— ЧУШЬ! — взревел доктор. — Что делает младенец, которого забыли покормить?
— Он орет! — отвечал ТАРАРАМ, и глаза его засветились.
— А машина, которую забыли подзаправить?
— Она чихает! — И ТАРАРАМ запрыгал на одной ножке.
— А колесо, которое забыли подмазать?
— Оно скрипит! — ревел ТАРАРАМ, хохоча до упаду.
— А что делают люди, когда их все время обижают?
— Они взрываются! — ТАРАРАМ катался по полу, и лицо его клубилось от радости.
— Видишь, как все просто, — обратился доктор к Мило (который уже ничего не видел, кроме дыма), затем, повернувшись к заплаканному и счастливому облаку, заметил: — Тебе, пожалуй, пора собираться.
— Куда? — спросил Мило. — Может быть, нам по дороге?
— Вот уж нет, — ответил ТАРАРАМ, хватая со стола охапку порожних мешков. — Вам, может, и по дороге, а мне — сразу во все стороны. Собирать шумы, думаешь, просто? Каждый день рыщу по всему свету, потому как самые восхитительно ужасные и на диво отвратительные звуки производятся где ни попадя. Как найду, схвачу — и в мешок, и несу доктору — на лекарства. Дело у меня такое.
— И делает он его распрекрасно, — подтвердил доктор Какофонии, грохнув кулаком по столу.
— Стало быть, где какой шум — там и я, — сообщил ТАРАРАМ с гордостью. — А теперь мне пора, потому как чую добычу. Быть сегодня и скрежету зубовному, и громким скандалам, и газетной шумихе.
— А вы куда едете? — спросил доктор, замешивая новое снадобье.
— В Числовенцию.
— Эк вам не везет, — заметил ТАРАРАМ, просачиваясь в дверь, — прямо скажем, не везет — дорога вам прямиком в Долину Созвучий.
— Там что, очень плохо? — забеспокоился Ляпсус.
ТАРАРАМ заклубился в дверном проеме, и его лицо, почти лишенное выражения, выразило кошмарный ужас, а доктор вздрогнул, что прозвучало, как грузовой поезд, врезавшийся с разгону в гору заварного крема.
— Чего тут говорить? Сами скоро узнаете! — ТАРАРАМ сочувственно кивнул им на прощание и умчался по своим делам.
И вновь они мчались по шоссе. Ляпсус ради собственного удовольствия напевал обрывки забытых песенок, Тактик сопел, принюхиваясь к ветру, а Мило размышлял:
«Очень даже симпатичное местечко — эта долина. Почему Дериухо так разволновался? Непонятно. Дорога как дорога — ничего страшного вроде не предвидится».
Такие мысли крутились у него в голове, когда они въезжали в мощные каменные ворота. А за воротами сразу все изменилось.
Поначалу невозможно было понять, что именно изменилось — все выглядело так же, и пахло тем же, но все-таки, непонятно почему, казалось другим.
— Что-то здесь не так, — проговорил Мило. Во всяком случае, именно это можно было прочесть по его губам, но изо рта не вылетело ни звука.
Тут-то он и понял, что здесь не так: Тактик больше не тикал, а Ляпсус, распевавший во всю мочь, делал это совершенно беззвучно. Их обступила полная тишина: ветер не шелестел, мотор автомобильчика не урчал и насекомые не жужжали среди цветов. Не было слышно ровным счетом ничего, как будто кто-то нажал на некую таинственную кнопку и выключил все звуки на свете.
Тут и Ляпсус, сообразивший, что приключилось, подскочил от ужаса, а Тактик принялся вертеть головой, пытаясь проверить, не кончился ли у него завод. Что и говорить, странное это было ощущение: хоть кричи, хоть шепчи, хоть стучи — все равно впустую.
«Вот ужас-то», — подумал Мило, сбавляя скорость.
Все трое разом заговорили, заверещали, залаяли, но ничего не добились, кроме того, что сами не заметили, как въехали в самую середину толпы, шествовавшей по дороге. Часть толпы что-то безголосо распевала, а некоторые несли большие плакаты, гласившие:
«ДОЛОЙ ТИШИНУ!»
«НЕ МОГУ МОЛЧАТЬ!»
«КОГДА ЖЕ НАС УСЛЫШАТ?»
«БОЛЬШЕ ЗВУКОВ ХОРОШИХ И РАЗНЫХ!»
А один огромный транспарант кратко провозглашал:
«ДАЙТЕ ЗВУК!!!»
Если бы не плакаты да не орудие, большая медная пушка, которая тащилась в хвосте, эти люди были бы похожи на самых обыкновенных жителей самой обыкновенной маленькой долины, в которой вы никогда не бывали.
Когда автомобильчик остановился, кто-то поднял плакат с приветствием:
«ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДОЛИНУ СОЗВУЧИЙ!»
— а все остальные, видимо (но не слышимо), кричали громкое «УРА!».
