Ознакомительная версия.
– Не выпила. Она сильно задумалась. Летать – это, конечно, замечательно, но как же трон? Девчонку трех сантиметров ростом на нем никто не заметит. Министры разбегутся, армия взбунтуется, и тогда придут другие короли и захватят ее маленькую страну. Нет, как бы ей ни хотелось быть с эльфом, пить зелье она не будет…
– И чем все закончилось? Кто решился: эльф или принцесса? – спросила Таня, глядя на Ваньку пристальнее, чем ее мать Софья когда-то много лет назад смотрела на юного Леопольда.
Ванька осторожно протянул ладонь и позволил дракону залезть на нее. При этом он следил, чтобы Тангро касался ладони только брюхом. Огненный гребень на его спине в считаные мгновения превратил бы ладонь в подрумяненную котлету.
– Никто. Они не успели, – просто ответил Ванька. – Старая волшебница отлично умела читать по глазам. Она поняла, что принцесса сомневается, как и эльф. Она забрала косточку от груши, взяла пузырек с зельем и сказала: «Идите прочь, дураки! Не отнимайте у меня время! Даже если кто-то из вас решится, он никогда не простит другому, что сделал это. А раз так, не хочу переводить на вас свое зелье и свою косточку!»
– Заткнись! Ты сам не знаешь, что несешь! – крикнула Таня.
Крикнула и ужаснулась. Грубость как таковая была ей несвойственна. Тане казалось, она навеки оставила ее на застекленной лоджии квартиры Дурневых. Ванька попытался положить руку ей на плечо, но она ее сбросила.
– Ты ничего не понимаешь, Валялкин! Твои два дурака – эльф и принцесса – любили друг друга недостаточно сильно. И оба были эгоисты. Он трясся над своими крыльями, она дорожила троном, – сказала Таня устало.
– Нет, – не согласился Ванька. – Они не были эгоистами и любили друг друга так, как никто и никогда не любил до них. Просто все дело в том, что жизнь не состоит из одной любви. Любовь – это десерт, это удовольствие, но никак не основное блюдо. Кроме любви, в жизни каждого есть цель. Что-то чудовищно важное, глобальное, для чего человек приходит на свет. Его миссия, его сверхзадача, его долг перед самим собой и перед миром. Для эльфа – небо, а для принцессы – интересы ее народа.
Таня поморщилась. Ванька говорил, безусловно, важные и правильные вещи, но вот зачем? Какие цели он преследовал?
– Это все красивые слова. Демагогией можно замаскировать все что угодно. Так и скажи, что ты мечтаешь затащить меня в свой медвежий угол и не хочешь учиться в магспирантуре… А что я буду делать тут? Преподавать лешакам арифметику? Признайся, что ты придумал свою сказочку сам. Хотя можешь и не признаваться. Я и сама это отлично знаю.
Ванька не ответил. Он отвернулся и смотрел на стену, по которой расширявшимся островком плясал огонь. Они так увлеклись спором, что не заметили, когда дракончик успел подпалить ее. Не дожидаясь, пока Ванька погасит огонь и вновь вспомнит о ней, Таня сунула руку в карман и бросила на стол приглашение.
– Вот… возьми… прочитаешь… Пока, малютка эльф! Береги свои крылышки! – крикнула она и, прежде чем Ванька остановил ее, бросилась к выходу.
– Торопыгус угорелус, – крикнула она, бросаясь на контрабас.
Инструмент, который с ходу подхлестнули таким стремительным заклинанием, рванул с места. Засвистел ветер в ушах. Пронесся под полированным днищем поваленный частокол. С запоздалой обидой загудели струны. Никогда еще с ними не обращались так бесцеремонно.
– Постой! Да погоди! Ты ничего не поняла! – крикнул Ванька, отыскивая глазами пылесос.
Пока он нашарил его в углу, опрокидывая стопки книг, пока выбежал, контрабас уже превратился в крошечную точку. Ванька с досадой пнул пылесос ногой. Крышка отскочила, чешуя высыпалась вонючим холмиком. Валялкин сгоряча стал заталкивать ее назад в бак, и его едва не стошнило от вони. Эх, да и разве могла его машина догнать в небе контрабас Феофила Гроттера?
Ванька вернулся в дом и взял со стола приглашение. Он перечитал его дважды, прежде чем смысл фраз дошел до него.
– Встреча в Тибидохсе! Мы обязательно будем там, не правда ли, Тангро? А пока есть о чем подумать… – сказал он.
Дракон сочувственно дохнул огнем, и приглашение превратилось в пепел. Ванька подумал, что это символично.
Глава 5
«Моя девушка хочет замуж!»
– Я понимаю, что вам пока смешно, но попрошу минутку терпения, – сухо сказал клоун, прикуривая от динамитной шашки.
