— Так и быть,- сказал Эпельсинов,- с твоей помощью, капитан, может, мне и удастся привести корабль к нужной цели!
— Что ж, занимайте место у руля, мы отплываем. Вашим помощником будет Мухоморчик!
Едва ушел Эпельсинов, Бебешка позвал Мухо-морчика и Витьку Ушастика. Сообщив им по секрету о своем решении, он добавил:
— Если мы не сумеем держать Эпельсинова под постоянным наблюдением, корабль либо налетит на скалы, либо на нем случится пожар или взрыв!
— Вряд ли негодяй решится подвергнуть себя опасности,- сказал Мухоморчик.- Но ты прав, капитан: только постоянно наблюдая за Эпельси-новым, мы определим момент, когда нам будет угрожать погибель…
Возле Эпельсинова у штурвала неотлучно дежурил Мухоморчик. Но Эпельсинова это не заботило. Он нагло делал свое черное дело и нисколько не сомневался в успехе.
Каждую ночь он связывался по рации с теми, кому служил, и они, вероятно, подсказывали ему, куда направлять корабль. Во всяком случае он не
просил уточнить курс корабля, с тех пор как Бебешка сказал ему, едва «Освободитель» вышел в открытое море: «Держите строго на юго-запад!»
Бебешка сказал это наобум, зная, что Эпельсинов все равно поведет корабль в том направлении, которое ему нужно.
Шифровки, отправляемые и получаемые Эпель-синовым, старательный Картошкин записывал и передавал Бебешке. Но Бебешка не мог разгадать хитрого шифра, пока на глаза ему не стало попадаться в длинной цепочке цифр устойчивое сочетание -20.60.20.60.24.100.10. Ясно, что это было основное слово всех сообщений.
А не мог ли негодяй сообщать врагам о действиях Бебешки, капитана «Освободителя»? Сочетание цифр будто бы подтверждало это: повторявшаяся первая и третья цифра 20 могла означать букву «б», повторявшаяся вторая и четвертая 60 — соответственно «еж Тогда последняя цифра 10 должна была означать «а». Но если «а» обозначалось как 10, а «б» как 20, тогда «в» должно было обозначаться цифрою 30, «г» — 40 и так далее.
Десятая буква алфавита «к» («ё» и «и», вероятно, выпадали из счета), чтобы отличаться от первой -«а»,- вполне могла получить дополнительный ноль — 100… Тогда, следуя логике, двадцатая буква -«ф» — должна была обозначаться цифрой 200. Все остальные буквы обозначались двузначными цифрами по порядку, то есть «л» — 11, «м» — 12…
Ура, шифр был разгадан. Но требовались терпение и сноровка, чтобы прочитывать радиограммы, хотя радист переводил точки и тире в цифры.
Враги не болтали лишнего. Они постоянно уточняли курс корабля, потом потребовали сообщить численность экипажа и имеющееся на корабле оружие.
На этот вопрос Эпельсинов ответил: «Пушка среднего калибра — одна. Предположительно два охотничьих ружья».
Бебешка печально улыбнулся: на корабле не было ни одного ружья. Что же касается пушки, то снарядами ей служили… старые ботинки. Шутка, а не пушка…
Впрочем, артиллеристы не разглашали своего секрета, и это в дальнейшем сослужило экипажу корабля добрую службу…
Ребята почти безупречно владели парусами. Как обезьяны, они быстро взбирались по вантам на мачты и при любой погоде ставили или убирали паруса.
Корабль шел ходко, и Бебешка, прикинув пройденное расстояние, определил, что до бывшей страны Дуляриса остается не больше двух-трех дней пути.
Итак, нужно было быть особенно внимательным, особенно осторожным.
И тут совсем некстати поднялся шторм. Сначала подул сильный ветер, потом разгулялись огромные, как горы, волны. Любая волна, обрушившись на корабль, без сомнения, поломала и потопила бы его. Но корабль легко вскакивал с волны на волну — до тех пор, пока они были пологими. Когда же волны разрослись и вспучились, опасность гибели корабля возросла во много раз.
Одни в безбрежном океане — это было страшно. Но ребята не думали о коварстве стихии.
Как бывалые моряки, они не поддавались страху и на совесть делали свое дело.
На обеих мачтах были «взяты рифы», то есть уменьшена площадь парусов. Сам Бебешка крутил штурвал, стараясь держать корабль так, чтобы волна не перевернула его, ударив о борт.
Проходил час за часом, а ветер не ослабевал, и грохот волн, и вой ураганного ветра слились в оглушительную канонаду. Когда над разбушевавшимся океаном опустилась ночь, положение стало совсем плачевным. Почти треть экипажа испытывала от беспрерывной качки приступ морской болезни.
