А в саду был садовник, дряхлый старик, которого звали шейх Ибрахим, и когда он выходил по делу и видел в саду гуляющих с непотребными женщинами, он сильно сердился. И шейх Ибрахим дождался, пока в какой то день халиф пришел к нему, и рассказал ему об этом, и халиф сказал: «Со всяким, кого ты найдешь у ворот сада, делай что хочешь».
И когда настал тот день, шейх Ибрахим, садовник, – зашел, чтобы исполнить одно случившееся ему дело, и увидел этих двоих, которые спали у ворот сада, покрыты одним изаром. «Клянусь Аллахом, хорошо! – сказал он, – они не знали, что халиф дал мне разрешение и приказ убивать всех, кого я найду здесь! Но я их ужасно отколочу, чтобы никто не приближался к воротам сада». И он срезал зеленую ветку и подошел к ним и, подняв руку, так что стала видна белизна его подмышки, хотел их побить, но подумал и сказал про себя: «О Ибрахим, как ты будешь их бить, не зная их положения? Может быть, они чужеземцы или из странников и судьба закинула их сюда. Я открою их лица и посмотрю на них». И он поднял с их лиц изар и сказал себе: «Эти двое красивы, и мне не должно их бить», – и накрыл их лица и, подойдя к Нурад-дину Али, стал растирать ему ноги.
И Нур-ад-дин открыл глаза и нашел у себя в ногах дряхлого старца, имевшего вид степенный и достойный, и когда Hyp-ад-дин Али устыдился и поджал ноги и сел и, взяв руки шейха Ибрахима, поцеловал их. И шейх спросил его: «О дитя мое, ты откуда?» – и Нур-ад-дин отвечал: «О господин, мы чужеземцы», – и слезы избежали из его глаз. А шейх Ибрахим сказал: «О дитя мое, знай, что пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, учил почитать чужеземца. О дитя мое, – продолжал он, – не пройдешь ли ты в сад и не погуляешь ли в нем? – тогда твоя грудь расправится».
«О господин, а чей это сад?» – спросил Нур-ад-дин, и шейх Ибрахим ответил: «О дитя мое, этот сад я получил в наследство от родных». (А при этих словах у шейха Ибрахима была та цель, чтобы они успокоились и прошли в сад.) И, услышав слова шейха, Нур-ад-дин поблагодарил его и поднялся вместе с невольницей (а шейх Ибрахим шел впереди них), и они вошли и увидели сад, да какой еще сад! И ворота его были со сводами, точно портик, и были покрыты лозами, а виноград там был разных цветов – красный, как яхонт, и черный, как эбен. И они вошли под навес и нашли там плоды, росшие купами и отдельно, и на ветвях птиц, поющих напевы, и соловьев, повторявших разные колена, и горлинок, наполнявших голосом это место, и дроздов, щебетавших как человек, и голубей, подобных пьющему, одурманенному вином, а деревья принесли совершенные плоды из всего, что есть съедобного, и каждого плода было по паре. И были тут абрикосы – от камфарных до миндальных и хорасанских, и сливы, подобные цвету лица прекрасных, и вишни, уничтожающие желтизну зубов, и винные ягоды двух цветов: белые отдельно от красных, – и померанцы, цветами подобные жемчугам и кораллам, и розы, что позорят своей алостью щеки красивых, и фиалка, похожая на серу, вспыхнувшая огнями в ночь, и мирты, и левкои, и лаванда с анемонами, и эти цветы были окаймлены слезами облаков, и уста ромашек смеялись, и нарциссы смотрели на розы глазами негров, и сладкие лимоны были как чаши, а кислые – только ядра из золота. И земля покрылась цветами всех окрасок, и пришла весна, и это место засияло блеском, и поток журчал, и пели птицы, и ветер свистел, и воздух был ровный.
Потом шейх Ибрахим вошел с ними в помещение, бывшее наверху, и Нур-ад-дин увидал, как красиво это помещение, и увидел свечи, уже упомянутые, что были в окнах, и вспомнил былые пиры и воскликнул: «Клянусь Аллахом, этот покой прекрасен!» И затем они сели, и шейх Ибрахим подал им еду, и они досыта поели и вымыли руки, а затем Нур-ад-дин подошел к одному из окон и крикнул свою невольницу, и она подошла, и оба стали смотреть на деревья, обремененные всякими плодами.
А потом Нур-ад-дин обернулся к шейху Ибрахиму и спросил его: «О шейх Ибрахим, нет ли у тебя какого-нибудь питья? Ведь люди пьют, когда поедят». И шейх Ибрахим принес им воды – прекрасной, нежной и холодной, но Нур-ад-дин сказал: «О шейх Ибрахим, это не то питье, которого я хочу». – «Может быть, ты хочешь вина?» – спросил шейх. И когда Нур-ад-дин ответил: «Да», – он воскликнул: «Сохрани меня от него Аллах! Я уже тринадцать лет не делал этого, так как пророк, да благословит его Аллах и да приветствует, проклял пьющих вино и тех, кто его выжимает, продает или покупает».
