Сушкин даже закашлялся от досады:
— Ну так это же у нас! А при посторонних у меня не получается! Что-то застревает внутри. Из-за этого и четвёрка по пению! Музыкантша говорит: слух и голос на пятёрку, а исполнительского мастерства никакого…
— Ну и не пой, раз не получается, — рассудил Дон (который иногда был слегка насмешлив). — Бей в бубны. Делать надо то, что можешь. «И если сказать не умеешь „хрю-хрю“, визжи без сомненья „и-и“».
Сушкин тогда изрядно обиделся на Дона и решил, что петь не будет ни за что на свете.
Но вскоре позабылись все мелкие обиды и споры. Потому что случилось настоящее приключение — опасное и страшное.
Потом капитан Поддувало умудрено говорил:
«Какое же плавание без риска и разных экстремальностей?»
«Что такое экстремальности?» — конечно же спросил Сушкин.
«Неприятные неожиданности и форс-мажор».
Что такое форс-мажор, Сушкин уже знал. Но пока что на словах. А теперь пришлось испытать, как говорится, «в натуре».
Навалилась глухая духота, придавила воду и берега. Небо стало тусклым.
— Господа! Барометр обещает нам крепкую трёпку, — сообщил капитан Поль. Он говорил бодро, но в голосе была явная тревога. — Закрепляйте все подвижные предметы.
Поставили в гнезда посуду, привязали покрепче ведра, заперли на задвижки двери (обычно они хлопали, как хотели). Проверили на палубе якорные скобы.
Перестали кричать чайки.
В коридоре скользнула серой тенью и скрылась в какой-то норе Изольда.
Стало темно. Сушкин не сразу понял, что это все пространство заслонили в один миг выросшие тучи. Сверкнуло, зарокотало. Крепко дунуло.
— Дядя Поль, может, нам уйти вон за тот мыс? — предложил Сушкин. Он старался говорить деловито, но от страха несколько раз икнулось.
— Там нас раздолбает об отмели и камни, — сквозь зубы сказал капитан Поль. — Машина не выгребет. Надо уходить на глубину, подальше от земли… Бэн, держи правее!
— Я держу, — отозвался электронный навигатор Куда Глаза Глядят. — Только топлива осталось на пять минут…
— Что-то похожее у нас было в низовьях Рио-Каталупо, — азартно сообщил Дон, а Бамбало добавил:
— Тоже не хватало горючки. Чуть не грохнулись…
И в этот момент сверкнуло и грянуло так, будто рядом рванула авиабомба. Сушкин раньше видел такое в кино, а сейчас — как по правде. Ударило воздушной волной. Сушкин брякнулся спиной о переборку и завопил:
— Дядя Поль!!
А что мог сделать капитан Поль? Он еле удерживал ручной штурвал, включенный в помощь Бэну. Сушкин увидел, как Донби сел на палубу и одной шеей ухватился за вертикальную стойку. Другой шеей он обнял Сушкина и прижал его к тумбе с магнитным компасом (называется «нактоуз»).
В этот миг опять грохнуло, ослепило вспышкой, взорвался ливень. Палуба рубки встала дыбом, капитан еле удержался на ногах, цепляясь за рулевое колесо…
Сушкин решил, что ничего уже не может быть страшнее. Но оказалось, что может. Навигатор КГГ сказал в прикреплённом у потолка аварийном динамике:
— Ребята, энергии больше нет, я отключаюсь. Простите, но… — крякнул и умолк.
Вздыбились и накатили с левого борта волны. Сквозь бурю часто звонил носовой колокол, у которого забыли закрепить язык.
Донби плотнее обхватил Сушкина и сообщил голосом Дона:
— Поль, клянусь Афр-л-рикой, теперь вся надежда на пар-л-рус…
— Сам знаю! — рявкнул капитан. — Привяжите Тома к нактоузу и пошли ставить брифок!
Сушкин не дал привязать себя к нактоузу, хотя, вроде бы, оставалось зажмуриться и вот так, ничего не видя, ждать конца света. Он не стал его ждать. Потому что это был его пироскаф и были друзья, которых не бросают даже при самой-самой погибели. Он вместе с ними толкнул себя под ветер и тугую воду. Он рядом с железными пятернями капитана и крепкими клювами Дона и Бамбало вцепил в скрученную парусину свои пальцы…
Намотанный на толстенную жердь брезент лежал у поручней верхней палубы — на всякий случай. И вот, пригодился…
Потом Сушкин, когда вспоминал эту бурю, не мог понять, как они втроём (или вчетвером) справились с парусиной. Ведь она была похожа на взбесившееся листовое железо. Она несколько раз сбивала с ног ругавшегося по-африкански Донби, швырнуло на поручни и оглушило капитана, замотало в свою сырую твёрдость Сушкина.
