Напрасно волшебник стучал, кричал и тряс решётку лифта — никто его не слыхал.
Пока злой волшебник Абракадабр сидит в лифте, мы расскажем, что делал Федя с золотой кистью.
Взяв её из рук доброго волшебника-маляра, мальчик затаив дыхание смотрел на кисть и не мог насмотреться. Каждый её волосок горел золотым огнём! А какой от неё шёл запах!
Самый лучший на свете! Расхрабрившись, Федя попробовал даже сказать: «Кисть, а кисть, хочу...» — но дальше у него не хватило духу. Чего он боялся? Он не мог себе объяснить. Но мы-то знаем: если бы кисть на самом деле оказалась волшебной, Федя бы умер от страха. Ведь ему исполнилось только семь лет, и он был в квартире один! Ну а если бы кисть его обманула, это было бы для него ещё большим ударом. Вот почему, подержав кисть в руках, Федя поставил её в угол. Но глаз с неё не спускал.
«Хоть бы кто-нибудь пришёл... — думал Федя. — Пусть даже Катька! Я бы тогда...» А что бы тогда? Он представил себе перочинный ножик с двадцатью четырьмя предметами и от этой заманчивой мысли проглотил слюну.
Подойдя к кисти, мальчик зачем-то осторожно переставил её в другой угол. Когда он её нёс, ему показалось, что кисть сама сделала какое-то движение. Всё же Федя донёс её и только потом отдёрнул руку, будто обжёгся. Ему захотелось плакать от страха. Но тут раздался звонок.
— Кто там?! — закричал Федя не своим голосом и побежал к дверям.
— Чего орёшь? — раздался солидный голос Мишки. — Давай открывай!
— Мишка! — задыхаясь от радости, заорал Федя. — А что у меня есть! Отгадай!
— Лобзик, — сказал Мишка, который не обладал пылким воображением. — Только, наверное, без пилки. Ты откроешь или нет?!
Разве Федя мог сознаться кому-нибудь, а особенно Мишке, что его заперли? Конечно, нет! Он уже хотел соврать, что ключ утащила ворона, но тут его осенила блестящая мысль.
— Сейчас открою! — закричал он. — Только, смотри, не уходи! Не уйдёшь?
Помчавшись в комнату, Федя схватил кисть, подбежал к входной двери, ткнул конец кисти в замочную скважину, Зажмурил глаза и прошептал:
— Кисть, а кисть... хочу... — у него от волнения перехватило горло, но он всё же сумел договорить — ...ключ!
И вдруг золотая кисть в его руке дрогнула, затрепетала и начала — поверите ли! — сама начала прямо на двери, около замочной скважины, рисовать ключ, выводя каждую бородку, каждую выемку, каждую загогулинку. И странное дело! Когда Федя смотрел на это, ему нисколько не было страшно. Наоборот, хотелось петь и плясать от радости, как будто это он сам был волшебник. Но вот кисть опять вздрогнула и остановилась. И тут случилось то, чего ни Федя, ни вы никогда не видали, а мы отказываемся объяснять. Нарисованный ключ стал пухнуть, сделался круглым и упал на пол с металлическим стуком.
Не помня себя от восторга, Федя схватил ключ и открыл дверь. Мишка, тоже уже умытый и переодевшийся, вошёл и сказал скучным голосом (он ведь ещё ничего не знал про волшебную кисть):
— Там кто-то застрял в лифте. Позвони управдому!
Встав на цыпочки и потянувшись вверх, Мишка нацепил на крюк новенькую школьную фуражку с гербом.
— Где достал кисть? — спросил он.
— Мишка! Что бы ты хотел иметь?! — сказал Федя, охрипнув от волнения.
— Тройку, — сказал тот, не задумавшись, — по арифметике.
Он был на год старше Феди и уже учился в первом классе...
— Я не про то, — сказал Федя, небрежно играя кистью. — Мотоцикл хочешь?
— Из чего сделаем? — деловито спросил Мишка.
— Настоящий! — завопил Федя, сияя от счастья.
— Не ври, — сказал Мишка.
Федя направил конец золотой кисти на стену и начал торжественно.
— Кисть, а кисть...
Но сказать «хочу» уже не успел. Как назло, вошла его сестра Катя, вернувшаяся от Люды Беловой. Катя носила свой нос очень высоко. Иногда он поднимался выше её голубых глаз. Она всегда всё знала и, о чём бы ни зашла речь, говорила: «Отсюда вывод...»
Катя сразу подняла крик:
— Почему дверь открыта? Где ты достал ключ, скверный мальчишка?!
— Отстань, — сказал Федя и, показав кисть, добавил: — Я его нарисовал.
— Нарисовал? — сказала она злорадно. — Вот папа придёт, я ему скажу — он тебе нарисует. Ты у кого взял кисть?
— Катя, — сказал Федя. — Эта кисть волшебная! — Он приложил руку к сердцу. — Честное слово!
