Алеха и Моська начали приглядываться к мусору.
– Значит, так… – рассуждал Андрейка. – Штукатурка старая. Вон и обои на ней прилеплены… Банки от краски… Краска масляная, значит…
– Ремонт кто-то делал! – моментально сообразил Моська, и Алеха, гордо улыбаясь, подтвердил:
– Я это же самое только сейчас подумал! Но сказать не успел, ты первый выскочил…
– Точно! – заключил Андрейка, как главный руководитель следствия. – Пока вы оба только еще приступали к думанью, я уже понял!… Теперь сейчас вспомним, у кого ремонт, – и готово!…
Но когда начали вспоминать, кто делает ремонт, оказалось, что ремонт делают многие…
– И у Читаки, и у дяди Пети, и у Полины…
– А вдруг этот ремонт давно уже сделали… – соображал Алеха. – Прошлый год! А мусор все лежал, некогда было… У нас опилки прямо не знаю сколько лет валялись, насилу-насилу выкинули!… А макуревские не могут, что ли, принести? Еще как: небось зло берет, что у них нет такой полянки!
– Вот еще! – рассердился Моська. – Все не по-твоему!… Только начнешь что-нибудь думать, а он уже путает!
Однако злись не злись, а прав Алеха… Да и мусор какой-то обыкновенный – в любом дворе может находиться… Пробовали угадать по аптечным пузырькам, припомнив, кто чем болел, но названия лекарств непонятные, не поймешь, от какой они болезни…
Краска и подавно одинаковая: продается в городе в магазине «Хозтовары», не говоря уж о протухлых огурцах и гнилой картошке, которые во всех погребах остаются после зимы. И обувь сильно запылилась и заплесневела сверху. Андрейка даже примерил кое-что – все равно без толку…
В это время на полянку пришла Моськина соседка, Ольгуша, проныра и сплетница, которая никогда не сидела дома, а любила таскаться по дворам, молоть языком и разузнавать новости.
– Чего вы тут бродите? – начала она выспрашивать. – Потеряли что?
– А тебе какое дело? – задрал нос Моська. – Чего приперлась! Не видали тебя тут? Иди, куда шла! Не твоего ума тут – без тебя обойдется!…
Но нахальная Ольгуша хорошо знала Моськин характер и с презрением подняла лицо.
– Хо! Гляньте на него! Испугал! Дрожу прямо! Невоспитанный, а орешь, посинел прямо! Тебя по-человечески спрашивают, так отвечать нужно! Ска-ажите, пожалуйста, какой нервный, спросить нельзя!…
– Хотим угадать, кто тут этот мусор набросал, – объяснил ей Алеха, любивший вежливость.
– Ну? Кто?
– А неизвестно…
Ольгуша быстрыми глазами оглядела мусор и фыркнула:
– Чего тут угадывать? Теть Фросин мусор! Факт остается фактом! Эх вы…
– Откуда знаешь? – подозрительно спросил Андрейка. – Написано на нем, что теть Фросин? А может, чей другой?
– Здрасьте! – дернулась Ольгуша – Как же не теть Фросин? Это ж ихние бывшие обои вон к штукатурке приклеены: желтенькие цветочки и вилюшечки… Им привозила племянница из Таганрога… И вон боты теть Фросины; они сначала были с голенищами, потом она их отрезала… А консервы «Печень трески» ей зимой Гриша в посылке присылал пять банок, две она сама съела, одну Полине продала, а две, наверное, и сейчас есть… В тех вон маленьких пузыречках глазная закапка была: она себе в глаза закапывала!… Каждый пузыречек стоит семь копеек, его через три дня нужно выбрасывать и новый покупать, старое уже не годится. Вот почему их так много!… А вы не знали?
– Чепуху всякую запоминать еще! – буркнул Андрейка, припоминая, что в этих обрезанных ботах он вроде бы видал тетю Фросю, но тогда не придал значения, не зная, что это может пригодиться.
И насчет пузырьков не сообразил! А ведь недавно отец смеялся: мол, святая исцелительница Хрося лечит всяких невежественных дур нашептыванием, а как у самой глаза заболели – из поликлиники не вылезает и все глазные капли из аптеки перетаскала! А дом свой блюдет пуще глаза, даже никому кругом житья нет через ее дом драгоценный: так и высматривает, не будет ли ее дому от соседей какого вреда:
– Андрюша, детка, ты бы сказал папе свому – нехай бузину чуток подрубя, вить у мине от ней стенда сопрела и крыша ржавея…
Голос – умильный, лисий, но бледный горбатый нос из-под черного платка высовывается, как у бабы-яги…
А когда крыше ржаветь, если ее каждый отпуск сын Гриша окрашивает и теперь вот ремонт целый затеял…
– А я и не запоминала! – вертела плечами Ольгуша. – Я и так знаю! Ух и отремонтировал Гриша теть Фросин дом – прямо что-то особенное! Все блестит! Новыми обоями оклеил: те, желтенькие, говорит, вульгарные были, а эти моющие! Водой можно мыть, а блестят, как мраморные! Ну до того оригинально! А на полу – линолеум, наподобие как паркет, каждая паркетина нарисована – ну что-то особенное! Конечно, имеют средства на такой расход! Деньжонки водятся… На своем «Жигуле» приехал! Он знаете какой практичный? Четыре чемодана привез и сундук заграничный – кофр! Он на своем пароходе в загранки ходит. Им заграничные деньги выдают, чтоб они там тратили. А он не тратит, а приобретает импорт да экспорт всякий, вообще – дефицит! Тут продаст с барышом, вот они и деньжонки! Ох и подживается!
