— Хорошая сегодня погодка…
— Кому и вьюга — подруга, — буркнул в ответ ещё не совсем проснувшийся Сержант.
Хомо слегка приподнялся на своём диванчике, с грустью посмотрел на пустую банку из-под пива, валявшуюся на полу, подцепил её лапой и вдруг с неожиданной энергией, пристукивая банкой по ручке дивана, хрипло запел:
Коль голоден с утра ты встал,
Потуже затяни ремень,
Подумай, сколько ты проспал,
А то проспишь и целый день.
Давай вставай! Труба зовёт!
Победы в жизни впереди,
Не то проспишь, как старый крот,
Всю жизнь, все лето, пол зимы.
Эта оптимистическая песенка, которую сам Хомо исполнил, даже и не подумав подняться с дивана, остальными присутствующими была воспринята как некий призыв к каким-то действиям. Даже Цыпа одобрительно подквохтнула, а Крыс вылез из-под сломанной половицы, уселся на задних лапках и открыл рот, собираясь что-то спросить. В этот момент Сержант, окончательно разбуженный песнопениями Хомо, сердито вскочил, его передние лапы всей тяжестью массивного тела бухнули по надломленной половице, она безнадёжно треснула, и одна её половина провалилась под пол, в то время, как другая половина вместе с мирно сидевшим на ней Крысом взмыла в воздух, как качели или подкидная доска.
Крыс с открытым ртом и дико вращающимися глазёнками плавно пролетел под самым носом у оторопевшего Ворона, на секунду завис в воздухе и уже оттуда плюхнулся прямо на живот Хомо, всё ещё лежавшего на диване. После этого он куда как менее плавно брякнулся на пол. Хомо, согнувшись пополам, сдавленно захохотал как сумасшедший, а Цыпа сочувственно закудахтала над растянувшимся на полу Крысом. Сержант удрученно рассматривал половицу, а Крыс едва нашел в себе силы испуганно сказать:
— А я как раз только собрался спросить Хомо, — а почему пол зимы?
Начало дня несомненно было многообещающим. Хомо кое-как разогнулся и, всё ещё давясь от смеха, сказал:
— Да у тебя, Крыс, готовый номер по воздушной акробатике. С такими талантами ты не пропадёшь. Я тебя в цирк пристрою.
Крыс, уже немного пришедший в себя, покосился на Муру и, стараясь сохранить остатки достоинства, промолвил:
— Да уж, я — человек способный.
Хомо, наконец, отдышался, широко зевнул и сказал:
— Надо бы полазить по окрестностям, — может, что и найдем.
Поскольку на данный момент все присутствующие относились к наиболее свободомыслящей, то бишь, совершенно безработной части населения, не обременённой излишними правами честных собственников, наличием постоянного места жительства или тщедушными потугами мелкого несчастного предпринимательства, то все они с задумчивым интересом впитали эту глубокую мысль. Своей явной неопределенностью, но определенной перспективностью для обеспечения ближайшего будущего, она безусловно всех заинтересовала.
— Ты, Хомо, лучше слазал бы с Крысом в подвал, поискал там какие-нибудь завалящие припасы или консервы, — Крыс их всё равно открывать не умеет, — практично посоветовал Ворон. — Кстати, не знаю, как вы, — а меня хлебом не корми, — только дай полазить по каким-нибудь руинам, заброшенным домам, захламленным чердакам или подвалам. Что-то такое есть в нас от несостоявшихся доморощенных Колумбов и других авантюристов-первопроходимцев самого разного пошиба, — искателей приключений и, главное, всякого чужого добра.
— Ну, Крыс, хватит ворон считать, пошли! — скомандовал Хомо и подхватил свой рюкзачок. Но Крыс решил блеснуть перед Мурой своим, якобы хорошим, знанием поднахватанных им отовсюду пословиц и, обращаясь к Хомо, сказал с важным видом:
— Ворон по осени считают. Да и Ворон у нас всего один.
— Во, во! — подтвердил Хомо. — Здоровье к осени хромает. Особенно, по части головы.
Крыс надулся, но пререкаться не стал. Остальная компания тоже неторопливо разбрелась по всему дому. Лишь Ворон остался сидеть на своей полке, задумчиво листая телефонный справочник.
Вскоре Хомо вернулся назад, с грохотом бросил на пол набитый чем-то рюкзачок и снова исчез. Мура тотчас появилась из соседней комнаты, не спеша подошла к рюкзачку и со снисходительным видом начала исследовать его содержимое.
