А в избушке-то было очень уж грязно. Всюду мусор, пыль. Посуда на столе грязная. В углах паутина.
«Чем так сидеть, — подумала Машенька, — я лучше приберусь».
И взялась за дело.
Сперва всю посуду перемыла, поставила на место. Потом подмела веником пол, пыль всю вытерла, и паутину обмела, и даже окошко протёрла, чтобы веселее стало в избушке.
Только управилась, слышит: чёрный пёс на дворе залаял, ворота заскрипели, ветер засвистел.
«Ну, — подумала Машенька, — возвращается!»
А у самой сердце ёкнуло: ведь всё-таки баба-яга — костяная нога, не кто-нибудь!
Сидит не шелохнётся, только на дверь поглядывает.
Вдруг дверь как распахнётся, и в избушку вошла сама баба-яга — костяная нога. Увидела Машеньку, палкой о порожек пристукнула и закричала скрипучим голосом:
— Ты зачем сюда явилась, незваная-непрошеная?
Машенька затряслась от страха.
А баба-яга подошла поближе и ещё страшнее крикнула:
— Отвечай, зачем явилась? Ух ты, скверная девчонка!
Тут Машенька чуть слышно ответила:
— За лесной малинкой…
Сама же пожалела бабу-ягу: «Какая старенькая! Оттого у неё в избушке плохо: тяжело ей, наверно, самой прибираться. Оттого она и сердится: нет у неё внучки, чтобы помогала…»
А баба-яга огляделась тем временем и увидела, какая избушка чистая стала.
— Это ты пол подмела? — строго спросила она Машеньку.
— Я, — ответила Машенька.
— А посуду кто перемыл?
— Тоже я.
— И окошко небось протёрла?
— А как же! — немного осмелев, сказала Машенька. — Только не очень хорошо протёрла. Верхнее стёклышко мне никак не достать, я ещё не подросла как следует.
— Ну что ж, — проскрипела баба-яга, — теперь ты у меня насовсем останешься. Будешь всегда прибираться.
Как услышала это Машенька, заплакала горькими слезами. Удивилась баба-яга:
— Ты что? Или тебе у меня не нравится?
— А как же мой дедушка? — плача, проговорила Машенька. — Значит, ему так и не будет к чаю лесной малинки?
Баба-яга тут подумала и сказала:
— Ладно, так и быть, набери себе малины да можешь дедушке снести. Сегодня ты мне не нужна. Под ногами только будешь мешаться. Но завтра поутру, чуть свет, возвращайся обратно. Запомнила?
И баба-яга постучала палкой об пол.
— Запомнила, — шёпотом сказала Машенька, быстро выбежала из избушки и кинулась к тем кустам, где самая спелая, самая крупная и душистая малина.
Собрала она полную корзиночку, хотела выйти за ворота, да пёс лежит на дороге: то ли пустит, то ли нет?..
— Пустишь? — спросила его Машенька.
— Она-то тебя отпустила? — прорычал чёрный пёс.
— Она-то отпустила, — сказала Машенька.
— Иди. Я и подавно пущу.
Изо всех сил побежала Машенька по тропинке. Бежит, торопится, а навстречу ёженька — короткие ноженьки. Остановился, глянул на Машу, узнал её:
— Ты ли это, Машенька! Как же ты выбралась от бабы-яги?
— А она меня сама отпустила. Только ненадолго. Завтра чуть свет мне вернуться к ней нужно.
— Не возвращайся, Машенька, не надо!
— Раз обещала, вернусь! — сказала Машенька. Отсыпала она ёжику горстку малинки, велела ежатам снести.
Сама побежала дальше.
Бежит, спешит, торопится, а навстречу лягушка — зелёное брюшко. Тоже удивилась. Заквакала:
— Да как же ты сумела от бабы-яги убежать?
И лягушке Машенька обо всём рассказала. Отсыпала горстку малинки для её лягушат.
— Не едят они малины, — сказала лягушка—зелёное брюшко. — Не любят!
— Как это — не любят такую сладкую? — удивилась Машенька. — Ты им снеси. Пусть попробуют.
Прибежала Машенька на опушку, и сорока-белобока тут как тут.
Увидела Машеньку, затараторила:
— Да как же ты ушла? От бабы-яги? От костяной ноги?
— Она сама меня отпустила. Завтра чуть свет обратно побегу. Она ведь старенькая, самой ей прибираться трудно.
— Машенька, Машенька, — заверещала сорока, — в своём ли ты уме? Нет, нет, не смей, не вздумай возвращаться.
Но Машенька и сороку слушать не стала, отсыпала ей тоже горстку малины и побежала дальше. Теперь близко дом. Вот и калитка.
— Машенька! — увидев её, закричала бабушка. — Да где ж ты пропадала? Мы с дедушкой с ног сбились, всюду искали тебя.
— А я в лес ходила, за лесной малинкой, — сказала Машенька… — Вон сколько набрала дедушке!
