– С такой большой массой воды, как озеро Лакримозе, чего только не случается. По правде говоря, я бы лично нервничал, если б жил на этакой верхотуре. Уж если ударит шторм, съезжать на машине с горы будет ох как трудно.
Вайолет, Клаус и Солнышко выглянули в окно и поняли, что имел в виду таксист, говоря об этакой верхотуре. Такси сделало еще один, последний виток, и они очутились на неровной верхушке высоченного холма. Дети увидели далеко-далеко внизу город, булыжную мостовую, вьющуюся, точно серая змейка между домами, маленький квадрат – Дамоклову пристань и суетящихся там людей, которые выглядели отсюда как точки. А дальше, за пристанью, черной кляксой лежало озеро Лакримозе, огромное и темное, точно гигантская тень от великана, возвышающегося над детьми. Несколько минут троица глядела на озеро, словно загипнотизированная его огромностью.
– Оно такое большое, – сказал Клаус, – и кажется таким глубоким. Теперь мне понятно, почему Тетя Жозефина боится его.
– Та леди, что живет наверху, – удивился водитель, – боится озера?
– Так нам сказали, – ответила Вайолет.
Таксист покачал головой и выключил мотор:
– Тогда уж не знаю, как она все это переносит.
– Что вы имеете в виду? – осведомилась Ваойлет.
– Вы разве никогда не бывали у нее в доме? – спросил водитель.
– Никогда, – ответил Клаус. – Мы и Тетю Жозефину никогда не встречали.
– Ну коли ваша Тетя Жозефина боится воды, как она может жить в таком доме? Что-то с трудом верится.
– О чем вы? – не понял Клаус.
– Взгляните сами. – И таксист вышел из машины.
Бодлеры посмотрели в окно. Сначала они увидели только что-то вроде небольшого квадратного ящика с облупившейся белой дверью. Дом показался им не больше такси, которое привезло их сюда. Но когда они выбрались из машины и подошли поближе, то увидели, что ящик – лишь часть дома, единственная, которая твердо стояла на каменистой земле. Остальной дом – такие же ящики, слипшиеся друг с другом, точно кубики льда, – нависал над склоном, опираясь на длинные металлические сваи, похожие на паучьи ноги. Дети стояли и смотрели на свой новый дом, и им казалось, что он изо всех сил пепляется за склон холма.
Таксист достал их чемоданы, поставил на землю перед облупленной белой дверью и поехал вниз, погудев детям на прощанье. Послышался нежный скрип, белая облупленная дверь отворилась, и оттуда показалась бледная женщина с седыми волосами, скрученными узлом на макушке.
– Здравствуйте, – сказала она с робкой улыбкой. – Я – ваша Тетя Жозефина.
– Здравствуйте, – неуверенно отозвалась Вайолет и сделала шаг ей навстречу.
Клаус тоже сделал шаг вперед вслед за сестрой, а Солнышко поползла за ними, но все трое ступали так осторожно, как будто боялись, что под их тяжестью дом обрушится со своего насеста. Сироты не могли взять в толк, как это женщина, смертельно боящаяся озера Лакримозе, способна жить в доме, который, кажется, вот-вот рухнет в его бездны.
– Это – радиатор. – Тетя Жозефина вытянула вперед бледный костлявый палец. – Пожалуйста, не вздумайте до него дотрагиваться. Возможно, вам будет у меня очень холодно. Но я никогда не включаю радиатор, боюсь, как бы он не взорвался, так что по вечерам здесь бывает довольно промозгло.
Вайолет и Клаус незаметно переглянулись, а Солнышко поглядела на своих старших. Тетя Жозефина водила их по всему дому, знакомя с новым жилищем, и казалось, ее пугало все, от коврика перед дверью – на нем, как она объяснила, можно было поскользнуться и сломать себе шею – до дивана в гостиной, который, по ее словам, мог сложиться пополам и прихлопнуть сидящего.
– Вот тут телефон, – показала она. – Пользоваться им можно только в случае крайней необходимости – может ударить током.
– Вообще-то я читал довольно много про электричество, – не выдержал Клаус, – уверен, что телефон – вещь совершенно безопасная.
Руки Тети Жозефины взлетели кверху и дотронулись до узла волос на макушке – так будто что-то вдруг прыгнуло ей на голову.
– Нельзя верить всему, что читаешь, – возразила она.
– Я однажды запросто смастерила телефон, – проговорила Вайолет. – Если хотите, я разберу ваш телефон на части и покажу, как он устроен. Может, вам будет тогда спокойнее.
– Не думаю. – Тетя Жозефина нахмурилась.
– Далм! – предложила Солнышко. Возможно, это означало что-то вроде: «Хотите, я укушу телефон, увидите, что он безвредный».