Неожиданно тишину в доме разорвали радостные вопли. Появился Кок, около которого кругами суетилась Цыпа. Сама Цыпа одновременно пыталась напялить на себя вместо передничка детский нагрудничек и продеть голову в петельку от ручки игрушечного лорнета без стёкол. Что касается Кока, то он с неимоверной гордостью волочил по полу пару детских сапог со шпорами, — для езды на пони. Кроме того, на шее у него болтались на цепочке большие круглые золотые часы.
Вынырнувший откуда-то Крыс притащил в зубах тоненький красный ошейник для кошек с красивыми металлическими бляшками, который Кок великодушно с самодовольно снисходительным видом тут же умудрился одеть на него. Крыс был страшно доволен и крутился перед Мурой, поворачиваясь из стороны в сторону, но Мура лишь презрительно фыркнула.
— Цыпа, а зачем тебе лорнет, — он всё равно без стёкол? Лучше отдай его мне, — просительно сказал Крыс, надеясь с помощью лорнета произвести на Муру неизгладимое впечатление.
— Да он тебе нужен, как корове седло, или лошади очки, — насмешливо заметил Кок.
— Приличным людям даже и неплохо быть слегка близорукими и глуховатыми, чтобы поменьше замечать вокруг себя всякие пакости, — нравоучительно ответила Цыпа, подслеповато поглядев сквозь лорнет на Крыса. — К тому же, лорнет придаст мне определённый светский лоск.
Через полчаса с чердака появился Хомо, таща на себе старинный граммофон с огромной блестящей трубой и вполне современный фотоаппарат «Поляроид». Хомо лыбился во всю пасть и беспрерывно ухал:
— Ух! Такую полезную вещь не каждый найдет.
Ужасно довольный собой, он стал устанавливать граммофон на стол и прилаживать трубу, радостно при этом распевая:
Мой прадед раз камзол купил,
Но стал ему он мал.
Тогда отцу его носить
Он строго наказал.
Отцу камзол был сразу мал,
Что дедушка купил,
Но он старательно его
До старости носил.
Прошли года, и внук подрос,
Но всем камзол уж мал,
Как те идеи и мечты,
Что прадед завещал.
А потому, купив камзол,
Ты сам его носи,
А все идеи, что сносил,
С собою уноси.
Цыпа попыталась обдумать услышанное, но это у неё не получилось, а поскольку ей все равно очень хотелось высказаться, то она просто сказала:
— Да! Хорошие родители всегда завещают детям всё самое дорогое и ценное.
— И ненужное, — хихикнул Крыс.
— Никогда нельзя плохо говорить о родителях. Вот, например, мои бедные крошки…
— Слушай, Цыпа! — перебил Кок. — Ну, как тебе мои сапоги?
Донельзя довольный своими находками, Кок прямо-таки светился от счастья. Отбросив всю свою важность, он судорожно пихал лапы в сапоги.
— Приличный человек сначала ноги бы помыл, — осадила его Цыпа.
Кок пропустил это замечание мимо ушей.
Тем временем, Хомо начал крутить «Поляроид» во все стороны.
Заинтересовавшиеся Мура, Цыпа, Кок и Крыс обступили его. Сержант зачем-то даже понюхал аппарат.
— Хорошими вещами надо ещё уметь пользоваться, — ввернула Цыпа.
Неожиданно аппарат произвёл вспышку и Хомо, с испугу, чуть не уронил его. На проявившейся через несколько секунд фотографии понять что-либо было трудно. Конечно, была всё-таки отчётливо видна голова какой-то мордастой собаки с одним, нелепо торчащим вверх, ухом; чей-то хвост, высунувшийся над гребешком Кока; одноглазая, как у циклопа, голова Цыпы; блудливая мордаха Муры и востроносая усатая рожа какого-то проходимца, смутно напоминавшего Крыса.
После дотошного изучения фотографии и обмена на её счёт всяческими догадками полученный групповой снимок никого не удовлетворил. Цыпа, поправив на носу лорнет, заметила, что она не может себе позволить фотографироваться в компании с такими нефотогеничными субъектами, — это бросает тень на её репутацию и в целом на её реноме. Услышав эту тираду, Крыс вздохнул, но вопроса, вертевшегося у него на языке, не задал.
Все решили сниматься по отдельности в надежде получить более достойные фотографии. Хомо было подумал, что всё дело в неправильной диафрагме и быстро поменял положение объектива с позиции «Яркий солнечный день» на позицию «Тёмные люди на тёмной улице». Затем он важно заправил аппарат бумагой и выжидающе посмотрел на присутствующих.
— В очередь! В очередь! — суетливо прокудахтала Цыпа и энергично протиснулась вперёд. Цыпе, вообще, было свойственно чисто человеческое желание быть во всём и повсюду первой, особенно, в очередях и при получении подарков.
