— За подвески тебе оторвали бы голову.
— Какая разница? Мне все равно оторвут ее за объектив.
Ника задумчиво проговорила:
— У детей ужасно несправедливая жизнь. Все время за что-нибудь попадает.
— А тебе-то за что? — поинтересовался Владик.
— Мало ли… Например, за рогатку.
— Ну… а зачем тебе рогатка… — неуверенно сказал Владик. — Ты все же девочка. Да и вообще это свинство — по птицам стрелять. Сейчас везде борьба за охрану природы.
— А кто стреляет по птицам?! — взвинтилась Ника. — Балда ты! Не знаешь, а говоришь!
— Опять ругаются… — подал голос Тилька. Он сидел на ухе у Ники и держался за прядку волос.
— А чего он зря болтает! — сказала Ника. — Мы не с птицами воюем, а с веревочницами. Рогатки — это чтобы веревки перешибать!
— Из рогатки веревку не. перешибешь, — сказал Владик.
— Если камушком, то не перешибешь. А если специальным разрывным снарядом…
— А! Как у Костика? — вспомнил Владик. — Когда тетка на его штанах взорвалась?
— Ага… Только мы их еще не до конца изобрели, они не всегда срабатывают, — призналась Ника.
Владику захотелось узнать, какой в этих снарядах состав.
— Вообще-то это военная тайна, — сказала Ника. — Ну ладно, ты ведь тоже против веревочниц… Там сера от спичек, ржавчина от старинной пушки и семена белоцвета.
— А при чем здесь белоцвет?
— Разве ты не видел, как у него головки лопаются? В них очень сильная взрывчатая сила. Качается, качается такая головка, а потом — пух! — распушилась белыми семенами. И полетели они…
— Все равно… — с сомнением проговорил Владик. — Что камень, что снаряд, из рогатки им трудно попасть по веревке.
— Пфы! «Трудно»!.. На Боцманке любой первоклассник это может. Мы знаешь как тренируемся? Перегоревшие лампочки подбрасываем и на лету их — дзынь!
Тилька перебрался к Владику. Ника с ними попрощалась и отправилась домой. С Владиком договорилась, что они встретятся завтра, а сегодня будут думать, где добыть хрусталь.
Владик озабоченно сказал Тильке:
— Хрусталь хрусталем, а у меня еще одна задача. Надо искать дорогу в Синекаменную бухту.
— Ты же говорил: на автобусе номер восемь.
— Это оттуда на автобусе. А туда никакие автобусы не ходят. А через подземный ход нельзя, меня теперь к яхт-клубу и близко не пустят… Да и ход, наверно, замуровали.
— Одного не пойму, — сказал Тилька. — Зачем тебе эта бухта?
— А кто будет делать кораблик в бутылке? Я хотел попросить гнома Митю. Это же такая работа…
— Подумаешь, динь-работа! Вы с Никой сделайте отдельные детальки, а я залезу в бутылку и там их соберу!
— Ой, Тиль… А у тебя получится?
— Думаешь, если я стеклянный, значит, совсем неумелый?
— Нет, что ты! Ты умелый…
— Главное — достать хрусталь, — сказал Тилька.
— Будем думать, — сказал Владик.
Но за целые сутки он ничего не придумал. Может быть, Ника нашла выход?
После обеда Владик поспешил в Исторический парк — там они с Никой договорились встретиться. Но Ника не пришла. Владик подождал полчаса, оставил Тильку в фонтане, а сам побежал в Боцманскую слободку.
По площади бродили мальчишки. Они шарили в траве какими-то приспособлениями на палках — будто самодельными миноискателями.
— Костик! Матвейка!
Те бросили палки и подбежали.
— Что делаете? — спросил Владик.
— Тени от веревок убираем, — разъяснил Костик. — Тетки их тут наоставляли, все запинаются…
На прожженных штанах Костика пестрела громадная заплата из клетчатого ситца.
— А Нику дома засадили, — сказал Матвейка.
— За что? За рогатку? — с пониманием спросил Владик.
— Нет. Она стеклянное блюдо грохнула. Бабушкино. Из хрусталя. Ну вот…
— Понятно, — сказал Владик и обрадованно подумал, что Ника, несмотря на вредность, человек деловой, и надежный. Потом спросил: — А скоро ее отпустят?
— Кто знает, — серьезно сказал Костик. — За само блюдо ей не очень попало, только от бабушки веником по шее. Потому что, если разбито, все равно не вернешь. Только Ника еще скандал устроила. Бабушка все осколки в мусорный бак выбросила, а бак машина увезла. Ника пришла из школы и давай кричать: «Что вы наделали! С ума сошли, что ли?!» Вот за это ее… Мы ей скоро передачу понесем. От тебя что передать?
— Горячий привет, — печально сказал Владик. А что еще было говорить? Последняя надежда лопнула.
