Ознакомительная версия.
Наступила тревожная тишина.
Как ни была напугана Арриэтта, Кривой Глаз, казалось, испугался еще больше: лицо его приобрело цвет теста, глаза чуть не вылезли из орбит. В наступившей тишине тонким, как ниточка, эхом повисло короткое слово. Кривой Глаз не мог поверить своим ушам… кто–то… что–то… где–то… отчаянно пискнуло: «Ой!»
Молодец, мама, — подумала Арриэтта. — Сумела взять себя в руки. Она хорошо представила себе чувства Хомили: быть вырванной из глубокого сна и вытряхнутой на пол; увидеть, как на тебя уставились эти странные глаза, услышать громовой вопль!.. Расстояние между рундуком и полом не превышало, по ее расчетам, двух дюймов, там даже не поднимешься во весь рост, и хотя сейчас родители были в безопасности — им придется так там и сидеть — выхода оттуда, очевидно, не было.
За себя Арриэтта не боялась. Она все еще стояла неподвижно, словно! приклеившись к тени у двери. Спору нет, она была лицом к лицу с Кривым Глазом, но он ее ни за что не заметит, если только она не шевельнется. Казалось, он никак не может прийти в себя, так поразили его крошечные фигурки, появившиеся неизвестно откуда и как между его ног.
Несколько секунд он ошеломленно смотрел на пол, затем опустился на четвереньки и заглянул под рундук. Снова поднялся с разочарованным видом, нашел спичечный коробок, зажег спичку и при ее свете попытался разглядеть, что скрывается во мраке под лежанкой. Арриэтта воспользовалась тем, что он повернулся к ней спиной, и в три прыжка очутилась под кроватью. Там стояла картонная коробка (в ней можно будет спрятаться), лежали мотки веревки, связка ловушек на кроликов и липкое блюдце, в котором когда–то было молоко.
Арриэтта пробралась между всем этим к дальнему концу кровати — туда, где она вплотную подходила к рундуку. Выглянув украдкой наружу сквозь путаницу кроличьих силков, Арриэтта увидела, что Кривой Глаз, отчаявшись что–либо увидеть при помощи спички, вооружился огромной палкой и теперь деловито водит ею взад и вперед под рундуком. Арриэтте показалось, что раз она услышала приглушенный крик и слова: «Ах, батюшки!» Она в ужасе прижала руки к груди.
В этот момент дверь распахнулась, ворвался холодный воздух, и внутрь заглянула какая–то женщина с огромными глазами. Она была закутана в толстую шаль и держала в руке корзинку с бельевыми прищепками. Скорчившись среди кроличьих силков, Арриэтта заметила, что глаза женщины стали еще огромнее, и на стоявшего на коленях мужчину обрушился целый поток вопросов на каком–то неизвестном языке. Арриэтта видела, как в солнечном свете поднимается пар от ее дыхания, слышала, как позвякивают ее большие серьги.
Кривой Глаз немного смущенно встал на ноги.
Он казался Арриэтте настоящим великаном, и, хотя лицо его исчезло, ей было достаточно посмотреть на его беспомощно висящие руки. Он отвечал женщине на том же языке. Говорил он долго, возбужденно, иногда голос его поднимался до крика — в нем слышался страх.
Кривой Глаз поднял ботинок с пола, показал его женщине, что–то долго ей объяснял и боязливо, как заметила Арриэтта, сунул руку внутрь. Он вытащил комок овечьей шерсти, часть носка и — с неприкрытым удивлением, ведь это был кусок его собственного одеяла — красный шерстяной лоскут. Женщина Не переставала насмехаться над ним, когда он показывал ей все это, и в голосе его зазвучали слезы. Тут женщина расхохоталась — пронзительным и вместе с тем хриплым смехом. Какая она бессердечная, — подумала Арриэтта, — какая злая. Ей даже захотелось выбежать из–под кровати и показать этой женщине, которая не принимала всерьез ни одно слово Кривого Глаза, что они, добывайки, существуют на самом деле («Так ужасно и так печально, — призналась она как–то Тому, — принадлежать к народу, в существование которого не верит ни один здравомыслящий человек.»). Но как ни соблазнительна была эта мысль, Арриэтта вовремя Одумалась и вместо этого протиснулась из–под кровати в еще более темное и узкое пространство под рундуком.
И как раз вовремя: послышался мягкий топот чьих–то ног по коврику, и рядом с тем местом, где она только что стояла, появились четыре кошачьи лапы — три черные и одна белая. Кот потянулся, перекатился на спину, потерся усатой мордой о нагретый солнцем коврик. Он был черный с белым брюхом. Он или она? Этого Арриэтта не знала, но — так или иначе — это был великолепный зверь, гладкий и могучий, как все коты, которые сами добывают себе пропитание и живут под открытым небом.
