Давным-давно, когда ещё старый дуб, что растет по дороге на Устку, был чуть побольше ромашки, жил старый рыбак по прозванию Ясень.
Прозвали его так, потому что очи у него были ясные-ясные. Мудрый был старик, добрый, всем всегда помогал. Почитали его, любили и другим в пример ставили.
И хотя стар был Ясень, со своими сетями расстаться никак не хотел. Руки у него были еще сильные, посильней, чем кой у кого из молодых.
Уловом своим делился Ясень с одной убогой вдовой.
— Нет у Ясеня ни одного греха на совести. Святой старик, — говорили меж собой устковские рыбаки. — Никогда он не злится, никогда никого не обругал, уста свои худым словом не осквернил.
Услыхал это черт, притаившийся в дюнах, и решил завладеть душой старого рыбака, чтобы не попрекали его в пекле, бездельником не называли.
С той поры перестало Ясеню везти. Попадались ему в сети одни крабы, морские ракушки да мелочь всякая. Шел он раз домой с ловли, вдруг подгребает к нему незнакомый рыбак, приветствует, спрашивает, хорош ли нынче улов.
— Что-то в последние дни худо, — отвечает старик. — Одна мелочь в сеть идет. Я ее в море выпускаю, пусть подрастет. Вот полюбуйся.
Показал Ясень свой улов — засмеялся незнакомый рыбак:
— Эх, вижу я, хоть и стар ты, а в деле не много понимаешь. Что у тебя за сеть? Ячеи-то крохотные, то-то в них всякая мелочь и лезет. Подумай сам — если будут в твоем доме двери вышиною в пол-локтя, разве к тебе гость настоящий придет? Кот прошмыгнет, пес протиснется, а человеку-то и не пройти. Глянь на мою сеть, видишь, какие ячеи крупные? И глянь на мой улов. То-то!
Удивился Ясень.
— Ни за что бы не додумался! У нас во всей деревне такие сети, как у меня. А ты откуда будешь?
— Я-то? Издалека.
— Я старый рыбак, но разумный совет, хоть и от молодого, охотно выслушаю. Подскажи, что же мне делать?
Помолчал незнакомец и говорит:
— Распусти свою сеть, Ясень, да сплети по-моему. Тогда и увидишь, кто из нас прав. А до той поры об этом деле помалкивай.
Поблагодарил Ясень за совет, повел лодку к берегу. «Надо бы, конечно, рассказать рыбакам про новинку, — подумал он. — Да новинкам-то не вдруг люди верят, нужно самому вперед испробовать. Будет удачный лов, так это лучше всех уговоров».
Засел старик в своей избе и принялся сеть распускать и по-новому вязать. С непривычки дело шло медленно. Три дня вязал, наконец связал и пошел в море. Отгреб подальше от берега, перекрестился и закинул сеть.
— А ну-ка посмотрим!
Не помогла новая сеть Ясеню, не поймал он ничего.
Вздохнул старик, стал было к берегу поворачивать — вдруг слышит знакомый голос.
— Счастливого улова! Ну, как дела, Ясень?
— Совсем плохо. Нынче даже камбала в сеть не идет.
— А сеть-то у тебя какая?
— Да новая.
— Покажи-ка.
Поднял Ясень сеть со дна лодки — рассмеялся незнакомец.
— Не умеешь ты сети вязать! Глянь-ка на мою еще раз! Видишь, какой у меня улов? Недаром ты идешь домой с пустыми руками, от веку не было в Балтике такой рыбы, чтобы в твою сеть зашла. Ступай домой, сделай ячеи еще крупнее. Ну, бывай!
Возвратился Ясень домой, опять засел за работу. «Не беда, — думает. — Потружусь, сделаю такую сеть, как у того рыбака, пойдет в нее рыба — будет нашим сельчанам новинка в подспорье».
Но лов опять не удался. Первый раз за всю жизнь рассердился Ясень, бросил сеть на дно лодки.
— Черт бы побрал такую работу! — говорит.
И тотчас же незнакомый рыбак подплывает. Поглядел на него Ясень, видит — из-под капюшона рожки торчат. А тот во все горло хохочет.
— Мой верх, Ясень! Дважды ты согрешил: рассердился — раз, меня помянул — два. Лиха беда начало. Помяни мое слово, достанется нам, чертям, твоя душа.
— Одурачил ты меня, лукавый! Поверил я твоим богомерзким речам, но в другой раз тебе это не удастся. Сгинь, а не то получишь…
— Да не горячись ты! Лучше давай договоримся: ты мне свою душу отдаешь, а я тебе даю невод-самохват — закинешь его в море, и сей же миг будет он полон рыбы. А не согласишься, я тебя в покое не оставлю до конца дней твоих. Будешь жить в нищете, ругаться, грешить — и все равно в пекло попадешь. Сам подумай, что тебе выгоднее.
— Я вот думаю: не съездить ли тебе веслом по шее?
— Ишь какой упрямый! — фыркнул черт. — Ты не спеши, подумай как следует. А надумаешь — ударь три раза в старую сосну на берегу. Я и явлюсь.
