Ознакомительная версия.
Ну, а царь-то наш, папаша любящий, утопающему-то сынку своему то ли помогает на поверхности держаться, а то ли, если поприглядеться, то может показаться, что вроде бы и не очень. За вожжи его, будто дитя малое за помочи, подтянет из прохладной-то бездны к кислороду поближе, в глаза посмотрит с укором, – мол, сам виноват, – ну и ослабит напряжение, и утопит, тогда, значит, отпрыска в ледяной-то воде. То окунёт, то вытащит, то окунёт, то вытащит. А опричникам своим велел кругом полыньи расположиться, и терпящего бедствие, пешнями, да коловоротами – но не остриями, а рукоятками, чтоб без повреждений! – от края-то проруби отпихивать. Если он вдруг сам спасаться начнёт. И на лёд ни с того, ни с сего, вдруг неожиданно выбираться засобирается. Ну, а верноподданные-то его и рады, конечно, с помощью коловоротов перед властителем-то выслужиться. А парень орёт, как, бывалоча, бабанька его по субботам, когда супруг её, дедуля монархический плясунью-то свою вожжами после гулянок в конюшне охаживал. Тоже не простым, значит, голосом гибнущий-то наш причитает, а со слухом – до самых верхних октав тенорком молодецким добирается.
Но чувствуется как-то по крикам утопающего душещипательным, что не так-то всё просто у него там под водой складывается. Не только он злится, оттого что прохладно ему и дыхания не хватает чуток. Будто бы ещё что-то там парнишке под водой страсть, как не нравится. Вроде бы ещё что-то там его в пучине донимает. Как будто бы кто-то таинственный купальщика-то нашего снизу из глубины исподтишка щиплет.
Поокунали, в общем, так олуха пока он огурчиков прохладненьких не наглотался вдосталь, да не притих. Ну и вытащили, утопленника бояре да дворяне по команде царской на лёд.
И видят – о, ужас! Вот кошмар-то! Батюшки святы! Вся рубаха-то его, все портки-то цвета ржавчины! И не от ила, не от тины, а от впившихся в белое полотно коричневыми своими клешнями, разбуженных от зимней спячки, и сильно озлобленных от этого раков. Так вот, кто, значит, снизу-то парня цапал! Вот кто ему бултыхаться-то спокойно не дозволял! Раки, значит, и крупные, как на подбор, получается!
А вот теперь, нам придётся немного приостановиться, и от повествования о жизни и приключениях особ коронованной семьи, ненадолго перейти к ракам. Рассмотреть их некоторые особенности в строении тела, и загадочные странности в поведении отметить, так сказать.
Так вот. В те давние-предавние годы, раки не то, чтобы перелётными были – они и в те времена всё-таки не птицами рождались, летать, как ни крути, и тогда не умели. Но в ту древнюю, седую, можно сказать, старину, раки, подражая пернатым, на зимовку в дальние страны, будто пташки легкокрылые, стайками вплавь, и ползком отправлялись. Однако, строение туловища у раков и тогда было не такое, как у плавающих, скажем, рыб, или, у ползающих, к примеру, змей или даже крокодилов. И вся их рачья, так сказать, неприличность состояла в том, что из той самой точки в окончании туловища, откуда у всякой живности обычно хвост торчит, – с чешуёй, как, например, у щуки, или, с мехом, как, предположим, у лисы, или даже с перьями, как у того же павлина, – у них-то, у раков-то, из этого заднего места, самой матушкой природой для роста украшения предназначенного, шейка росла! Да и сейчас растёт! Раковая шейка! Выя, можно сказать! А головы-то на этой шее-вые и в помине нет! И тогда не было. А голова-то у раков вообще совершенно с противоположной стороны, абсолютно неизвестно на какой части туловища каким-то немыслимым способом крепится.
Вот поэтому-то у раков и движение всегда неправильное. А именно – и ползают-то они, и плавают вовсе не так, как все законопослушные представители животного царства, а только задом наперёд.
И вот, бывалоча, по осени посмотрит стайка раков на стайку, к примеру, уток, журавлей, на ласточек-береговушек, на вальдшнепов всяких, встанет мордами, или клювами, или как там у них это называется – в общем, выстроится стайка в направлении на юг – и начинает упорно ползти или плыть. И, естественно, что в результате этого своего упрямого движения, оказывались раки в противоположных от тёплых континентов краях. А именно – в тундре. И именно в том самом озере, в которое отпрыска государева окунали, и к трудовому, так сказать, распорядку приучать пробовали.
Младшенького откачали тогда – дыханием рот в рот – боярин один, с бородищей от бровей в делах таких специализировался. Воду лишнюю из него вытряхнули, рукавичкой суконной да снежком тельце синенькое натёрли до красноты, и в конце спасения сбитень кипящий из походного самовара в него влили, с малиной. Как раз ведёрный самоварчик в утопленника-то и поместился – ну тютелька в тютельку вошёл, ну точь-в-точь. В общем, наследник даже не простудился, так – чихнул пару раз. Крепкий оказался парнишка.
Но с тех пор, стоит только царю-батюшке ногой притопнуть, только скипетр державный над столешницей яхонтовой занести, только перстом указательным монархическим изобразить: «Я, мол, тебе сейчас покажу, где раки зимуют!» – так сын стремглав мчится все его указания с точностью хронометра импортного швейцарского исполнять безукоризненно.
И, надо сказать, что на пользу хлопчику эта новая его привычка к порядку, пошла. Самодеятельностью царевич всерьёз занялся, кружки всякие начал организовывать, оркестры, труппы создавать. За границу – но только чтоб подальше от озера – с хорами, с танцорами, да с балалаечниками ездить приспособился. Причём, сам пляшет с коллективами, сам играет, сам поёт, – талант! Стадионы собирал! Валюта в казну пошла! Дружки и подружки из околицы его дворцовой с ним, по гастролям путешествуют. Тишина в государстве по ночам. Царь не нарадуется.
Глядя на такой успех, начали бояре, да дворяне неучей своих в тундру возить. Олухам-то, само собой, в смысле нравоучения жутко полезно. А ракам-то каково? Ни сна в озере, ни отдыха. Тащат и тащат недорослей, крики о помощи, бульканье постоянное.
Ну, и отказались раки от своей привычки на зиму местожительство менять. Да и любой бы на их месте такой глупый обычай тоже б переменил. Если б, к примеру, вместо Сочей каждый раз в каком-нибудь Оймяконе оказывался. А там бы ему с дороги ещё и расслабиться не позволяли. Подобрее оседлые раки, по сравнению, так сказать, с перелётными сделались. Уставать меньше стали, на людей с клешнями наперевес с той поры не слыхать, чтоб кидались. Живут в одном месте постоянно, зимуют в норах под крутыми бережками, под камнями да коряжками.
Много воды утекло с того времени. Про царя-воспитателя забыли. Даже от палат каменных государевых одни развалины бурьяном порастают. А вот поговорка: «Я тебе покажу, где раки зимуют!», в народ пошла. Да и полюбилась там – родителям неслухов, в основном. Да так с той поры в педагогике проживать и осталась.
Ознакомительная версия.