— ВЫ НАМ ПОМОЖЕТЕ? — вопрошал другой высоко поднятый плакат.
— НУ, ПОЖАЛУЙСТА! — умолял третий.
Мило отчаянно пытался рассказать, кто он и куда едет, но ничего не выходило. А в это время поднялось еще четыре плаката:
— СЛУШАЙТЕ ГЛАЗАМИ,
— И МЫ
— ПОВЕДАЕМ ВАМ
— О НАШЕМ НЕСЧАСТЬЕ.
Двое держали большую грифельную доску, а третий быстро-быстро писал на ней историю того, как Долину Созвучий постигла немота.
«Недалеко отсюда есть место, откуда родом все ветры, где водится всяческое эхо и где стоит большой каменный замок госпожи Звукозаписи, правительницы этого края. Когда старый король Разума изгнал чудищ в далекие горы, он назначил ее блюстительницей всех звуков и шумов прошлых, настоящих и будущих.
Многие годы она правила как госпожа премудрая и всеми любимая. Каждое утро на восходе солнца она выпускала новые звукозаписи, и ветры разносили их по всему королевству, а ночью на заходе луны собирала отжившие звуки, сортировала и расставляла по полочкам в подземном звукохранилище».
Доска кончилась, писатель утер пот со лба, затем стер все написанное и начал снова сверху:
«Она легко прощала нам оговорки и снабжала нас всем необходимым для жизни: и песнями во время работы, и бульканьем горшков на огне, и стуком топоров, и шумом падающих деревьев, и скрипом колес, и уханьем филинов, и чавканьем грязи под башмаками, и шелестом дождика по крыше, и музыкой духового оркестра, и хрустом снега в трескучий мороз».
Он вновь приостановился, и горючая слеза скатилась по его щеке, оставив на губах сладостно-горький вкус воспоминанья.
«Все эти звуки после использования она снова расставляла в алфавитном порядке и бережно сохраняла для будущих поколений. И все жили спокойно, и долина наша благоденствовала как счастливая родина звуков. Но потом все стало меняться.
Сперва по одному, потом целыми толпами люди стали переселяться к нам, но каждый новопоселенец продолжал жить на свой лад и приносил на нашу землю свои звукосочетания, порой красивые, а порой и не очень. И все были так заняты своими насущными делами, что им было не до слуха. А ведь всякий звук, который не был услышан, как известно, исчезает бесследно и навсегда.
Народ стал меньше смеяться и больше ворчать, реже петь и чаще ругаться, и звуки, производимые им, становились все громче и безобразней. Они заглушали даже пенье птиц и шорох ветра, да и никто уже не стремился их услышать».
Он снова стер написанное и снова начал писать, а Ляпсус безмолвно глотал слезы.
«Госпожа Звукозапись волновалась и огорчалась. С каждым днем количество собираемых звуков становилось все меньше, да и большую часть их не стоило ни собирать, ни хранить. Многие тогда во всем винили погоду, другие думали, что всему виною луна, но все сходились в одном — беды начались после изгнанья Мудрости и Поэзии. Как бы там ни было, никто не знал, что с этим поделать.
Потом в долине объявился набитый снадобьями фургон доктора Какофонии, а с ним сизо-дымный ТАРАРАМ. Доктор провел полное обследование всего населения и посулил исцелить всех. Госпожа Звукозапись позволила ему попробовать.
Тогда он прописал каждому взрослому и каждому ребенку по паре ложек очень противного лекарства, и оно сработало — но совсем не так, как ожидалось. Снадобье излечило их от всего, кроме шума. Звукозапись пришла в ярость. Она на веки вечные изгнала доктора из долины, а затем издала следующий указ:
„С СЕГО ДНЯ И ВПРЕДЬ ДОЛИНА СОЗВУЧИЙ ОБЕЗЗВУЧИВАЕТСЯ. СИМ УКАЗОМ Я ОТМЕНЯЮ ХОЖДЕНИЕ КАКИХ БЫ ТО НИ БЫЛО ЗВУКОВ, ИБО ОНИ ОБЕСЦЕНИЛИСЬ. ПРОШУ ВСЕХ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬ ВСЕ ОСТАТКИ И ИЗЛИШКИ В ЗАМОК“.
С тех пор так и живем, — закончил писатель печально, — и ничего изменить не можем, а каждый день приносит новые беды…»
Какой-то человечек протиснулся сквозь толпу и протянул Мило охапку писем и телеграмм. Тот выбрал первое попавшееся и прочитал:
«Дорогая госпожа Звукозапись,
на прошлой неделе у нас была гроза, а гром не гремел. Долго ли нам еще терпеть? Искренне ваш.
Доброжелатель».
Затем ему попалась телеграмма:
«концерт отложен неопределенное время тчк когда нам дадут музыку тчк»
«Надеюсь, вам понятно, — начертал писатель на доске, — почему мы ждем от вас помощи? Нам необходимо взять замок и выпустить звуки на волю».
