда по утрам уходят взрослые люди? Все знают на работу.
Им разрешают идти и в мороз и в дождь. Потому что они — взрослые.
А кто знает, что они там делают, на своей работе? Это знают не все.
Но Иван Иваныч — добрый молодец — щелкает там на счетах. Это уж точно.
Алошка так и спросил:
— Где здесь работа, на которой щелкают счетами?
Ему сразу показали:
— Вот она.
И Алошка вошел в дом, огромный и удивительный. В этом доме повсюду были счеты: на столах, на стульях, на полу. И на каждых кто-нибудь считал: щелк-крак! Щелк-крак!
Возле окна сидел Начальник и щелкал на самых больших счетах: крак-крак!
Алошка позвонил в свой серебряный колокольчик: динь-динь-динь!
Начальник поднял голову и сказал:
— Алло! Алло, в чем дело?
Алошка быстро взобрался по его ноге, потом пробежал по руке и уцепился за ухо.