Дедушка заглянул в Машину корзиночку, а там такие спелые, такие крупные, такие душистые ягоды!
— Спасибо тебе, внученька! — сказал дедушка. — Вот теперь я вволю попью чаю с малиной.
А утром, ни свет ни заря, ничего никому не сказав, Машенька собралась обратно в лес, к бабе-яге — костяной ноге. Хоть злая очень, но, может, она подобреет, если по-хорошему помогать ей, старенькой?
Сбежала Машенька с крыльца, а там — во двор, потом — за калитку…
И вот она снова в лесу.
Ходит по лесу, во все глаза глядит. Прямо чуть не заблудилась…
Только на этот раз, как ни искала, не могла она найти тропинку, которая вчера привела её к лесному болотцу.
Не было теперь тропинки. Не попались ей навстречу ни сорока-белобока, ни лягушка — зелёное брюшко, ни ёженька — короткие ноженьки. И не у кого ей было спросить дорогу к избушке на курьих ножках, где живёт баба-яга — костяная нога. Так ни с чем и вернулась домой.
Вот какая история вышла с Машенькой.
Про Машеньку и волшебное перышко
Раньше, пока Машенька была маленькой, она летом ездила с мамой и папой, дедушкой и бабушкой в деревню.
А как подросла, то уехала на дачу одна — и без дедушки, и без бабушки, и без мамы, и без папы, — зато со своим детским садом. И это было куда интереснее. И детей много, и игрушек много, и сад в детском саду был очень большой, вроде дремучего леса.
Но самое главное — по вечерам, после ужина, Нина Николаевна, воспитательница младшей группы, рассказывала всем детям разные сказки. И как-то раз рассказала уж очень хорошую. Чего-чего только не было в этой сказке: и красивая Марья-царевна, и храбрый Иван-царевич, и добрый серый волк, совсем не похожий на того, который чуть было не съел трёх поросят. Но лучше всего в этой сказке была жар-птица. Хвост у этой жар-птицы был золотой, перышки на груди малиновые, а хохолок на головке весь радужный и переливчатый.
— А в зоопарке такие жар-птицы живут? — спросила Машенька у Нины Николаевны.
— Нет, — сказала Нина Николаевна, — в зоопарке их нет.
— А где же они живут? — всё не отставала, всё выспрашивала Машенька.
Но Нина Николаевна об этом ничего не знала.
На следующее утро Машенька проснулась рано-рано. Открыла глаза и удивилась. Да что ж это такое? Вся малышовая спальня розовая. И окошки розовые. И занавески на окошках розовые. И стены вовсе не бревенчатые, а тоже розовые. И даже подушка у маленького Алёши, который спал рядом с Машей, и та розовая.
Маша тихонько встала, сунула ноги в тапочки и прикрыла маленького Алёшу одеялом, потому что оно у него сползло чуть ли не до пола. Потом осторожно приподняла оконную занавеску. Глянула за окошко — и обмерла… На дереве напротив сидела жар-птица. Вся она была точь-в-точь такая, как рассказывала Нина Николаевна: и хвост-то у неё был весь золотой, и на груди малиновые перышки, а на голове, покачиваясь, трепетал радужный хохолок.
Тут уж Маша не стерпела. Хоть Нина Николаевна не позволяла выходить в сад в одной рубашонке, на этот раз Маша забыла обо всём. Она открыла одну дверь, другую, третью и вышла на терраску. А с терраски — прямо в сад. И тотчас увидела свою жар-птицу.
И жар-птица увидела Машеньку. Она слетела с верхней ветки на ветку пониже. Потом на другую, ещё пониже. Посмотрела на Машу изумрудным глазом и сказала:
— С добрым утром, Машенька!
Маша очень удивилась:
— Ты умеешь говорить?
— Я всё могу, — сказала жар-птица.
— Да ну! Всё-всё? — не поверила Машенька.
— Всё, — сказала жар-птица и спросила вдруг: — Ну скажи, чего ты хочешь?
Маша, не подумав, ответила:
— Малиновое перышко, как у тебя на грудке.
— Возьми, — проговорила жар-птица и обронила на траву, прямо возле Машиных тапочек, малиновое перышко.
— Спасибо! — сказала Машенька и схватила поскорее перышко в руки, чтобы ветерком его куда-нибудь не унесло. Какое оно было мягкое, какое шелковистое!
— А ведь оно волшебное, — сказала ей жар-птица.
— А чем же оно волшебное? — спросила Машенька.
— А тем оно волшебное, — ответила жар-птица, — всё может сделать, что ты у него попросишь.
Сказав это, жар-птица взмахнула крыльями и улетела. Только Машенька её и видела!
— Маша, Маша, как тебе не стыдно! — услыхала Машенька голос Нины Николаевны. — Я думала, ты девочка дисциплинированная, а ты, оказывается…