Владик брел к дому и думал: что еще можно сделать? Накопить денег и купить хрустальную вазу в магазине? Сколько времени пройдет, пока накопишь! Продать фотоаппарат? Но кто его купит у мальчишки? И к тому же без объектива… Рассказать все маме и папе? Но мама в сказки не верит, а папа на репетициях. Да и все равно денег дома совсем мало, а зарплата у родителей не скоро…
Владик шел повесив голову и наткнулся на прохожего. Не глядя сказал «простите» и хотел обойти. Но тот взял его за плечо. Оказалось — дядя Миша.
— Опять встретились, — задумчиво сказал дядя Миша. — Почему ты такой угрюмый, Владик Арешкин?
Владик шевельнул плечом и промолчал. Зашагал дальше. Дядя Миша пошел рядом.
— Ты все еще сердишься, что тебя не пустили в клуб? Я тут ни при чем, это распорядился главный начальник… Да, в конце концов, ты же сам виноват.
— Я про клуб и не думаю, — отозвался Владик.
— А! Не думаешь, — слегка обиделся дядя Миша. — И совесть тебя не мучает. Она у тебя чистая, прозрачная, хрустальная…
Владик сердито сказал:
— Если бы она была хрустальная, я бы ее вынул и отдал на переплавку.
— Даже так?
— Потому что выхода нет, — сумрачно ответил Владик.
— А что опять случилось?
— Это не опять. Это все та же история про Гошу, — вздохнул Владик.
— Ну-ка объясни.
Владик нехотя объяснил про бутылку. Он ни на что не надеялся, просто неловко было отмалчиваться.
— Ну-ка пойдем, — сказал дядя Миша.
— Куда?
— Ко мне.
Дядя Миша жил недалеко, почти напротив библиотеки с Гошиной башенкой. Владик оказался в комнате, где на полках стояли модели яхт и разноцветные кубки, а на стенах, на ярких сигнальных флагах, блестели спортивные медали.
Дядя Миша вынул из шкафа граненый сверкающий' кубок, от которого сразу разлетелись радужные зайчики. На кубке была крышка с прозрачным корабликом.
— Я выиграл его в гонках одиночек по Южному заливу, — сказал дядя Миша. — Штормовое было дело… Хрусталь чистейший. Возьми.
Владик, еще не веря в такое чудо, принял в ладони холодный кубок. Он был очень тяжелый. Владик поднял на дядю Мишу глаза.
— Ну-ну… — проворчал дядя Миша. — Отказываться не смей, это не для тебя, а для Гоши. Моряки должны помогать друг другу. И благодарить много не надо. Хватит, если один раз скажешь «спасибо».
— Спасибо, — прошептал Владик. — Знаете что… Вы крышку с корабликом оставьте себе. Все-таки память…
Бутылка была готова вечером в пятницу. Пузатая, с широким горлышком, очень прозрачная, из тонкого звенящего стекла. Когда мастер хмуро вручил ее Владику, она была еще теплая.
— Имей в виду: разбивать надо в полдень, — предупредил стекольный мастер. — Если опоздаешь хотя бы на минуту, никакого толку не будет, а будут неприятности.
— А если на полминуты? — осторожно спросил Владик.
— Можно. Только не больше… И еще имейте в виду: я тут совершенно ни при чем. О том, где взяли бутылку, никому ни слова! У меня и так два выговора за внеплановое волшебство.
— Честное железное-якорное слово! — поклялся Владик. — Никому!.. Большущее вам спасибо.
— Не смей говорить мне «спасибо»! Узнает начальство — меня лишат премии!.. И не забудь, что послезавтра последний срок. Двадцать первое сентября, день осеннего равноденствия.
— Мы успеем! Спа… До свидания.
Дома Владика ждала Ника: ее наконец выпустили из заточения.
— Привет, узница, — сказал Владик и гордо поставил перед ней бутылку. Ника вздохнула:
— Зря я только блюдо грохнула. Такое было красивое…
— Все равно ты молодец, — утешил Владик.
Ника не оценила этой похвалы. Она сварливо заметила: — Теперь-то я «молодец». А пока меня дома держали три дня, даже носу не казал.
— Откуда я знал, где ты там сидишь? Может, в темном чулане. Твоя бабушка даже Костика с передачей прогнала. Мне бы тоже влетело…
— Тебе-то за что? Это мне веником влетело…
— Веник — он мягкий, — примирительно сказал Владик.
— Балда! Рукояткой же! По шее… Тебе бы так…
— У меня все впереди, — печально сообщил Владик. — Вот узнают мама с папой про объектив…
— А ты уже заранее от страха синеешь, — буркнула Ника.
— Вы ругаться собрались или дело делать? — строго спросил Тилька. — Что за люди…
