И тут возникает дилемма: или позволить единственной доченьке экспериментировать, бунтовать и в итоге сепарироваться, или уложить ее во хрустальный гроб со смертельным диагнозом (залить муху смолой) и пусть станет со временем дорогим куском янтаря. В переводе с метафорического на психологический: в этот момент психосоматика переходит в реальную соматику.
Посыл: ты не принадлежишь себе. Ты часть семейной системы и обязана оставаться в ней и обслуживать страхи родных.
Спустя пятнадцать или шестнадцать лет несчастье все же произошло. Когда король и королева были в одном из своих увеселительных замков, их дочь, гуляя по дворцу, забрела в башню. В той башне на чердаке сидела старуха, которая ничего не слышала о запрете.
На шум поднялся король. Он вспомнил о предсказании и осознал, что не избежать того, что предвещали феи. Велел положить принцессу в самые красивые покои на ложе, вышитое золотом и серебром.
И вот, красивая и молодая лежит во хрустальном гробу – метафора прям в лоб – никуда она не уйдет. И королевство успокаивается. Успокаивается и засыпает. Уф… подростковый кризис пережили. Смогли удержать и не выпустить из дома. Подвесили иллюзорную морковку, что когда-нибудь, какой-нибудь забредший принц… Скорее нет.
Отец-король запретил тревожить спящую дочь. Он верил, что наступит час, когда она проснется.
Нет развития, нет реализации потенциала, нет жизни ни у кого. Зато есть закрытие страха, что ОНА не уйдет, и мы тут в замке не помрем от тоски в одиночестве.
Сказка-то с открытым финалом, так как после подросткового кризиса придет и кризис среднего возраста… А вдруг найдется упорный и по уши влюбленный (будь неладен этот интернет с его соцсетями)…прорвется он через запреты и диагнозы и таки поцелует.
Однажды старый крестьянин рассказал принцу о том, что в замке спит принцесса и красивее ее нет на белом свете. Когда она проспит сто лет, ее разбудит прекрасный принц, которому она будет суженной. Об этой истории старик узнал от своего отца уже пятьдесят лет назад.
После рассказа о спящей принцессе принц загорелся желанием идти во дворец и положить конец проклятию. Он жаждал любви и славы, поэтому немедленно пошел в замок, чтобы узнать, что же там творится.
Два варианта развития событий, если продолжить писать сказку за Шарлем Перро:
Первый – принца втянут в семейную систему. Ооок ладно, будь с ней, но за стены замка не выходить и выполнять все правила. Посмотри, какая она хиленькая. Только все вместе мы можем обеспечить ей необходимый для выживания уход. (Естественно ключевое слово ВЫЖИВАНИЕ, о жизни речи не шло изначально). А если ослушаешься, то станешь виновен в ее гибели.
Второй вариант: сбежит принцесса с красавчиком принцем, поправ всю заботу и потраченные усилия родных. Бросится в омут страсти с головой. Правда, после цветочно-конфетного периода, когда гормончики отпустят, кааак навалится на нее чувство вины. Той самой, которая сожрет ее счастье и перспективу жить СВОЮ жизнь. И тут… или с повинной вернется в свой гроб хрустальный на радость и успокоение родни или самоуничтожится.
Вот такой грустный финал по-любому.
Подытожим: если именно ребенок является «счастливым» обладателем симптома, то система «семья-санаторий» доносит ему:
– ты не принадлежишь себе, но принадлежишь семейной системе;
– подчинение правилам – единственная возможность выжить;
– твои свобода и счастье – иллюзия – сон.
К чему приведут данные установки: повзрослевший ребенок с большой вероятностью будет или болеть соматически, или страдать в вечных неудачах. То есть давать повод родителям переживать и спасать. А главное, объединяться и сплачиваться в изначальной семейной системе.
И да, мы опять говорим о застревании в детской позиции и детско-родительских сценариях.
P.S. Есть у меня еще один взгляд на сказку «Спящая красавица». Правда, он даже для психологов может показаться немного слишком.
В современной психологии есть понятие «наследственная травма». Научные открытия в области эпигенетики и нейробиологии подтверждают факт передачи программ, а именно инструкций по выживанию, через гены.
То есть сценарии, паттерны поведения, установки закладывают родители, и все это записывается в нейронах головного мозга. А вот «приданое» от родных второго, третьего и так далее колена мы наследуем вместе с ДНК. Не редко с клиентами именно в наследственных травмах удавалось найти первопричину проблем.
Так вот… а что, если колдунья, которую не позвали на праздник по случаю рождения принцессы, и есть ее прабабка. Та самая, которая хлебнула сполна от мужа тирана.
Родители-то хотели для дочки самые мимимишные программы собрать, да вот не в их власти это решение.
И вот прабабка «нашептала»: как только из девочки в девушку превращаться станешь – прячь, хорони свою женственность! Опасно быть привлекательной для мужчин! Опасно для жизни!
Почему именно от мужчин опасность в сказке? Потому что веретено. Это не я, это все дедушка Фрейд со своими фаллическими символами. Но ведь все сходится!
Наследственные травмы дремлют в нас, храня свои алгоритмы к выживанию, до тех пор, пока триггер не активирует их.
Триггер – это ситуация, обстоятельства, в чем-то схожие с тем, с чем столкнулся давний родственник. Для кого-то – это взрыв за окном. Для кого-то – рождение ребенка. Для принцессы – первая влюбленность. И все…
Когда программа в нас активировалась, то по совершенно непостижимым, необъяснимым причинам мы начинаем чувствовать, а значит и действовать. И подчас совершенно иррационально.
Вот и принцесса, хоть и понимала, видела, что принц парень хороший, добрый, спокойный, любит ее. А все ее нутро словно кричит: беги! спасайся!
Прогнала она принца и ушла в затворницы.
Занавес.
Наследственные травмы, несущие в себе программы к выживанию, не плохие. Они же призваны защитить. Да вот только они не всегда актуальны. И могут принести больше страданий, чем пользы.
Ослиная шкурка, или папина дочка
О чем сказка? Вроде бы сюжет до противного ясен.
Отец извращенец посмотрел на родную дочь совсем не отцовским взглядом. И девочка как могла пряталась, делая из себя страшилу – дабы чего не вышло…
Но так ли все просто?
Начинается сказка со смерти матери. И тогда отец в девочке увидел ее мать – свою жену. Не смог поверить в то, что любимой больше нет, и заменил ее. Это история про горе, про утрату и про неспособность принять, пережить и найти в себе силы двигаться дальше.
Король не мог смириться с утратой. После похорон жены он не ел и не пил, не мог найти себе места. Министры ужаснулись от того, как он переменился и постарел.
И даже мерзенький неоднозначный подтекст в сказке не нужен – в жизни так бывает, когда человек не готов принять уход близкого, и находит на его место замену. Часто это бывают дети. Их называют именем погибшего близкого, подчеркивают схожесть, ставят мертвого (а потому всегда идеального) в пример. И малыш старается соответствовать – порадовать горюющего родителя, утешить. И тем самым постепенно теряет свою собственную идентичность. Он уже не знает, какой он, чего хочет. Он будто бы живет не свою жизнь – он отдает ее покойнику.
Но в сказке девочка не принимает выбранную роль, сопротивляется, делает все, чтобы прожить свою жизнь! Пусть даже как-то кривенько, без поддержки и ресурса, да и не сразу все получается. Но эта жизнь своя.
Принцесса надела ослиную шкуру и пошла по домам проситься на работу. Но никто не хотел брать ее даже служанкой, так как в этой шкуре она выглядела безобразно.
