Утром лес наполнился детскими голосами: дети спешили на лужайку. Она была их любимым местом в лесу. Прибежав, дети приготовились было танцевать, но увидели грустно лежащий на лужайке Детский Танец и взволнованно подбежали к нему.
— Вставай скорее! — сказали они. — Мы хотим тебя танцевать!
— Зачем? — уныло отозвался Детский Танец.
— Чтобы было весело! — закричали дети.
— Танцевать меня не весело, — все так же уныло ответил на это Детский Танец. — Не весело и не грустно, а нор‑маль‑но. То есть никак. Идите лучше постойте вместе с Пнем в стороне или с Мухомором под кустом.
— Он, наверное, заболел, — сказали дети и осторожно подняли Детский Танец с травы на ноги. — Ты попробуй, — попросили они, — сделай только одно движение… хоть одно, а уж дальше мы сами!
И Детский Танец попробовал: сделал одно движение, потом другое, а уже на третьем силы вернулись к нему— и… до чего же весело было детям в то утро танцевать Детский‑Танец‑на‑Лужайке — весело как никогда! И сколько бы родители ни просили детей постоять немножко, а ещё лучше посидеть или полежать, они ни за что не соглашались.
Им было весело танцевать Детский‑Танец‑на‑Лужайке, ведь танец — это всегда праздник, а праздники праздновать весело — что бы там ни говорили Гриб‑Мухомор и Пень‑в‑Стороне.
ВЫСОКОМЕРНАЯ БАШНЯ НАД СТАРЫМ ГОРОДОМ
Может, все башни высокомерные, я не знаю: я со всеми башнями, вообще‑то, не знаком. Да и трудно с башнями знакомиться: пока‑а‑а‑а докричишься! А докричишься — так ещё и не расслышат тебя… придётся сто раз на весь город своё имя повторять, прежде чем башня услышит наконец. И получится, что весь город уже знает, как тебя зовут, а башня так и не знает: никак расслышать не может. И тебе, выходит, опять надрываться надо, да всё без толку!.. А на следующий день весь город с тобой здоровается, потому что все знают, как тебя зовут, а башня стоит себе — и не здоровается. М‑да, трудно с ними, с башнями…
А уж с этой — Высокомерной‑Башней‑над‑Старым‑Городом — вообще невозможно было.
Во‑первых, такую высокую башню не в каждом городе встретишь: она практически вся в небе находилась — на земле‑то всего и было, что какое‑то сооружение небольшое, зато уж башню к нему пристроили… хоть стой хоть падай! Правда, Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом всё‑таки предпочитала стоять, а не падать — и довольно здорово, надо сказать, стояла: отовсюду её видно было. По ней тут только и ориентировались: найдёшь башню глазами — и сразу понятно, в какой части города находишься!
А во‑вторых, уж очень Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом неприступная была. Многие считали её имя обидным для башни, но тут уж делать нечего: обидно не обидно, а как ведёшь себя — так и будешь называться. Башня же именно что высокомерно себя вела: ни с кем никогда не разговаривала. Её даже некоторые за это не любили — например, одна Городская Крыса, всегда говорившая:
— Торчит себе, как дура, над городом — и всё!
Только с ней мало кто соглашался, потому что Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом, вообще‑то, красивая была. И на дуру совсем не походила.
Чтобы как‑то оправдать её постоянное молчание, стали считать, что эта башня глуховатая… да нет, просто совсем глухая. Что ни скажи ей — ничего не слышит, потому и не отвечает, когда к ней обращаются.
Как бы там ни было, а Высокомерной‑Башне‑над‑Старым‑Городом почти все завидовали: кто ж не мечтает подняться на такую высоту, откуда всё видно! Говорили, между прочим, что оттуда даже, наверное, видны Дальние Края… а Дальние Края — это такое место, лучше которого ничего на свете нет. Но подниматься на башню было строго запрещено.
Однажды в городе появился Очень Глупый Главный Архитектор: такие часто попадаются среди главных архитекторов. И не успел он появиться, как сразу же распорядился построить в городе высотное здание — прямо рядом с башней. Причем распорядился так грубо, что высотное здание пришлось построить немедленно. И оно даже частично заслоняло башню.
Когда Высотное Здание достроили, то здание это, конечно, сразу же захотело познакомиться с Высокомерной‑Башней‑над‑Старым‑Городом, хоть его и предупреждали заранее, что она неприступная. Ему даже намекнули, что она глухая. Но Высотное Здание всё равно взяло да и обратилось к Высокомерной‑Башне‑над‑Старым‑Городом с такими словами:
— Глубокоуважаемая Башня‑над‑Старым‑Городом, как поживаете? После этого Высотное Здание прождало ответа двое суток, не дождалось — и сказало вслух:
— Фу‑ты ну‑ты!
