— Друзья, — произнёс я, и голос мой дрожал от волнения, — давайте объединим наши усилия и сдвинем с места маятник часов. Движущий механизм уже в порядке.
Я указал каждому его место и, когда все уцепились за маятник, скомандовал: «Раз, два — взяли!» — и все четверо нажали одновременно.
Раздался скрежет, странный звон наполнил башню, и, тяжело дохнув всеми своими частями, часы сдвинулись, ожили и… пошли! Мы бросились обнимать и поздравлять друг друга.
Вдруг сквозь шум работающего часового механизма до нашего слуха донёсся с площади восторженный крик сотен голосов.
— Ура-а! Ура! Часы снова пошли! Да здравствует мудрость Величайшего!
Профессор Фуул подбежал к выходящему на площадь маленькому смотровому окошку размером с вынутый кирпич и заглянул вниз.
— Ко мне, друзья мои, взгляните на площадь! — позвал он нас. Мы столпились у окошка, заглядывая в него через спины друг друга. Зрелище было волнующим. Городская площадь быстро заполнялась народом, который бежал к площади вдоль улиц, через клумбы парка, лез через ограды и карабкался по водосточным трубам на крыши домов, чтобы лучше разглядеть часы. Тысячи тюбетеек и фесок взлетали в воздух, люди обнимали друг друга и плакали от счастья.
Глядя сверху на ликующую толпу, запрудившую площадь, я подумал, что человеческое счастье, как часы: чем проще механизм, тем он надёжнее, и снова изумился проницательности Величайшего, который понимал, что самым простым и важным условием человеческого счастья было объединение людей. И мне вдруг ужасно захотелось узнать, как выглядел Величайший при жизни. Я спросил у профессора Фуула, на какой из улиц или площадей города можно увидеть памятник Величайшему. Но профессор Фуул только улыбнулся:
— Увы, в городе нет ни одного памятника Величайшему. История не сохранила его облика, так как он не пожелал этого. Он учил, что памятником могут служить только деяния человеческого духа и рук. А что толку в каменных изваяниях? Они назойливы и чаще напоминают о людском честолюбии и тщеславии, чем о подлинном величии человека. Он был мудр, наш Величайший. Взгляните ещё раз на площадь, и вы увидите, что я прав!
Я выглянул в окошко. Площадь была до отказа заполнена народом — яблоку негде упасть! И эта человеческая масса двигалась, волновалась и кричала: «Да здравствует мудрость Величайшего!» Памятник Величайшего стоял тысячелетие!
Вдруг все мы заметили, что профессор Фуул ужасно засуетился и заторопился вниз.
— В путь, друзья! В путь! Вернёмся к людям! Я хочу смешаться толпой, я хочу быть с ними!
И мы спустились вниз, едва поспевая за старым профессором. Он остановился только один раз, чтобы попрощаться со своими мышками.
— Спасибо вам, малютки, за жизнь, — сказал ласково он. — Вероятно, я ещё вернусь сюда, чтобы принести вам целый мешок орешков, и заделать вход в мое подземелье. Вы снова останетесь одни, ибо человеку нечего делать в башне.
Мы быстро миновали подземный ход и очутились в домике профессора. Он очень торопился и стеснялся, что обнаруживает это. Наконец, он не выдержал и признался:
— Мои друзья! Вы легко поймёте человека, который двадцать лет провёл в вынужденном одиночестве. Теперь я хочу к людям, хочу на площадь, потому что я всё ещё человек. И пока идут городские часы, я буду вместе с ними! — он указал пальцем в окно, которое выходило на площадь, заполненную народом.
— Конечно, профессор Фуул, — поддержала Кошка Машка. — Вы должны быть сейчас с ними. Ваше место на площади!
Профессор Фуул благодарно улыбнулся и, подмигнув заговорщицки Трик-Траку, торжественно сказал:
— Когда я вернусь с площади, то первое, что я сделаю, — это с великим наслаждением переколочу все цветочные горшки в своём доме! Обещаю вам это сделать, мои друзья!
— …и вернётесь в университет! — подсказал я.
— И обязательно вернусь в университет, — подхватил мои слова старый профессор, — чтобы написать трактат о том, что вечным может быть только человеческий ум. А теперь, друзья, я покину вас совсем-совсем ненадолго, — закончил свою речь профессор и поспешно сбежал вниз по лестнице — к людям!
Он распахнул дверь, и шум площади ворвался в дом старого профессора. Тогда профессор Фуул, весело махнув нам рукой на прощанье, ступил на улицу и смешался с людьми.
— Вот и всё, — вздохнул Трик-Трак. — Профессор Фуул даже не подозревает, что, когда он вернётся, его дом будет пуст.