Как он вырвался?..
И как они сумели поднять на продёрнутых в мачтовые блоки тросах большущий брезентовый квадрат, как закрепили на стойках поручней шкоты?..
Но они это сделали. Капитан кинулся в рубку, к штурвалу.
— Донби, держи Тома, чтобы не сдуло! — и налёг на рукояти.
«Дед Мазай» нехотя повернулся спиной к шторму. Тонкая мачта перед рубкой изгибалась, но держала парус. Ветер по-прежнему ревел, струи дождя, как и раньше, были похожи на резиновые жгуты, но гром взрывался уже в некотором отдалении. А в движении судна появилась осмысленность. Оно шло по прямой, послушное рулю, хотя волны ещё захлёстывали корму.
К счастью, все это случилось на широком разводье, вдали от берегов. И впереди тоже открывался простор. Над ним сквозь ослабевший дождь осторожно проглянула солнечная щель. Сушкин понял, что на этот раз стихия пощадила его. «Дед Мазай» выдержал штормовой напор.
«Хороший ты мой», — сказал Сушкин пироскафу (впрочем, сейчас это был не пироскаф, а парусник).
Дядя Поль окликнул из рубки:
— Том помоги старому Поддувале на руле…
Том подскочил, вцепился в рукояти.
— Что-то спина застонала после встряски, — пожаловался капитан.
— А я перепугался, как зайчонок, — честно сказал Сушкин. — Даже заорал с перепугу… Дядя Поль, ты слышал?
— Что можно было слышать в такой свистодуй? Да и заорал ты, скорее всего, не с перепугу, а для разрядки нервов. Такое бывает даже с опытными матросами…
— Может быть, — охотно согласился Сушкин. — А ещё, наверно, оттого, что брякнулся плечом о нактоуз. Вон какой синячище…
— Изрядный… Ну, ничего, заживёт Поздравляю тебя, Том, с морским крещением. Правда, здесь не море, но переделка была, почти как в Бискайском заливе. Хорошо, что стихает…
— Наш Поликарп любит драматические сравнения, — ласково сообщил Бамбало. Две страусиные головы торчали в распахнувшемся окне рубки. Дон спросил: — Поль, пивка не осталось?
— Сгиньте, изверги, — велел капитан. — Том, смотри, там за мысом, кажется, скрытая от ветра бухта. Давай, свернём туда. Станем на якорь и будем зализывать раны…
— Лево руля, — скомандовал себе Сушкин. И налёг на рукоять плечом (не тем, где синяк, а другим).
Повернули у самого мыса, сбросили парус, по инерции прошли вплотную к берегу. Отдали якорь, потравили канат и закачались на мелкой ряби — метрах в двадцати от песчаной полосы.
— Уф, — сказал капитан Поль. Похоже, что остальные сказали так же.
Здесь совсем не дуло. Пахло сырым песком и береговой травой.
Капитан осторожно проговорил:
— Я, конечно, не смею настаивать, но если бы у нашего самоотверженного Донби нашлись силы приготовить хотя бы маленький обед.
— Что вы делали бы без Дона и Бамбало, — с горделивой ноткой сказал Дон. — Том, ты сможешь помыть морковку для супа?..
— Смогу! Ура!..
Гроза ушла, будто её и не было.
После обеда потянуло в сон, однако капитан Поль заявил:
— Тихий час отменяется. Нам пора позаботиться о топливе…
— А куда оно девалось? — наконец спохватился Сушкин. — Ведь в Воробьёвске погрузили уголь…
— Том! Ты хозяин судна, а рассуждаешь, как пассажир! Ты видел сколько погрузили? Полтора мешка! Это для печки, для бани и для аварийного запаса. Ты думаешь, двух лопат угля, которые ты ради интереса раз в день кидаешь в топку, достаточно для котлов? Им нужен кашеварий!
Сушкин обиделся на пассажира, и у него даже улетучилась сонливость. Он сердито спросил:
— Что за кашеварий? Почему не котлетожарий?
— Потому что кашеварий. Разве я не объяснял? Такой элемент. Похожий на алюминий, только содержащий в себе большущую энергию. Вроде урана. Однако без всяких вредных излучений. Знающие люди используют его для хозяйственных целей. Его полным полно в красной глине на здешних берегах.
Сушкин не то чтобы не поверил, но он всё ещё обижался на «пассажира» и сварливо сказал:
— Фигня это. Если бы он был на свете, его бы использовали на электростанциях вместо урана.
— Его не используют, потому что учёные ничего про него не знают. Они в детстве мало играли глиной, не лепили из неё солдатиков и динозавров. А я и мои приятели, когда были мальчишками, лепили. И строили из кашевария зимние вигвамы, в которых было жарко в лютый мороз. И кипятили на нем чай…
