Седые усы придавали крысе столь необычный вид, что Сара не могла оторвать от нее глаз. На кого она походила — на кролика или на гнома? Крыса смотрела на Сару блестящими глазками, словно хотела спросить о чем-то. Казалось, ее одолевают сомнения. Странная мысль мелькнула у Сары в голове.
«Верно, нелегко быть крысой, — подумала она. — Никто их не любит. Завидят — и тут же вскакивают и убегают с криком: „Ах, какая противная крыса!“ Как мне было бы тяжело, если бы люди вскакивали, завидев меня, и кричали: „Ах, какая противная Сара!“ И ставили бы мышеловки, прикидываясь, что хотят меня покормить. Вот воробышком быть хорошо! Но ведь никто эту крысу не спрашивал, хочет ли она быть крысой. Никто ей не сказал: „Может, ты бы хотела быть воробышком?“»
Сара сидела так тихо, что понемногу крыса осмелела. Она очень боялась Сары, но, возможно, сердце ей подсказало, как и воробью, что Сара не будет на нее прыгать. Крыса очень проголодалась. Это был отец семейства, под полом у него жила семья — жена и дети. Последнее время ему ужасно не везло, и все они сидели голодные. Уходя из дому, он слышал, что дети горько плачут, — вот почему из-за нескольких крошек булки он решился на отчаянный риск. Он осторожно опустился на все четыре лапки.
— Иди-иди, — сказала Сара. — Я не опасна. Бери эти крошки, бедняга! В Бастилии узники приручали крыс. Может, мы с тобой еще станем друзьями.
Неизвестно, как животные понимают людей, только они их, вне всякого сомнения, понимают. Возможно, существует какой-то язык, который не зависит от слов, и его понимают все на свете. Возможно, в каждом существе скрыта душа, и она может без слов общаться с другими душами. Как бы то ни было, но с этой минуты крыса знала, что Сара не желает ей зла — хоть она и крыса. Она поняла, что это юное существо, сидящее на красной скамеечке, не вскочит, не оглушит ее воплями, не будет швырять в нее тяжелыми предметами, которые если ее и не убьют, то покалечат. Это была очень симпатичная крыса, никому не желавшая зла. Когда она принюхивалась, сидя на задних лапках и устремив на Сару блестящие глазки, в надежде, что Сара это поймет и не возненавидит ее как врага. Когда же то таинственное, что говорит без слов, подсказало ей, что Сара этого не сделает, она тихонько подошла к крошкам и стала их есть. Во время еды она, как и воробьи, поглядывала время от времени на Сару. Вид у нее при этом был такой виноватый, что Сара растрогалась.
Она сидела неподвижно и смотрела на крысу. Одна крошка была гораздо больше остальных — ее и крошкой-то нельзя было назвать. Крысе, как видно, очень хотелось до нее дотянуться, но она не решалась — уж слишком близко к скамеечке та лежала.
«Она, верно, хочет снести ее своему семейству, — подумала Сара. — Если я замру, может, она решится подойти».
Она почти не дышала — так ей было интересно. Крыса подобралась поближе, съела еще несколько крошек, остановилась и осторожно принюхалась, искоса поглядывая на Сару. Потом вдруг в том же приливе отваги, что и воробьи, кинулась к кусочку булочки, схватила его и, подбежав к стене, скользнула в щель у плинтуса и исчезла.
— Я так и знала, что этот кусочек она хочет взять для детей, — сказала Сара. — Я думаю, мы с ней подружимся.
Спустя неделю, когда Эрменгарде удалось наконец опять тайком подняться к Саре, она тихонько постучала пальцами в дверь. Но Сара открыла ей не сразу. За дверью стояла такая тишина, что Эрменгарда подумала, уж не спит ли Сара. Но тут же, к своему удивлению, услышала, как Сара тихонько рассмеялась и ласково сказала кому-то:
— Ну же! Бери и неси ее жене, Мельхиседек. Иди домой!
Дверь отворилась — испуганная Эрменгарда застыла на пороге.
— С кем… с кем это ты разговаривала, Сара? — спросила, запинаясь, Эрменгарда.
Сара молча втянула ее за руку в комнату; у нее был веселый вид.
— Я тебе сейчас скажу, — отвечала она, — только обещай, что ты не испугаешься и не закричишь, даже звука не издашь!
Эрменгарде тут же захотелось закричать, — впрочем, она сдержалась. Она огляделась — в комнате никого не было. Но ведь Сара с кем-то разговаривала! Уж не с привидением ли?
— А мне… мне будет страшно? — робко спросила Эрменгарда.
— Некоторые их боятся, — отвечала Сара. — Сначала я тоже боялась, но теперь не боюсь.
— Это… привидение? — прошептала Эрменгарда, дрожа от страха.
— Нет, — засмеялась Сара. — Это моя крыса.
Эрменгарда подпрыгнула — она и сама не знала, как очутилась на постели. Поджав под себя ноги, она закуталась в красную шаль. Она не закричала, но дыхание у нее перехватило от страха.
