Ознакомительная версия.
Мишка думал-думал, может, на задние лапы встать? Если лиса какая — испугается, убежит. С другой стороны, если зверь покрупнее, увидит его — порвет на тряпочки. Но почему тот не двигается? В общем, решил мишка, если жив останется, бежать из этих мест и скитаться, как в прежние времена. Однако запах постоял-постоял и опять исчез. То ли зверь, то ли еще кто какие-то игры в прятки с ним затеял.
Мишка умный был, не зря он сам сообразил, что малинку кушать можно, а те ягоды, что в три листика растут, не надо, от них потом все нутро жжет. Вот и сейчас решил он ночку не в норке переночевать, а рядом за бугром, да и денек, на всякий случай, посидеть там, покараулить. Специально загодя побольше листиков наелся, чтоб подольше в дозоре высидеть.
И вот утречком пришел-таки зверь. Лысый весь, розовый, размером с мишку, весь в лохмотьях красных, цветом малинки, четыре лапы, два глаза, морда страшная, хуже волка. Подошло чудовище к норке-то и вдруг брык!!! — свалилось замертво. Ой, нехорошо. Знал мишка, что некоторые мертвые звери вовсе и не мертвые, специально они так в ловушку заманивают несмышленых медведей, чтоб те ближе подошли, а потом хвать их!
Тихонечко, потом ползком, потом ветерком пробежал мишка мимо — лежит, не шелохнется. Еще кружок сделал вокруг — лежит. Ну, ладно, была не была, встал на дыбы, на бой вызывая. Не такое уж оно и большое, это животное, да еще, видать, и раненое, авось победим! Только не поднялось оно, как лежало в своих лохмотьях, так и осталось мертвяком.
Подошел мишка к нему, принюхался. Странно все это было. Запах-то не такой уж и противный оказался, как сначала в нос ударял. Это, наверное, по первости так вышло. Всегда оно так, сначала все плохим кажется. Сильный-то сильный он, но не страшный, даже приятный. Издалека слышны были нотки его любимой малинки, медка чуток, одуванчиками и васильками пахло. Не плохой запах был, не злой, главное, он это сразу почувствовал. Такие звери медведей не едят. Потом еще что-то уловил мишка, какой-то знакомый запах, как будто мамкой пахло, молочком, но не совсем. Хотел еще принюхаться, а чудовище вдруг прыг!!! — как вскочит, и наутек.
Мишка так испугался, что даже не успел убежать. Так и стоял. И страшно, аж зуб на зуб не попадает! Одно ясно: животное его само напугалось. И вот еще что: с того момента почувствовал он странное, внутри щекотка появилась, ну словно бежишь по лесу, а травка щекочет пузо, смешно становится. Так и здесь, только не пузо, а нутро; любопытство появилось в мишке. И решил он повременить место жительства менять, побежал быстрее на болото, побольше покушать ягод разных да завтра подождать. Пока бежал, щекотки все больше становилось, она прямо общекотала его всего. Ой-ей-ей!
Не думал не гадал, а пришло чудовище; пришло, остановилось у норки и опять брык! — и лежит мертвечиной.
И на следующий день пришло и опять брык!
Ничего мишка не понимал, только подходил и нюхал.
Чудовище оказалось такое интересное, пахло каждый день по-разному и приходило разным: то синее, как васильки, заявится, то как малинка, то одуванчиками прикинется, то опять малинкой. А потом раз или два как травка-щекотка. А когда дождь капает, как кора дубовая приходит, но пахнет все так же: мамкой и медом с малинкой. Понял мишка, это животное с ним так общается. А он же неграмотный, мамку убили больно рано, не успела она рассказать ему про таких животных да про то, как с ними разговоры разговаривать, вот он, несмышленый, и не знает, как ответ правильно давать.
Пытался мишка по-медвежьи разговаривать, да все впустую. Бегал даже смотрел, как зайцы и лисы общаются, и так пытался заговорить и эдак, все равно непонятно. То малинкой, то васильками, то корой, то травкой. Вот поди разбери.
Жизнь у мишки пошла интересная.
Решил он однажды пойти за животным, когда тот после лежки своей проснется. Ага, пошел. Ой, куда привел его! Везде много запаха этого, прямо в глазах потемнело, и пахнет всем подряд, аж замутило. И главное, не понял мишка, чего оно хотело от него? За ним последовать? Но туда щекотка идти запрещала. Шаг сделает — щекотка пропадает, страшно становится. Решил мишка: дружба — дружбой, а чутье важнее. Нельзя ему туда.
Сядет он у конца леса, провожает взглядом друга своего новоиспеченного. Тот ныр в какую то дырку; норка вроде, только вверх растет, как муравейники, которыми мишка очень любил полакомиться. Смешно!
Однажды так вот провожал, а из той норки вышли двое других, только выше и еще страшнее, чем дружок, и как стали они реветь — шерсть у мишки дыбом встала, еле уложил ее потом назад. И почувствовал, что другу его от рева этого нехорошо, вместо меда с молоком соленым стал пахнуть, видать, помощь нужна.
