— Дитя, — сказала она. — Люди прозовут тебя Бертой Златоножкой. Ты получишь от Лорелеи золотую ножку, едва научишься ходить.
И она выплыла из зала, оставив на полу мокрый след. Никто из пас не понял, что это за подарок такой. Судили мы, рядили и вдруг слышим мерзкий смешок, и через порог прыгает Румпельштильцхен, Чулочный эльф. Всем известно, что это за злобное и противное созданье. Среди колдовского племени он птица невеликая, вот Барон и забыл пригласить его на крестины. Эльф, конечно, мог и обидеться, но сильно навредить ребенку — не в его власти. Всё же мы испуганно замерли, когда он подскочил к колыбели и ткнул пальцем в Бертину левую ножку.
— Детка, — проквакал он. — У тебя на левом чулке всегда будет ды-ы-ырка!!! И дарит ее Румпельштильцхен!
С этими словами он исчез. Мы и глазом моргнуть ие успели. Барон сказал:
— Неприятный подарок, но бывают куда хуже.
А я, понятное дело, загоревала — от таких вот мелочей, как дырка в чулке, иной раз плакать хочется. Баронесса вздохнула:
— Мне кажется, что подарок Лорелеи намного, намного хуже! Если у девочки золотая нога, как её замуж выдавать? Кто возьмёт в жёны девушку с такими… причудами?
— А мы её ножку никому не покажем, — утешил жену Барон. — Никто и не догадается. Нянюшка, позаботьтесь, пожалуйста, чтоб эти ножки всегда были в чулках. К счастью, гости уже разошлись, и мы сохраним в секрете подарок Лорелеи. До самой Бертиной свадьбы!
Пока Берта была мала, я всякий день, улучив минуту, вязала ей чулки: хотела заготовить впрок. Ведь едва Вертушка научится ходить, у неё появится золотая ножка, и как только девочка сделала первые робкие шажки, протопала от меня к своей матушке, я тут же натянула ей чулки — чтоб закрыть и ступню, и лодыжки. Заметь кто из прислуги золотую ножку, слух вмиг разнесётся по всей стране. Ей, бедняжке, и носков больше не надевали — носки ведь частенько сползают, это даже Мери-Матильда знает.
Бертушке и спать приходилось в чулках. Переодевала я их ночью, в темноте, так что даже мне не доводилось видеть её правую ножку. Зато левую видели все — верней, не целиком, а только пятку. Едва я натягивала Берте чулок, на пятке тут же, как по мановению волшебной палочки, появлялась дырка. Без толку было ругать Берту, ведь дырка появлялась сразу, без всякой причины. Глядь, а она уж тут как тут. Сперва я пыталась сменить рваный чулок, но этак не напасёшься! Промаялись мы год, и наконец я заявила Барону и его жене:
— Дорогие мои, это пустые хлопоты. Всех дырок эльфовых не залатаешь, так что придётся нашей Вертушке носить закрытые башмаки.
Так она, горемычная, и делала. Тяжко с утра до вечера ходить в башмаках, да что поделаешь… Берта носила их вплоть до восемнадцати лет. Выросла она пригожей, как и положено дочерям рейнских баронов. И все её очень любили: и родители, и босоногий мальчишка-лодочник, с которым она частенько играла в детстве. Стали и женихи наезжать. Только ни один не пришёлся Берте по сердцу.
Тот год выдался неурожайный: виноградные лозы увядали, гроздья гнили, и деревенские жители обнищали, точно церковные мыши. Оставшись без урожая, они со слезами пришли к воротам замка и попросили Барона выслушать их.
— Мой господин, — произнёс главный виноградарь. — Сердца наши разбиты, карманы пусты. В этом году мы не сможем уплатить тебе подать.
— Тогда погибну и я, и вы. Неурожай ударил и по моему карману. Если я не выплачу дань Королю, гнев его будет страшен.
— Наш господин, — сказали крестьяне. — Дети плачут от голода, в домишках хоть шаром покати. Мы заплатили бы с радостью, да нечем и взять неоткуда.
Барон очень рассердился. Надо сказать, что не горазд он был слушать разумные доводы. И хотел уже наказать крестьян, позабыв о своей доброте, как вдруг Берта, сидевшая у его ног, подняла глаза и промолвила:
— Батюшка, они же ни в чём не виноваты. Давайте надеяться на лучшее. Вдруг небеса смягчат сердце Короля или ниспошлют нам денег, чтобы выплатить дань?
Берта улыбалась светло и нежно, и Барон, одумавшись, сказал просителям:
— Что ж. Не знаю, какие нам уготованы беды, но мы встретим их вместе.
И благодарные крестьяне возвратились в деревню, благословляя добрую Баронову дочку.
Но небеса не смягчили сердце Короля. Во главе целого войска, чёрный от гнева, налетел он на замок требовать дань. Барон показал ему порченые лозы:
— Взгляните, Ваше Величество, Перед Вами моё былое богатство. Теперь я разорён. Лишь золотые грозди позволяли мне отсылать Вам золото.