– Откуда знаешь? – продолжал ворчать Андрейка.
– Как же не знаю? Вот новость! Факт остается фактом! Мы у него сами гипюр приобретали! Он раскрыл чемодан, а там – полно всякого гипюру! Разноцветный – до чего оригинальный! А макуревская теть Маша купила тюлю на шесть окон: большие розы, вот такие прямо, и листики… Из Аргентины, что ль… вообще из Европы! Он знаете что еще теть Фросе привез? Бар! Это такой ящичек красивенький, как вот телевизор, только вместо экрана дверка! Открываешь, а внутри все такое зеркальное и миниатюрненькие бутылочки так все и отражаются! Ну, до чего современно! Я тоже мечтаю о баре! Как вырасту, приобрету себе интерьерчик, бар, а на стенку – бра!
– Бра-кра! Тюль-свистюль! – издевался Моська, но Ольгуша не обращала внимания:
– А вы просто лунатики какие-то: ничего не знаете!
Моське надоела ее болтовня, и он закричал:
– Ты много знаешь, нужен он нам, твой бар! У нас поважней есть дела!
– Это какие же? – сощурилась Ольгуша.
– Тебе не положено знать!
– Ух, какие таинственные! – фыркнула Ольгуша. – Чего еще тут знать? Бродят, как лунатики! Лунатики, факт…
И она побежала спасаться, так как разъяренный Моська схватил отрезанный бот и запустил в нее – жалко, что не попал! Ольгуша скрылась за кустами и там хохотала, долго и громко, как артистка, но гнаться за ней не стали, пошли назад.
– Значит, вот это кто… – сказал Алеха. – Сроду не заподозришь…
– Ты не заподозришь, а я заподозрю!… – возразил Андрейка. – Я его давно заподозрил! Он самый противный!… Чего ни скажет – все с подковыркой: хи-хи-хи, хе-хе-хе… Я ему как человеку говорю: чего вы не привезете попугая или обезьянку? Правильно ведь сказал? Чем тюль возить, которого и здесь завались, попугая-то ведь выгоднее везти? Не говоря про обезьянок… А он: тут своих обезьян хватает, только осталось хвосты прицепить… Я догадался, на кого намекает… да связываться было неохота! Теперь я ему покажу!
– А что ты сделаешь? – спросил Алеха.
– Знаю что… Моську осенила мысль.
– Стой! – воскликнул он. – Давайте вот что сделаем! Давайте соберем этот мусор, привезем и у теть Фроси прямо под окнами высыпем. Пускай глядит!
Моськина мысль была, конечно, хорошая и справедливая, но Андрейка ее забраковал:
– Улицу портить? Улица не виновата…
– Тогда… тогда… Перекидаем все к ним через забор! Во! Так выходило еще лучше, но уперся Алеха:
– Да, тут такое пойдет! От одной теть Фроси крику не оберешься! И дома… Отец сегодня только первый день начал со мной разговаривать, и мать ругаться перестала… И все опять сначала, не успеешь отдохнуть?
– Чего ни скажи, все нельзя! – обозлился Моська. – Чего я ни придумаю, нельзя да нельзя… Ну и как хотите!
Рассерженный Моська свернул на стежку, тянувшуюся к его дому… За ним и Андрейка с Алехой разошлись каждый в свою сторону…
Андрейка шел, задумавшись, пока не набрел на Гришу – теть Фросиного сына. Он был тощий, жилистый и кривоногий, а лицо широкое, как блин, с крошечным носиком и реденькими кошачьими усами.
Наряженный в новые синие джинсы и распашную рубаху, изрисованную крылатыми лошадьми, он протирал тряпочкой своего красного «Жигуля», что делал по нескольку раз в день. Рядом стоял подвыпивший пастух дядя Коля Копейкин и спорил про каких-то англичан:
– Ты мне об англичанов не толкуй, иде ты мог их видать? С пароходу? Ты у дядь Коли спроси, дядя Коля их в войну видал-перевидал в городе Архангельском! Матросы из арктицких конвоев! Народ скупой! Сердитай! Вот спроси у него закурить, это он дасть, это он не откажет! Но боже тебя упаси к нему в тумбочку, не спроша, залезть! Серчает! Драться лезет!
– Непривычные к нашему панибратству… – хехекнул Гриша.