Книга Мрака
Эрнан Кортес рассказывал, что однажды по распоряжению сестры его деда монахини стали копать землю возле одного скита под Медельином и наткнулись на каменную статую, на которой сбоку было написано: «Переверни и увидишь». Когда же статую перевернули, прочли следующее: «Благодарствую, а то весь бок отлежала».
Луис де Пинедо
Остановившись, чтобы еще раз заглянуть в адрес на карточке, Ягун спустился в подвал. Некогда подвал имел отношение к соседнему мебельному магазину, о чем до сих пор свидетельствовал общий козырек.
«Ну и занесло Попугаиху! Это здесь она возвращает блудных супругов, а Дуська вправляет мозги шкодливым котам!» – подумал Ягун.
Наружная дверь была открыта. Внутри Ягун увидел прямой коридор с четырьмя дверями. Первые две комнаты занимала благодушная контора, продававшая одноразовую посуду для общепита. За третьей дверью обнаружились грузчики в спецовках. Когда Ягун вошел, они поспешно принялись прятать бутылки, но, поняв, что обознались, выразили намерение прикончить играющего комментатора и похоронить его за ящиками. Ягун принес им свои извинения вместе с хорошей дозой успокаивающей магии.
Последняя четвертая дверь была массивная и на вид упрямая, из тех, что поддаются ключу только после толчка самой увесистой частью корпуса. Однако Ягуну это не грозило. У него вообще не было ключа, причем никогда в жизни и никакого. Ягун пробормотал заклинание и вошел. Комната за дверью оказалась неожиданно большая, светлая, но… совершенно немыслимая. Ее явно сдавали под офисы, сдавали давно и упорно, и множество въезжавших и выезжавших фирм превратили комнату в сарай, к которому исключительно из уважения к Пупсиковой все же можно прилепить слово «караван».
С внутренней стороны двери висели фотографии пляжных девиц, из тех, что механики любят развешивать в гаражах. Всем девицам чьим-то шаловливым маркером были пририсованы усы. На стене были схемы подсвечивающихся стоек для наружной рекламы. Это было уже наследство другой фирмы. Третья фирма – а еще точнее, автокурсы – оставила у окна на подставке двигатель грузовика в разрезе. Он был громадный, как туша дохлого слона, и, видно, совершенно неподъемный. Как он мог проникнуть в помещение через узкую дверь, так и осталось загадкой.
Верка Попугаева и Дуся Пупсикова оказались на месте, однако не обратили на Ягуна никакого внимания. Они сидели и спорили с пеной у рта, что будет, если чихнуть в ложку с супом. Будет желудочный грипп или нет?
– Будет! – утверждала Попугаева.
– Смотря кто чихнул. А если ты сама чихнула? – не соглашалась Пупсикова.
– Все равно будет!
– А я говорю: не будет.
Ягун понял, что это один из тех споров, когда важна не тема, а сам процесс и где спорящие раз по семь меняются позициями. Продолжаться такой спор может бесконечно. Внуку же Ягге не хотелось задерживаться здесь надолго. Он откашлялся.
– Добрый день, девочки! Вы прекрасно выглядите! – сказал он громко.
Пупсикова и Попугаева разом повернулись к нему.
– Какими судьбами?! – воскликнула Пупсикова.
– Ягун! – добавила Попугаева.
Подождав некоторое время, играющий комментатор убедился, что с ним уже поздоровались и дальнейших изъявлений радости не ожидается. Ягун был личностью своеобразной. Молчанию как средству человеческого общения он не доверял и был убежден, что когда люди встречаются, они должны разговаривать и проявлять доброжелательность. Так как со стороны Пупсиковой и Попугаевой ни того, ни другого не наблюдалось, Ягуну приходилось разговаривать и проявлять доброжелательность за троих, что было утомительно, поскольку запасы самой большой доброжелательности имеют свои пределы.
– Как дела, Пуп и Поп? – спросил Ягун. «Пуп» и «Поп» – так на младших курсах дразнили в Тибидохсе Пупсикову с Попугаевой, ходивших повсюду вместе.
Пупсикова с Попугаевой заверили его, что дела лучше всех.
– А я вас искал! – продолжал Ягун.
Пуп и Поп вежливо улыбнулись.
– Как узнал, где мы? Все думают, что мы в Москве, – спросила Попугаева.
– Семь-Пень-Дыр подсказал.
Услышав имя «Семь-Пень-Дыр», Пупсикова с Попугаевой не умерли от радости.
– А! Жук этот… – сказали они.
Ягун спросил, почему они назвали Семь-Пень-Дыра жуком, однако ответа не получил.
«Если и вся встреча выпускников будет такой же, то стоило ли ее затевать?» – подумал Ягун. Он ощутил себя человеком, которому больше всех надо и который, как результат, чаще прочих получает по мозгам.
Ознакомительная версия.