Ой, что делать?! Побежал мишка в свою норку и давай туда-сюда метаться. Ой, друзья ли они вообще, ведь хвостиками не виляли, даже глаза в глаза друг другу не смотрели. А как спасать? А кто он против тех двоих? Ой, что делать — не знает! Решил спасать. Побежал назад, а друга нет, и двоих тех нет, порвали дружка! Да вроде кровью не пахнет… Ой, что делать?
Ждал всю ночь, до утра еле дожил. Потом смотрит: идет друг, живой, малинкой одетый. Все хорошо. Видать, он-то не из слабеньких. Даже приятно стало. Друг — он ведь один, такой, какой есть, его не поменяешь.
Пока лежал дружок в спячке своей каждодневной, побежал мишка к сосне одной: давно он заприметил там пчел, большой они улей построили, да все не решался залезть. Считал, рановато ему с пчелами ловчить. А тут что думать?! Друг живой вернулся, да с победой.
Ой, сам не помнил, как залез да всех пчел распугал, да только приволок пол-улья, бросил у лап друга — и опять за бугорок. Тут и он проснулся, смотрит: улей с медом; помялся-помялся вокруг, наверное, мишку искал, благодарить в ответ. А потом зачем-то лапами листиков нарвал, улей туда положил, да и опять побрел туда, где двое ревучих жили.
Мишка, само собой, за ним. Как к муравейнику подходить, опять двое вышли, все-таки не убил их друг, ну да ладно. Только когда подходить стал, слышит — рева нет, по— другому запели те двое, уже не так гадостно. Ага, понятно, и то ладно.
На следующий день приволок мишка большущий куст малинки. Так устал, что сам чуть не заревел.
На другой день еще один вырыл.
Хорошая это дружба была, спокойная, каждый день друг навещал, и мишка в норке своей остался жить, тот разрешил. У него другая норка есть, зачем ему мишкина?
Так и жили. Приспособились друг к дружке; придет друг-то, полежит-полежит, встанет, уйдет. Мишка больно уж полюбил тоже с ним отдыхать, ляжет рядом и прикорнет; мамкой пахнет и чем-то добрым, ласковым, забытым. Потом как просыпаться другу, мишка спрячется, помнил он, не любит тот спросонья невесть кого встречать.
Грибы уже пошли, коренья разные; иной раз мишке было приятно подарочек для друга оставить. И тот его никогда не обижал, всегда гостинцы брал.
Заметил еще мишка-то, что, как гостинец припасет для друга, двое ревучих молчат; как не заготовит, пустым друг возвращается, — орут как лоси. Непонятная жизнь была у этого друга, но, видать, тоже не сладкая, почти как у мишки. Получается, друзья-товарищи они по судьбе-горемыке.
Вот уж и грибы сошли, друг подрос заметно, да и мишка окреп.
Лежали так вот однажды, мишку солнышко осеннее последнее пригрело, тоже уже хотел покемарить, как вдруг смотрит — букашка-таракашка в ухо дружку ползет. Ох и плохая это была букашка! Мишка своих вычесывал как мог, а тот-то спит, не слышит. А она знай себе лезет вперед, не останавливается. И уши у друга — одно название: лысые, розовые, туда и лягушка запрыгнуть может, не то что таракашка.
Эх, делать надо что-то! Полез мишка ее вычесывать, прогонять, чтоб худа не было. Чесал-чесал — раздавил вредителя, да только, видать, усердно чесал, кровь потекла. Стал рану зализывать: нельзя, чтоб кровоточило, раненый зверь для других — легкая нажива, это каждый в лесу знает.
Как другу вставать, мишка ушел, но решил проводить его до норки, мало ли что? Проводил, как водится, до конца леса; вышли двое и такой рев устроили, ой-ей-ей. И кричали, и ревели, и лапами махали.
Ну да ладно, кто их поймет.
Только не пришел дружок на следующий день. И на другой не пришел. У мишки весь аппетит пропал: что стряслось, что случилось? Ведь сам видел: раздавил он таракашку ту пакостную, не случилось беды-то. Вот напасть…
Каждый день ждал он друга, даже ночевать стал у края леса. Гостинцев припас, орехов, кореньев.
Много времени прошло, но пришел однажды друг. У мишки гора с плеч! Тот, как и прежде, упал, мишка сразу к нему, прямо слезы брызнули из глаз: где ж ты был? что с тобой сталось? чем помочь тебе? Один ведь ты у меня такой… Все гостинцы оставил рядом. Тот, как обычно, поспал малость, потом встал, отобрал, что годится, и домой засобирался, в муравейник.
Стал друг опять приходить, правда, уже не малинкой одетый, не травкой, а все больше корой осинки заявлялся. Холодать стало, видать, обычную шерстку поменял на зимнюю. Мишкам-то что — у них шкура так шкура, а у друга так, одно название.
Ознакомительная версия.