— Да, — сказала Кошка Машка, — профессор очень мил, и с ним жалко расставаться. — И неожиданно прибавила: — Он так не похож на кабинетного ученого червя, которого любят изображать писатели.
Мы окинули прощальным взглядом запылённые комнаты старого профессора, спустились по лестнице к входной двери и вышли на улицу. С трудом прокладывая себе дорогу в толпе и опасаясь потерять друг друга из виду, мы добрались наконец до знакомой уже нам лавочки в городском парке. Но здесь оказалось много народа. Некоторые люди пели, другие с жаром обсуждали планы на будущее, а третьи просто радовались концу валившихся на них бед и от души веселились.
— Друзья мои, — обратился я к Кошке Машке и Трик-Траку, вокруг так много людей, что мы не можем воспользоваться нашими волшебными часами без риска прихватить с собой кого-нибудь из них.
— Тогда нам лучше вернуться в квартиру профессора Фуула, — предложила Кошка Машка. — Оттуда мы без приключений сможем отправиться в Страну Кукол за новыми приключениями. Я думаю, крысы уже там.
Надо ли говорить, что мы так и сделали. Возвратившись в дом старого профессора, мы всё же решили оставить ему записку, в которой объяснили причину нашего внезапного исчезновения, ссылаясь на срочные дела, связанные с необходимостью разыскать нашего друга Кота Василия. Пожелав ему счастья, мы заверили профессора Фуула, что уносим с собой в сердце наши добрые чувства к нему и память о подвиге его жизни. Трик-Трак буквально так и закончил наше послание словами «о подвиге жизни». Но Кошка Машка нашла, что концовка звучит несколько двусмысленно.
— Зато очень точно! — вдруг заупрямился Брадобрей. — Жизнь профессора Фуула всё равно похожа на подвиг!
— Может быть, может быть! — промурлыкала Кошка Машка. — Хотела бы я знать, как выглядел бы этот подвиг, если бы борода профессора Фуула оказалась чуть-чуть пожиже… Пожалуй, это самый смешной из подвигов, про которые мне приходилось слышать.
Но Трик-Трак никак не соглашался видеть в судьбе старого профессора меньше, чем подвиг, и мне даже пришлось вступить в спор с примиряющей концепцией:
— Хотя подвиг профессора и смешон, но смешное не умаляет подвига.
В это время часы пробили десять, и мы заторопились в путь. Я извлёк из кармана наши волшебные часы. Трик-Трак крепко ухватил меня за рукав, а Кошка Машка заняла место на его плече. «Как странно, — подумал я, — что наши часы скорее разъединяют, чем объединяют, тех, кто ими владеет, но разве от этого мы становимся менее счастливыми? Может быть, это происходит оттого, что волшебные часы — это не часы времени».
С мыслью об этом я повернул стрелку. Раздался знакомый звон, и мы отправились за самой прекрасной, самой важной для меня и, наверное, самой несчастной девочкой-куклой, которая ждала нашей помощи.
Глава девятая,
рассказанная автором
ОСУЩЕСТВЛЕНИЕ ПЛАНА
— Смотрите лучше! Смотрите внимательней! — призывал Тик-Так, вглядываясь в картины, проносящиеся мимо.
— Ничегошеньки я не вижу, — бормотал Трик-Трак, — тьма — хоть глаз выколи.
— Дальше, дальше… — мурлыкала Кошка Машка, — я-то вижу всё прекрасно… дальше…
В обступившей их со всех сторон тьме предметы потеряли свои привычные очертания и проносились мимо неясными тенями. Изредка вспыхивали огни ночных городов; горящие уличные фонари, мерцание реклам и жёлтые пятна окон образовывали сплошное искрящееся облако. Миг — и в глаза снова ударила ночная тьма, которая после вспыхивающих сполохов городов казалась ещё плотнее. Можно было диву даться, как Кошка Машка ухитрялась что-либо разглядеть в проносящемся вихре смещений пространства.
— Дальше… дальше… дальше… — и вдруг неожиданно: — Стоп!!!
Тик-Так задержал стрелку, и они очутились на улицах города, который казался покинутым. Урны с мусором были повалены, двери домов сорваны с петель, оконные рамы валялись на тротуарах, под ногами поскрипывало битое стекло, со столбов свисали оборванные провода, так что лишь отдельные лампочки тускло освещали пустынные улицы.
— По-моему, я здесь уже была, — мурлыкнула Кошка Машка. — Если не ошибаюсь, — мы находимся в Стране Толстяков. Друзья хотя необходимости в посещении толстяков нет, давайте чуточку побродим… — И вдруг Кошка Машка взволнованно воскликнула:
— Взгляните скорее! Вы только взгляните, что делается у тротуаров!
— Где? Что? Ничего не вижу! — забеспокоился Брадобрей.
— И я ничего не вижу, — сокрушённо вздохнул Часовщик.