– Далм? – переспросила Тетя Жозефина, наклоняясь, чтобы снять нитку с поблекшего узорчатого ковра. – Что это значит? Я считаю себя знатоком английского языка, но не представляю, что значит слово «далм». Она говорит на каком-то другом языке?
– Боюсь, Солнышко пока не умеет говорить как следует. – Клаус поднял младшую сестру на руки. – Так, большей частью просто детский лепет.
– Грун! – выкрикнула Солнышко, что, возможно, означало: «Я протестую против детского лепета!»
– Тогда придется мне поучить ее правильному английскому языку, – натянутым тоном произнесла Тетя Жозефина. – Да и всем вам не мешает поупражняться в грамматике. Грамматика – это величайшая радость в жизни, вы не находите?
Все трое переглянулись. Вайолет была скорее склонна сказать, что величайшая радость в жизни – изобретать, Клаус сказал бы – читать, ну а для Солнышка не было большего удовольствия, чем кусать разные предметы. Бодлеры относились к грамматике с ее многочисленными правилами про то, как писать и говорить по-английски, примерно так же, как относились к банановому хлебу – неплохо, но восхищаться нечем. Однако противоречить Тете Жозефине было как-то невежливо.
– Да, – решилась наконец Вайолет, – грамматика нам всегда нравилась.
Тетя Жозефина кивнула и одарила Бодлеров слабой улыбкой:
– Хорошо, сейчас я вас отведу в вашу комнату, а осмотр дома мы продолжим после обеда. Когда будете открывать дверь, просто толкните ее. Ни в коем случае не трогайте стеклянную дверную ручку. Я всегда боюсь, что шишка разлетится на миллион осколков и один из них попадет мне в глаз.
Бодлеры уже начинали думать, что им не разрешат дотрагиваться ни до одного предмета в доме, тем не менее они улыбнулись Тете Жозефине, толкнули дверь, и глазам их предстала большая светлая комната с абсолютно белыми стенами и простым синим ковром на полу. Там стояли две нормального размера кровати и нормальная детская кроватка, явно предназначенная для Солнышка, и все три были застелены простыми синими покрывалами. В ногах у каждой кровати стоял сундучок для вещей. На дальнем конце комнаты находился большой стенной шкаф для одежды, небольшое окошко, чтобы выглядывать наружу, и средней величины горка из консервных банок неизвестного назначения.
– Извините, что у вас одна комната на троих, – сказала Тетя Жозефина, – но дом не слишком велик. Я постаралась обеспечить вас всем необходимым и хочу надеяться, вам будет удобно.
– Не сомневаюсь, – сказала Вайолет, внося чемодан в комнату. – Спасибо большое, Тетя Жозефина.
– В каждый сундук положен подарок, – продолжала Тетя Жозефина.
Подарки? Бодлеры уже давным-давно не получали подарков. Тетя Жозефина с улыбкой подошла к первому сундуку и открыла его.
– Для тебя, Вайолет, прелестная новая кукла с целым комплектом одежды. – Тетя Жозефина достала со дна пластмассовую куклу с крошечным ротиком и огромными широко раскрытыми глазами. – Ну разве она не очаровательна? Ее зовут Красотка Пенни.
– Ох, благодарю вас, – сказала Вайолет. В четырнадцать лет ей было уже поздно играть в куклы, да и раньше она их не очень жаловала. Однако она выдавила из себя улыбку, взяла Красотку и похлопала ее по пластмассовой голове.
– А для Клауса, – продолжала Тетя Жозефина, – у меня модель поезда. – Она открыла второй сундук и достала маленький паровозик. – Ты можешь уложить рельсы в том пустом углу комнаты.
– Здорово, – сказал Клаус, стараясь изобразить восторг. Ему никогда не нравились модели поездов – столько трудов, пока собираешь, а когда наконец соберешь, поезд только и делает, что ездит без конца по кругу.
– А для Солнышка, – Тетя Жозефина запустила руку в сундук поменьше, стоявший в ногах детской кроватки, – у меня тут погремушка. Смотри, Солнышко, как она гремит.
Солнышко улыбнулась Тете Жозефине, показав все свои четыре острых зуба. Но старшие-то знали, что Солнышко терпеть не может погремушек из-за раздражающих звуков, которые они издают, если их потрясти. Ей уже дарили погремушку, и то была единственная вещь, которую ей не жалко было потерять в пожаре, уничтожившем бодлеровский дом.
– Какие щедрые подарки, – сказала Вайолет. Как девочка вежливая, она не добавила, что все эти вещи не особенно им нравятся.
– Но ведь я очень рада, что вы будете у меня жить, – сказала Тетя Жозефина. – Я так люблю грамматику. Я в восторге от того, что могу разделить мою любовь с тремя такими милыми детьми. А сейчас даю вам несколько минут, чтобы устроиться, после чего мы пообедаем. До скорой встречи.