Отодвигаясь бочком, как краб, в темноту и не сводя глаз с кота, который нежился на солнце, Арриэтта вдруг почувствовала, что кто–то берет ее за руку и сжимает изо всех сил.
— Ах… — еле слышно сказала Хомили у самого ее уха, — ах, какое счастье, ты жива!
Арриэтта приложила палец к губам.
— Ш–ш, — шепнула она еле слышно, по–прежнему глядя на кота.
— Ему сюда не залезть, — шепнула в ответ Хомили.
В полумраке Арриэтта увидела, что лицо у матери бледное, даже серое, и покрыто пылью.
— Мы в фуре, — сказала она спустя минуту, не в силах удержаться, так ей хотелось выложить новости.
— Да, я знаю, — сказала Арриэтта и умоляюще добавила: — Мамочка, давай лучше помолчим.
Секунду Хомили молчала, затем сказала:
— Он попал папе палкой по спине. Вернее, пониже спины, — добавила она, чтобы успокоить Арриэтту.
— Ш–ш, — снова шепнула Арриэтта.
С того места, где они стояли, почти ничего не было видно, но она догадалась, что Кривой Глаз надевает куртку. Вот он наклонился, совсем рядом возникла рука, нашаривающая под кроватью кроличьи силки. Женщина все еще была снаружи, у костра.
Через несколько минут, когда глаза Арриэтты привыкли к темноте, она увидела поодаль отца. Он сидел, прислонившись спиной к стене. Арриэтта подползла к нему, Хомили следом за ней.
— Ну вот, мы и снова вместе, — добавил он, взглянув на Хомили.
«Волков бояться — в пес не ходить».
(Из календаря Арриэтты. 5 ноября)
Припав к полу и задержав дыхание, они слушали, как Кривой Глаз отпер дверь, затем снова запер ее на задвижку и тяжело спустился по ступеням.
Все трое молчали.
— Мы остались одни, — заметила, наконец, Хомили своим обычным голосом. — Я хочу сказать, мы вполне могли бы выбраться отсюда, если бы не кот.
— Ш–ш, — шепнул Под. Было слышно, как женщина что–то спросила, поддразнивая Кривой Глаз, а когда он пробормотал в ответ несколько слов, разразилась снова тем же издевательским смехом.
— Он знает, что мы здесь, — прошептала Арриэтта, — но она ему не верит.
— И этот кот тоже скоро узнает, что мы здесь, — ответил Под.
Арриэтта задрожала. Должно быть, кот спал на кровати, в то время как она, беззащитная, стояла у двери у него на виду.
Под молчал. Он думал.
— Да, — сказал он наконец, — веселенькая история! Он, верно, вышел вчера вечером проверять силки и — нате вам! — нашел потерянный давным–давно ботинок в нашей яме.
— Мы забыли опустить полог, — шепнула Арриэтта.
— Ты права, — согласился Под.
— И даже не зашнуровали сверху ботинок, — продолжала Арриэтта.
— Да, — сказал Под и вздохнул. — «Кто вино любит,« тот сам себя губит», — так это говорится, да?
— Вроде этого, — ответила Арриэтта шепотом.
Они сидели по пояс в пыли.
— Какая гадость! — заметила Хомили, изо всех сил удерживаясь, чтобы не чихнуть. — Если бы я делала эту фуру, я бы не оставила здесь щель.
— Ну и слава богу, что ее делал кто–то другой, — сказал Под, в то время как усатая тень загородила им свет: кот, наконец, увидел их.
— Не впадай в панику, — спокойно добавил Под, — этот рундук доходит почти до самого пола, коту нас не достать.
— Ох! Ох! Ох! — не унималась Хомили, глядя на светящийся зеленый глаз. Под крепко сжал ее руку, чтобы заставить замолчать.
Кот прошел вдоль всего рундука, принюхиваясь к щели, затем вдруг улегся на бок и принялся нежно поглядывать на них. У него был очень дружелюбный вид, словно он хотел выманить их наружу, чтобы поиграть.
Время шло, все осталось как было, лишь солнечный луч медленно передвигался по вытертому ковру. Кот, казалось, задремал.
— Что ж, — шепнула Хомили, — а все–таки приятно оказаться под крышей.
Один раз женщина зашла в фуру, взяла из кухонного столика деревянную ложку и сняла с огня чайник. Они слышали, как она ворчит, подкидывая дрова в костер, а один раз порыв ветра занес внутрь едкий дым. Арриэтта не удержалась и чихнула. Кот тут же проснулся и скосил на них глаза.
Ближе к полудню до них стал доноситься аппетитный, дразнящий запах тушеного мяса. Он делался то сильней, то — когда менялся ветер — слабее.
Арриэтта почувствовала, как у нее потекли слюнки.
— Ой, я так хочу есть… — вздохнула она.
— А я — пить, — сказала Хомили.
Ознакомительная версия.