В непроглядной темноте казалось, что погибели уже не избежать.
Чтобы ребят не сдуло или не смыло за борт, Бебешка приказал всем, кто работал на палубе, привязаться веревками к мачте. Приказ был отдан вовремя: только веревка спасла вахтенного, сброшенного волной в море. С большим трудом мальчика подняли на палубу — лицо рассечено, рука поломана, он нахлебался соленой воды и едва дышал. Его отнесли в лазарет, где уже было много больных. Возле них хлопотали бесстрашная Наташа и веселая Лялька Дудкина. Они подбадривали ребят, хотя сами еле держались на ногах.
Хуже всех выглядел Эпельсинов. Бебешка не предполагал, что шпион так перетрусит. Эпельсинов решил, что настал конец света. Он отвратительно ругался, проклиная себя за то, что согласился плыть на корабле.
Каждый раз, когда корабль поднимался на волну и вслед за тем стремительно падал вниз и вся обшивка корабля трещала, готовая развалиться на части, Эпельсинов блеял от страха, как коза.
— За-за-за-чем я связался с молокососами! — причитал он.- О, я несчастный! За-за-за-чем я дал впутать себя в эту историю! Все, все теперь по-по-по-гибло!…
Мощной волной смыло обе спасательные шлюпки и снесло штурманскую рубку. Только по счастливой случайности Мухоморчик избежал гибели.
Вскоре тяжелая волна проломила палубу — в трюм хлынула вода.
— К помпе! — скомандовал Бебешка.
Все поняли, что наступила роковая минута.
Несколько ребят принялись в темноте откачивать воду. Отяжелевшее судно уже не могло легко подниматься на волну и вот-вот должно было стать добычей ураганного ветра и гигантских волн.
Положение спас Пантелеймон. Включив электрический фонарь, он достал припасенные дядей Ваней доски и кое-как забил образовавшийся пролом, а сверху закрыл его куском брезента.
Команда совершенно выбилась из сил, и даже Бебешка с тоской подумал, что не может больше управлять кораблем. «Не сдаваться, не сдаваться! — подбадривал он себя.- Самый большой позор — если смерть приходит к человеку, которому уже все безразлично!»
Нужно было поскорее облегчить корабль. «Мачту, срубить мачту!» — догадался Бебешка. Он знал, что так поступали в крайних случаях капитаны и некоторые при этом спасали корабль. Рискуя упасть за борт, Бебешка добрался до фок-мачты — передней мачты корабля — и позвал ребят на помощь. К нему подбежал Пантелеймон.
— Тащи топор, будем рубить мачту!
— Топором не выйдет, капитан!
— Топор!
Было очень трудно обрубить ванты — канаты, которые удерживают мачту. Но Бебешке это удалось, хотя его несколько раз накрывало волной.
За мачту взялся Пантелеймон. Но при ужасной качке срубить ее было явно не под силу.
Вдруг Пантелеймон бросился прочь и скрылся в трюме. «Куда же он? — разозлился Бебешка.- Неужели и Пантелеймон испугался?» Но Пантелеймон вскоре возвратился, неся бензопилу.
«Молодец! Как же я забыл о том, что у нас есть бензопила? Арбузик не хотел ее брать, но дядя Ваня настоял…»
Взревел мотор. Стоя на коленях, Пантелеймон принялся пилить мачту. Пила дошла едва до середины, когда мачта треснула, сломанная ветром, и свалилась в воду…
Шторм ослабел лишь к утру.
Шторм был суровым экзаменом, но экипаж «Освободителя» выдержал его с честью. И хотя не у всех хватало сил, все держались молодцами.
За дни плавания ребята привыкли к своему кораблю. Корабль стал для них частицей родины. Они знали, что делают справедливое и нужное дело, и потому не струсили, даже когда были на волосок от гибели.
Едва прекратилась буря, экипаж принялся поправлять такелаж и ремонтировать палубные надстройки.
С утра до вечера велись восстановительные работы. Конечно, нечего было и думать о том, чтобы поставить новую мачту, но можно было плыть и с одной мачтой. Осмотрев корабль, Бебешка остался доволен. «Случись новый шторм, мы перенесли бы теперь и его!» — сказал он.
Эпельсинов вел себя так, будто шторм был обычным случаем в его жизни. Он ходил по палубе, посмеиваясь и насвистывая песенки.
— Не правда ли, нас немного покачало? — спросил его Бебешка.
— Пустяки, капитан,- ответил Эпельсинов.- Вот однажды я проходил Гибралтар,- там нас действительно покачало. А это были качели для первоклашек!
Бебешка не ответил бахвалу. Известно ведь: чем трусливей человек, тем больше хочет он показать свою смелость.
