Он сделал цепочку немного подлиннее и, не отстегивая ее от пиджака, спустил Воронушу на землю. Звякнув цепочкой, Ворон немедленно вспрыгнул Типтику на плечо:
— Пить!.. Пить!..
— С-сейч-час… — от радости Типтик даже заикаться начал.
Кто-то из ребят побежал к автомату с газировкой… А где деньги? Ведь ни копеечки не осталось — все отдали Дяде Ловушке.
— Верните копеечку! — попросили у него. — Воронуша пить хочет…
— Авось, не сдохнет, — сказал птицелов, подбрасывая на ладони ребячьи медяки. — Птица — она до самой смерти выносливая: пока не помрет — будет жить!
Все-таки у кого-то из мальчишек завалялась в самом уголке кармана позеленевшая монетка. И вот целый стакан газированной воды — чистой, прохладной, с легкими воздушными пузырьками преподнесен Воронуше:
— Пей, птичка! Пей, Воронуша!
Ворон сунул клюв в стакан, потом задрал голову — проглотил воду.
— А что, Воронуша, надо сказать? — спросил Типтик.
— Давай с сиррропом! — без запинки ответил Ворон.
Все так и покатились со смеху — ну и птица! Сообразительная!
А Типтику вдруг неизвестно почему — ну, совершенно непонятно почему! — вспомнилась та коробочка с красками и те странные слова, похожие на считалку. Он совершенно беззаботно, шутя произнес:
— Рази-двази…
— Тризи-мизи… — продолжил Ворон; но вдруг запнулся, словно вспомнив что-то, отшатнулся от Типтика и четко сказал:
— Дурррак! Мол-чать!
И прицелился клювом, как бы выбирая: куда бы побольнее стукнуть Типтика?
— А только посмей! Только клюнь! — раздался испуганный голос Бабушки. — Да, я принесла деньги. Сто рублей. Но я не могу тратить такую огромную сумму на хулиганскую птицу. Ребенок может ослепнуть…
— Это у них, у паршивых пташек, дело обыкновенное, — проворчал Дядя Ловушка. — Раз — и в глаз!
И грязными пальцами он поправил свою повязку. А Типтик давно уже приметил, что у стальной цепочки есть маленький пружинный замочек. И в тот момент, когда Дядя Ловушка поправлял повязку на глазу, Типтик незаметно (как будто бы совершенно случайно!) нажал на пружинку; замок раскрылся, и…
Ребята закричали:
— Смотрите, смотрите! Летит!
— Держи его, держи!
— Счастливого пути, Воронуша!
Дядя Ловушка, растерянный, стоял посреди улицы, топал ногами и орал благим матом:
— Назад!.. Проклятая птица!.. Кому сказано — на-зад!.. Ах ты!..
Ворон, вырвавшись на волю, взмыл высоко в небо. Странно, вместо того, чтобы поскорее улететь прочь отсюда, Воронуша, немного покружившись в небе, плавно опустился на вершину высокого тополя, что стоял на самом углу Мирной улицы и Зеленого проспекта. Длинным крепким клювом он спокойно перебирал перья на животе и, поворачивая голову то вправо, то влево, наблюдал, что делается внизу.
А внизу суетился Птицелов — перебегал с места на место, махал руками, кричал, звал… Ворон не обращал на него никакого внимания и думал о чем-то своем — серьезном и, наверное, таинственном.
Тут вдали показалась желто-синяя милицейская патрульная машина. Выждав, когда она приблизится к тополю, Ворон спрыгнул на ветку пониже и громко заявил на всю улицу:
— Воррр! Каррртину укрррал! Огрррабил!
Машина остановилась, из нее вышел сержант милиции и спросил:
— В чем дело, граждане? Кто кричал «вор»? Кто кричал «ограбил»?
Сверху раздалось еще погромче:
— Воррр! Каррртину укрррал! С чердака!
— Спокойно, граждане! — милиционер строго посмотрел на ребят, на Бабушку, на Птицелова. — Признавайтесь быстренько: кто похитил произведение искусства?
— Разрешите вам объяснить, — сказала великолепная Бабушка. — Речь идет, вероятно, вот об этом браконьере. Он торгует птицами, торгует, так сказать, живым товаром. И вы только взгляните — в каком бедственном положении все эти пеночки, синички и щеглы! И еще он хотел продать нам за сто рублей вон того ворона, который, к счастью, вырвался из плена и улетел…
— Нет, Бабушка, он улетел к несчастью! — воскликнул Типтик. — Вот если бы он улетел к нам — это было бы к счастью!
— А ведь я уже приготовила сто рублей, чтобы уплатить их этому… этому… — Бабушка не могла подобрать нужного слова.
— Воррру! — закончил за нее Воронуша. — Укрррал каррртину со старого чердака!