«Выслушай от меня два слова», – сказал Нур-ад-дин. «Говори», – отвечал старик, и Нур-ад-дин спросил: «Если какой-нибудь проклятый осел будет проклят, случится с тобою что-нибудь от того, что он проклят?» – «Нет», – отвечал старик. И Нур-ад-дин сказал: «Возьми этот динар и эти два дирхема, сядь на того осла и остановись поодаль от лавки и, когда увидишь покупающего вино, позови его и скажи: «Возьми эти два дирхема и купи мне на этот динар вина и взвали его на осла». И будет, что ты не нес вино и не покупал, и с тобой из-за этого ничего не случится».
И шейх Ибрахим воскликнул, смеясь его словам: «Клянусь Аллахом, дитя мое, я и не видал никого остроумнее тебя и не слышал речей слаще твоих!» А потом шейх Ибрахим сделал так, как сказал ему Нур-ад-дин, и тот поблагодарил его за это и сказал: «Теперь мы зависим от тебя, и тебе следует лишь соглашаться. Принеси нам то, что нам нужно». – «О дитя мое, – отвечал Ибрахим, – вот мой погреб перед тобою (а это была кладовая, предназначенная для повелителя правоверных), входи туда и бери оттуда, что хочешь, там больше, чем ты пожелаешь».
И Нур-ад-дин вошел в кладовую и увидал там сосуды из золота, серебра и хрусталя, выложенные разными дорогими камнями, и вынес их и расставил их в ряд и налил вино в кружки и бутылки, и он был обрадован тем, что увидел, и поражен. И шейх Ибрахим принес им плоды и цветы, а затем он ушел и сел поодаль от них, а они стали пить и веселиться.
И питье взяло над ними власть, и глаза их стали влюблено переглядываться, и волосы у них распустились, и цвет лица изменился. И шейх Ибрахим сказал себе: «Что же я сижу вдали, отчего мне не сесть возле них? Когда я встречу у себя таких, как эти двое, что похожи на две луны?»
И шейх Ибрахим подошел и сел в конце портика, и Нур-ад-дин Али сказал ему: «О господин, заклинаю тебя жизнью, подойди к нам!» – и шейх Ибрахим подошел. А Нур-ад-дин наполнил кубок, и, взглянув на шейха Ибрахима, сказал: «Выпей, чтобы посмотреть, какой у него вкус!» – «Сохрани Аллах! – воскликнул шейх Ибрахим, – я уже тринадцать лет ничего такого не делал!» И Нур-ад-дин притворился, что забыл о нем, и выпил кубок и кинулся на землю, показывая, что хмель одолел его.
И тогда Анис аль-Джалис взглянула на шейха и сказала ему: «О шейх Ибрахим, посмотри, как этот поступил со мной», – а шейх Ибрахим спросил: «А что с ним, о госпожа?» И девушка отвечала: «Он постоянно так поступает со мною: попьет недолго и заснет, а я остаюсь одна, и нет у меня собутыльника, чтобы посидеть со мною за чашей, и некому мне пропеть над чашей». – «Клянусь, Аллахом, это нехорошо!» – сказал шейх Ибрахим (а его члены расслабли, и душа его склонилась к ней из-за ее слов). А девушка наполнила кубок и, взглянув на шейха Ибрахима, сказала: «Заклинаю тебя жизнью, не возьмешь ли ты его и не выпьешь ли? Не отказывайся и залечи мое сердце».
И шейх Ибрахим протянул руку и взял кубок и выпил его, а она налила ему второй раз и поставила кубок на подсвечник и сказала: «О господин, тебе остается этот». – «Клянусь Аллахом, – ответил он, – я не могу его выпить! Довольно того, что я уже выпил!» Но девушка воскликнула: «Клянусь Аллахом, это неизбежно!» – и шейх взял кубок и выпил его, а потом она дала ему третий, и он взял его и хотел его выпить, как вдруг Нур-ад-дин очнулся и сел прямо…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Когда же настала тридцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Нур-ад-дин Али очнулся и сел прямо и сказав: «О шейх Ибрахим, что это такое? Разве я только что не заклинал тебя, а ты отказался и сказал: «Я уже тринадцать лет не делал этого»?» И шейх Ибрахим отвечал, смущенный: «Клянусь Аллахом, я не виноват, это она сказала мне!» – и Нур-ад-дин засмеялся.
И они сели пить, и девушка сказала потихоньку своему господину: «О господин, пей и не упрашивай шейха Ибрахима пить, я покажу тебе, что с ним будет». И она принялась наливать и поить своего господина, ее господин наливал и поил ее, и так они делали раз за разом, и шейх Ибрахим посмотрел на них и сказал: «Что это за дружба! Прокляни, Аллах, ненасытного, который пьет, в нашу очередь! Не дашь ли и мне выпить, брат мой? Что это такое, о благословенные?» И они засмеялись его словам так, что опрокинулись на спину, а потом они выпили и напоили его и продолжали пить вместе, пока не прошла треть ночи.
И тогда девушка сказала: «О шейх Ибрахим, не встать ли мне, с твоего позволения, и не зажечь ли одну из этих свечей, что поставлены в ряд?» – «Встань, – сказал он, – но не зажигай больше одной свечи», – и девушка поднялась на ноги и, начавши с первой свечи, зажгла все восемьдесят, а потом села. И тогда Нур-ад-дин спросил: «О шейх Ибрахим, а что есть у тебя на мою долю? Не позволишь ли мне зажечь один из этих светильников?»