А когда говорят «фу‑ты ну‑ты», это обычно означает что‑то вроде: «подумаешь, какая цаца!»
И, конечно, все в городе это «фу‑ты ну‑ты» услышали и принялись громко смеяться. А потом стали называть башню не Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом, а Башня Фу‑ты Ну‑ты. Например: «Мы где сегодня встречаемся?» — «Да у Башни Фу‑ты Ну‑ты!» Или: «Мне куда Вам лучше документы подвезти?» — «Подвезите, пожалуйста, к Башне Фу‑ты Ну‑ты…» и так вот обидно далее.
Продолжалось это недолго — в один весенний день Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом вдруг как расплачется!.. Все, конечно, удивились, потому что раньше Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом не только ни разу не заплакала, но и вообще ни звука не проронила. А когда она вот так вот расплакалась, весь народ, конечно же, стремительно прибежал к ней, чтобы узнать, в чём дело. Тогда‑то Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом и сказала:
— Вот вы все только дразните меня там внизу да называете то высокомерной, то глухой. Или завидуете, что отсюда Дальние Края видны… А никто ведь никогда не спросил, каково мне тут!
Всем сразу стало стыдно, и они поспешили спросить:
— Каково Вам там?
— Спасибо, очень плохо! — ответила Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом. — А потому мне плохо, что я с детства больше всего на свете боюсь высоты. Но — надо же было такому случиться! — меня прямо со дня рождения сюда вот и взгромоздили… Я ещё, между прочим, с тех пор ни одной ночи спокойно не спала… Каждую минуту умираю от страха и ни о чем другом не могу думать, как только о том, что вот‑вот упаду! И голова у меня всё время кружится. И тошнит. А когда голова кружится и тошнит, не до разговоров… сами‑то попробовали бы сюда взобраться!
Тут, конечно, всем стало очень стыдно за свое поведение — и у Высокомерной‑Башни‑над‑Старым‑Городом сразу принялись просить прощения. Между прочим, даже Высотное Здание прощения попросило, причем одним из первых, но Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом только кивнула ему (дескать, прощаю, конечно, что ж с Вами делать!) и даже не взглянула в его сторону.
А ночью, когда все ушли спать, Высотное Здание тихонько кашлянуло и сказало Высокомерной‑Башне‑над‑Старым‑Городом:
— Послушайте… если Вы когда‑нибудь вдруг действительно начнёте падать, я сразу же подхвачу Вас и спасу, можете быть уверены.
Потому что я люблю Вас с тех самых пор, как в мой фундамент был заложен первый кирпич.
Высокомерная‑Башня‑над‑Старым‑Городом ничего не ответила, но в первый раз за всю свою жизнь заснула спокойным сном — и спала до утра, видя чудесные, чудесные сны.
СВЕТЛОЕ ПЯТНЫШКО НА СЕРОМ ЗАБОРЕ
Как уж оно возникло, это Светлое Пятнышко на сером заборе, — никто не знал. Но стоял себе образцовый такой серый забор… практически безупречный забор, каким — между нами говоря — положено быть любому уважающему себя забору, — и… вот тебе раз! Возьми да и возникни как‑то утром на идеальной этой поверхности Светлое Пятнышко — причём чуть ли не посередине…
— Вам не стыдно? — обратилась к Светлому Пятнышку Толстопузая‑Каменная‑Ваза‑у‑Ворот.
— Стыдно? — пролепетало Светлое Пятнышко с испугом: оно не понимало, почему ему сразу же после прихода в этот мир должно было стать стыдно. — Стыдно… за что?
— Ну, как же… — Толстопузая Каменная Ваза раздулась бы от негодования, если бы не была каменной. — Стоял себе образцовый такой серый забор, а тут Вы — нежданно‑негаданно! Да ещё на самом, так сказать, видном месте!
— И… что? — еле выговорило Светлое Пятнышко, понимая, что его обвиняют в чем‑то совершенно несусветном.
— Не надо прикидываться глупее, чем Вы есть! — через тротуар крикнула Проезжая Часть Дороги. — А то Вы не понимаете, что испортили практически безупречный забор! Исчезните отсюда… глаза бы мои на Вас не глядели!
Ну и ну…
Кто же обрадуется такому приёму? Светлое Пятнышко попыталось было исчезнуть… да какое там! Оставив тщетные попытки соскользнуть с забора, оно в отчаянии крикнуло Проезжей Части Дороги:
— У меня не получается исчезнуть!..
— «Не получается»! — загрохотала Проезжая Часть Дороги (по ней как раз проезжал грузовик). — То есть возникнуть на самом видном месте у Вас как‑то получилось, а исчезнуть — не получается?