— В чем дело, гражданин? — милиционер подошел к Дяде Ловушке. — Какая картина? Какой чердак?
— Шутка, гражданин начальник! — Дядя Ловушка подмигнул единственным глазом. — Пташка шутит. Кричит безо всякого понимания. Дурацкая башка — вот и кричит…
— Но позвольте! — вмешалась Бабушка. — Я лично видела этого человека, когда он в своем клетчатом пиджаке забирался на чердак старого дома. В том доме когда-то жил Знаменитый Художник. И, может быть, на чердаке до сих пор хранятся его картины? Нет, товарищ милиционер, у Ворона не такая уж глупая голова.
— Шутка, граждане!.. Ну да, было такое дело — полез я на тот старый чердачок: думал парочку голубей отловить… Вижу, на чердаке картина валяется — вся в пыли да в паутине. Чего ж добру пропадать? Взял я картинку, принес домой, вымыл с мылом… Гляжу и глазам не верю: не картина это, а просто чистый холст! Ничего там не нарисовано: золоченая рама, а в середке серый холст… Пусто!
— Вррранье! — раздалось сверху.
— Вы кому больше верите? — обозлился Дядя Ловушка. — Мне, человеку разумному, или этой дурацкой птице?.. А еще вот что, гражданин милиционер: когда я на чердаке взял в руки проклятую картину, эта черная ворона налетела на меня и долбанула в левый глаз! Через нее инвалидом стал. Работать не могу — вот, пташками стал интересоваться.
— Воронушу вы все-таки потом поймали? — спросила Бабушка.
— А как же! За такое разбойное нападение наказание полагается. Как раз сегодня хотел ему башку открутить, да вот, освободился он каким-то чудом…
— Нет, что же это делается, товарищи! — воскликнула Бабушка. — Живой птице хотят голову открутить! Мало того, что он торгует несчастными пернатыми, учит детей жестокости, так он еще…
— Ладно, разберемся, — сказал милиционер. — Собирайтесь, гражданин, поедете с нами.
— За что, за что? — затараторил Дядя Ловушка. — Ни одной птички еще не продал, ни одной копейки не получил… За что, за что, за что?..
— Неправда! — сказал Типтик. — Копейки-то он получил.
— На-на! Забирай свои денежки! Забирайте все! — и Птицелов швырнул на асфальт один рубль семьдесят шесть копеек, а за ними — тупой ножичек, ошейник, грузило, значок, увеличительное стеклышко, карманный фонарик, батарейку и жевательную резинку…
Милиционер собрал клетки с птицами, поставил их в машину. Туда же забрался Дядя Ловушка, и за ним захлопнулась дверца с решетчатым окошечком.
— Ура! — сказала Бабушка.
— Ура! — сказал Типтик, а за ним и все ребята: — Ура! Теперь Ловушка сам оказался в клетке!
— Типтик! — Бабушка подтянула синие брючки. — Вперед! Ребята, за мной!.. У меня в кармане осталось сто рублей, и каждый, кто хочет, может пострелять в тире из пневматического ружья. Денег хватит на всех!
— Кррра-крррасота! — раздалось сверху.
Глава одиннадцатая
Ночной гость
Что и говорить — этот день был что надо! Типтик освободил Воронушу. Милиция забрала птицелова Дядю Ловушку. Потом всей компанией стреляли в тире. И надо признаться, что великолепная Бабушка целилась лучше всех. Правда, и Типтик пять раз подряд попал в забавную мишень: как угодишь в самый центр, так сразу же раздается песенка про голубой вагон.
А после тира они с бабушкой еще долго гуляли по городу, и Типтик все задирал кверху голову: не видать ли где-нибудь в небе Воронушу?.. Нет, не видать…
Родители вернулись с дачи поздно. Они там слишком долго ползали на корточках между грядками — ухаживали за ягодами; устали и поэтому не слишком внимательно слушали Типтика и Бабушку, которые рассказывали про птицелова, про Воронушу и про стрельбу в тире.
— Очень интересно, — рассеянно сказала мама. — Я все поняла: Бабушка посадила птицелова в клетку, а ты научил ворону петь «Голубой вагон». Молодец! Забавно!
Нет, сегодня родителей интересовала только ягода. Они ничего не поняли. И Типтик огорченный отправился спать.
Он спал в одной комнате с Бабушкой. Честно говоря, это ему не слишком нравилось, потому что Бабушка заставляла его перед сном чистить зубы и непременно мыть ноги; когда он забирался под одеяло, Бабушка отворяла форточку, чтобы ночью в комнате был свежий воздух…
Но засыпать рядом с Бабушкой было интересно, потому что она знала много удивительных историй. Типтик слушал… слушал… и засыпал, не разобрав, где в этих историях правда, где выдумка, где быль, а где сказка.