Добрался Ясень домой, посмеялся над своей простотой, а наутро взял моток веревки и пошел к старой сосне. Подошел, перекрестился и постучал по коре. Черт тут как тут. Смеется.
— Так я и знал: ты мужик неглупый, согласишься отдать душу за невод-самохват.
— Будь по-твоему, но сперва исполни три моих желания.
— Говори скорей, какие. Я все на свете сделать могу.
Показал старик рукой на дюны и говорит:
— Хочу, чтобы здесь была тихая бухта для рыбацких лодок. Подвинь-ка ты дюны поближе, так чтобы здесь бухта была.
Набрал черт полную грудь воздуха и давай дуть! Дул три дня и три ночи, наконец передвинул дюны. Аж вспотел.
— Что еще я должен сделать?
— Теперь посади на этих дюнах густой сосновый бор, чтобы ветер песок с места на место не носил.
Три дня и три ночи таскал нечистый деревья из-под Дунинова, Храброва и Рытвян, пока не покрылись дюны соснами.
— Ну, а последнее твое желание? — спрашивает. А сам думает: «Вот-вот заграбастаю я твою душу!»
— Я два раза в ладоши хлопну, а ты за это время размотай эту веревку и обкрутись ею с головы до пят.
Захихикал черт от радости
— Экий пустяк! А ну давай!
Хлопнул в ладоши Ясень, глядь, а черт стоит с головы до ног веревкой опутанный. Повалил его Ясень на землю, связал концы веревки, поднял черта и бросил в море.
— Не будешь больше, нечистая сила, рыбаков соблазнять неводами-самохватами! Лежи теперь на дне, пускай тебя там крабы щиплют!
Долго жил еще старый Ясень, а когда помер, вся деревня его хоронила. Но до сих пор устковские рыбаки стороной обходят то место, где Ясень черта утопил. Мутит там нечистый воду над собой, водовороты крутит, бьется в ярости лбом о морское дно.
КАК МУЖИК ОТ БЕДЫ ИЗБАВИЛСЯ
Жили-были мужик и баба, жили бедно-пребедно. Наконец, осталась у них всего четверть муки. Говорит мужик бабе:
— Свари, жена, из этой муки затируху. Потом согрей воды, вымоем ноги перед дальней дорогой и поутру пойдем куда глаза глядят, на край света. Авось нам там будет получше.
Вот съели они затируху, вымыли ноги, сели возле печи на лавке, утра дожидаются. И слышат, как в подпечье что-то трепыхается. Мужик и говорит:
— Что это там такое?
— А это я, ваша беда. Я вас не оставлю, на край света с вами пойду.
Выпорхнул из подпечья белый голубок, сел на жердочку, перышки чистит.
Мужик бабе и молвит:
— Жена, не пойдем мы с тобой ни на какой край света. Увяжется с нами беда — мы и там бедняками будем.
Утром взял мужик топор, вытесал клин. Припомнил он, что воробьи в дупле на груше птенчиков вывели. И толкует беде:
— Садись, беда, мне на плечо, пойдем-ка в сад за птенцами.
Села беда к нему на плечо, пошли они в сад, подошли к груше. Мужик и говорит:
— Полезай-ка ты, беда, в дупло да подай мне птенчиков.
Полезла беда, подала ему шесть птенцов. Спрашивает мужик:
— Много их еще там?
— Один остался.
Взял мужик клин и забил им дупло. Пошел обратно в хату мимо старой яблони. «Дай, — думает, — я ее заодно выкорчую сейчас и пожгу. Столько времени сухая стоит, а все руки не доходят».
Выкорчевал он яблоню, глядь, а под ней горшок, денег полный. Разом мужик разбогател.
Стал его кум спрашивать, как это он деньги раздобыл. Все бедный был и — на тебе! — в одночасье разбогател. Приставал кум, приставал — ну, мужик и рассказал, что вот уже три года, как забил он беду клином в дупле. А кум завистливый был, взял топор, потихоньку в сад пробрался, клин выбил и говорит:
— Беда, а беда, ты еще жива?
— Жива, — отвечает беда. — Оставил он мне, подлец, птенчика, я им тут три года кое-как кормлюсь.
— Вылезай-ка ты, беда, да ступай, отомсти ему, подлецу, — говорит кум.
— Нет, — говорит беда. — Я к нему не пойду, я на него сердита. Вот ты, ты добрый человек. Лучше я с тобой останусь.
Испугался кум и бегом домой, стал коней запрягать чтоб удрать поскорей да подальше. А кони как понесут — да под сарай. А там бороны грудой лежат. Вот кони и переломали ноги-то. И обнищал кум вконец.
Не рой другому яму — сам в нее попадешь.
Перевод А. ЩербаковаНа Кашубах есть поверье: тот, кто при жизни сотворил зло и не покаялся, должен после смерти отбыть покаяние в нашем грешном мире, сделаться привидением. Какова провинность, таково и привидение. Они, привидения-то, всякие бывают, не только страшные да вредные, что людям зло чинят.