Но Кате было уже десять, она ходила в четвёртый класс и не верила в сказки.
— Не говори глупости! — сказала она, сняла телефонную трубку и начала набирать номер домовой конторы. Она хотела сообщить, что застрял лифт с каким-то старичком.
«Ах, так! — подумал Федя. — Ну, хорошо же...» Он направил конец золотой кисти на пол, вспомнил любимое Катино пирожное и сказал звенящим от вдохновения голосом:
— Кисть, а кисть, хочу корзиночку с кремом!
Волшебная кисть, как и в тот раз, вздрогнула в его руке и начала рисовать прямо на паркете, между ножкой от стола и упавшим папиным галстуком, пирожное. Оно тоже, как и ключ, росло, росло, пухло, пока не превратилось в обыкновенную корзиночку с кремом, и от него запахло ванилью.
Федя испытывал настоящее счастье, увидев, что Мишка, который никогда ничему не удивлялся, разинул рот и так с открытым ртом и остался. А Катя, хотя в домовую контору ещё не дозвонилась, будто зачарованная, положила трубку куда-то на стол и опустилась на коленки. Она сперва понюхала корзиночку, потом посмотрела на Федю, на кисть, деловито поправила пионерский галстук и лизнула крем. Федя ждал. Ему для полноты счастья нужно было, чтобы Катя испустила хоть крошечный крик восторга. Но она взяла пирожное, поднялась, стряхнула пыль с коленок и сказала, вздёрнув нос:
— Подумаешь! Вот у нас в школе Серафима Алексеевна опустила в воду белую бумажку, а вытащила красную! — И, повертев пирожное, начала есть.
Федя хотел дёрнуть Катю за косу, но раздумал. А Мишка, глядя, как девочка уплетает пирожное, нерешительно сказал:
— Знаешь, Федя, я больше люблю «Мишку на севере».
— Кисть, а кисть, — сказал с готовностью Федя, — хочу «Мишку на севере»! Пять штук!
Кисть тотчас же исполнила приказание: на полу оказались конфеты в зелёных бумажках с картинками. Целых пять штук!
Развернув бумажку, Мишка вынул конфету и так осторожно положил её в рот, будто она могла взорваться.
— Ерунда! — сказала Катя, доедая пирожное и забирая три конфеты. — В шестом классе Серафима Алексеевна электрическую машину показывала, так от головы у всех такие искры летели... Спросите у девочек, даже волосы вставали дыбом!
— Да что с ней разговаривать! — вдруг взорвался Мишка. — Уходи отсюда!
— Очень надо! — сказала Катя. — Только ничего не разбрасывать! Убирай за вами! — И, подняв нос, удалилась готовить уроки.
Когда приятели остались одни, Федя рассказал Мишке про злого волшебника, и про резинку, и про всё, что знал сам. И мальчики решили действовать.
— Чур, первый! — сказал Мишка.
— Чур, второй! — сказал Федя.
Мишка внимательно осмотрел кисть, как бы желая вникнуть в её устройство; но, не обнаружив ничего особенного, солидно откашлялся и сказал:
— Кисть, а кисть, хочу плотницкую пилу!
Кисть не заставила себя ждать: в руках Мишки она работала не хуже, чем у Феди. Подняв с пола пилу, Мишка провёл пальцем по зубьям, удовлетворённо крякнул и остановил взгляд на ножке дубового кресла. Пила легко вошла в дерево.
— Ты что? Ты что?! — заорал Федя. — Мама тебе задаст!
Теперь взял в руки кисть он. Чего бы пожелать?
— А что, если мокасины, как у Монтигомо Ястребиного Когтя?
— Да ну их! — сказал Мишка.
Но, едва мокасины появились на свет, он с большим интересом их осмотрел, в особенности подмётки.
Не прошло и пяти минут, как комнату было не узнать. На столе, стульях, диване, на полу лежали пушки, стреляющие горохом, лупа величиной с тарелку, мячи для всех игр, какие только есть на свете, тот самый перочинный ножик с двадцатью четырьмя предметами, полный головной убор вождя племени ирокезов, рубанок, шкура белого медведя, резиновая надувная лодка, оловянные солдатики тридцати шести армий мира, клетки для кроликов, фотоаппарат «Пионер», собрание сочинений Корнея Чуковского, гигантские рогатки, водолазный костюм и три банки с настоящим жемчужным порохом.
Всё это было запутано удочками, лесками и крючками, которые вцепились во что можно было вцепиться. Сидя среди всего этого и многого другого, что было бы слишком долго перечислять, мальчики лениво жевали тянучки, с трудом разжимая челюсти, едва отрывая верхнюю от нижней. Их мутило оттого, что после арбуза они пили кокосовое молоко, заедая его жареными ласточкиными гнёздами с квасом. Они думали, — чего бы ещё пожелать? У Мишки на голове был надет набекрень скафандр космонавта.