— О Боже! — прошептала она, задыхаясь. — Крыса! Крыса!
— Я так и думала, что ты испугаешься, — сказала Сара. — Но бояться нечего. Я его приручаю. Он уже меня знает и выходит на мой зов. Хочешь на него посмотреть? Или ты боишься?
Все эти дни Сара приносила крысе с кухни остатки еды; дружба между ними все крепла, и постепенно она забыла, что робкое существо, с которым она разговаривала, всего лишь крыса.
Поначалу Эрменгарда так боялась, что только жалась да подбирала ноги, но спокойствие Сары и рассказ о первом появлении Мельхиседека понемногу ее заинтересовали, и она склонилась с кровати, глядя, как Сара подошла к щели в плинтусе и опустилась перед ней на колени.
— Он… он не выскочит вдруг?.. Не прыгнет на кровать, а? — спросила Эрменгарда.
— Нет, — отвечала Сара. — Он такой же воспитанный, как и мы! Он совсем как человек. Гляди же!
И она тихонько засвистела. Это был такой тихий и нежный свист, что услышать его можно было лишь в полной тишине. Она свистнула раз, другой… казалось, она с головой ушла в свое занятие. Эрменгарда подумала, уж не колдует ли ее подруга. Наконец в ответ на зов из щелки выглянула мордочка с седыми усами и блестящими глазками. В руке у Сары были хлебные крошки. Она уронила их на пол — Мельхиседек спокойно вылез из норки и съел их. Кусочек же побольше подобрал и деловито понес домой.
— Видишь? — сказала Сара. — Это для его жены и деток. Он очень хороший. Сам ест только мелкие крошки. Когда он возвращается домой, я всегда слышу, как они там пищат от радости. Есть три вида писка. Один — когда пищат детки, другой — миссис Мельхиседек, а третий — сам Мельхиседек.
Эрменгарда расхохоталась.
— Ах, Сара! — воскликнула она. — Ты такая чудачка — но очень хорошая!
— Я знаю, что я чудачка, — весело ответила Сара. — И я стараюсь быть хорошей.
Она потерла лоб загрубевшей рукой, и облачко нежности и недоумения мелькнуло на ее лице.
— Папа всегда надо мной смеялся, — сказала она, — но мне это было приятно. Он считал меня странной, но мои выдумки ему нравились. Я… я не могу не придумывать. Если б я не придумывала, я бы, должно быть, умерла.
Она замолчала и обвела взглядом убогую комнатку.
— Здесь бы я, наверное, умерла, — проговорила она тихо.
Эрменгарда, как всегда, слушала ее с интересом.
— Когда ты о чем-то рассказываешь, — сказала она, — мне всегда кажется, что это правда. Вот и о Мельхиседеке ты говоришь так, словно он человек.
— Но это правда, — возразила Сара. — Его так же мучают страх и голод, как и нас, у него есть семья и дети. Может, он и думает так же, как мы, почем знать? Глаза у него умные, совсем как у человека. Потому-то я и дала ему имя.
Она села на пол в своей излюбленной позе, обхватив колени руками.
— К тому же, — сказала она, — Мельхиседек — тюремная крыса, посланная сюда, в Бастилию, чтобы у меня был друг. Я всегда могу принести ему корку хлеба, который выбрасывает кухарка, — ему и довольно.
— Значит, тут все еще Бастилия? — жадно спросила Эрменгарда. — Ты так все время и представляешь себе, что ты в Бастилии?
— Да, почти всегда, — отвечала Сара. — Порой я представляю себе, что я где-то еще, но больше всего этот чердак похож на Бастилию — особенно, когда холодно.
В эту минуту кто-то дважды стукнул в стену. От удивления Эрменгарда чуть не подпрыгнула на кровати.
— Что это? — спросила она с испугом.
Сара поднялась с полу и со значением ответила:
— Это узник из соседней камеры.
— Бекки! — увлеченно воскликнула Эрменгарда.
— Верно, — подтвердила Сара. — Слушай, два стука означают: «Узник, ты здесь?»
В ответ она стукнула в стену три раза.
— А это значит: «Да, я здесь. Все в порядке».
В стену стукнули четыре раза.
— А это: «Тогда, товарищ по несчастью, можно спокойно заснуть. Доброй ночи!»
Эрменгарда пришла в восторг.
— Ах, Сара! — радостно шепнула она. — Это совсем как в сказке!
— Это и есть сказка, — сказала Сара. — Все — сказка! Ты — сказка… я — сказка. Мисс Минчин — тоже сказка.
И она снова уселась и стала болтать с Эрменгардой, так что та совсем забыла, что и она тоже узник — только ей удалось на время покинуть свою темницу. Пришлось Саре напомнить Эрменгарде, что ей нельзя оставаться в Бастилии всю ночь, а нужно бесшумно прокрасться вниз и лечь в постель.