— И слушать ничего не желаю! — раскричался Король. — Мне нужны деньги! Не заплатишь — отберу замок, деревню, всё — до последней нитки!
На этих словах Короля в зал вошла Берта. Мы с матерью нарядили её в белое шёлковое платье, а золотые косы уложили короной. Очень мы надеялись, что Бертина красота покорит сердце Короля и отведёт от дома напасти. Король и вправду оторопел. Потрясённый, он спросил у Барона:
— Кто эта девушка?
— Моя дочь, Ваяю Величество.
— В таком случае, Барон, я беру её в жёны, а приданое погасит твой долг.
Барон с Баронессой обрадовались несказанно. А бедняжка Берта побледнела как полотно и опустила глаза: не выдержала взгляда Короля, который восхищённо оглядывал её всю, с головы до ног. Вот взгляд его и в самом деле скользнул к ногам, и Король нахмурился:
— Почему на ней башмаки?
Барон поспешно, но с запинкой ответил:
— Она гуляла… сейчас только с прогулки.
— Наденьте туфельки, — обратился Король к Берте. — Хочу посмотреть, как танцует моя невеста.
— Ваше Величество, у меня нет туфель, — вымолвила Берта. А у неё и впрямь их никогда не было, с самого раннего детства.
— Тогда танцуй в чулках, — велел Король. Спорить с королями бесполезно. Пришлось Берте разуться, и — о ужас! — на левой пятке красовалась огромная дырища! Король немало удивился и потребовал, чтобы Берта переодела чулок. Да что толку? Вернулась она с дырой ничуть не меньше первой. И в третий раз попытала счастья, да только розовая пятка сверкала по-прежнему. Берта опустила голову низко-низко и стыдливо зарделась.
Восхищение Короля улетучилось. Он презрительно сказал Барону:
— Дочь твоя, может, и хороша, да только неряха. Неряхе королевой не быть. Прощай и помни: не выплатишь дань до завтра — выгоню из замка прочь.
И ускакал.
Весь свой гнев Барон обрушил на Берту:
— Это ты разорила меня, ты — со своим треклятым даром!!! Ты мне больше не дочь! Неряха мне не дочь! Убирайся из замка вон! Навеки! Убирайся босая, пускай лучше увидят твою золотую ногу, чем дырки на чулках!
Он сам стянул с неё чулки, и — вы не поверите! — правая нога оказалась такой же белой, как и левая! Представляете, как мы удивились!
Что же тогда подарила Берте Лоредея? Нога-то не золотая! Но Барону было не до ноги. Задыхаясь от гнева, он схватил дочь на руки и бросился в деревню.
— Эй, народ! Полюбуйтесь! Из-за нее, из-за моей дочери, я стал нищим вроде вас. Кто возьмёт в жёны дочку нищего? Кому дочку нищего?
Потрясённые люди обступили их, и тут босоногий лодочник, товарищ Бертиных детских забав, вышел вперёд и робко произнёс:
— Я возьму её в жёны, Ваша Светлость, если она не против.
Берта согласно кивнула златокудрой головкой, и Барон, хрипло засмеявшись, передал её юноше с рук на руки и ушёл. Кликнули священника, зазвонили свадебные колокола. Жених поставил Берту на землю, — впервые в жизни её голая ножка коснулась земли, — и они пошли венчаться. Но удивительное дело! Куда бы ни ступала Берта правой ножкой, на земле оставалась блестящая золотая монета. Весь путь в церковь и обратно оказался устлан золотом.
Люди шли следом и кричали:
— Смотрите! Глядите! Берта Золотая-ножка! Берта Златоножка!
Деревня веселилась целый день, скрипач и дудочник играли свадебные песни, народ танцевал, а в самой гуще толпы — босоногие жених и невеста. Под ногами Берты тут же вырастали золотые пригорки. К полуночи золота стало так много, что крестьяне принялись сметать его вениками и мётлами. А наутро отнесли мешок с золотом Барону:
— Возьмите подать, Ваша Светлость. Деревня спасена.
Барон обрадовался, точно ребёнок. Спешно отправил посыльных с золотом к Королю, а потом спросил у крестьян, как же удалось им достать столько денег. Узнав, что спасла их его родная дочь благодаря своему волшебному дару, Барой бросился в деревню и простил Берту.
— Пойдём, дорогая, обратно в замок, — позвал он.
Но Берта, засмеявшись, помотала головкой: Не могу, батюшка. Ведь я теперь замужем и должна жить с мужем. А чулок я никогда носить не буду — только босая нога родит золотые монеты. Зато ни тебе, ни крестьянам не грозит теперь нищета.
Отец обнял её на прощанье и ушёл домой.
До конца дней своих Берта, а с нею и муж, и дети ходили только босиком. Так что штопать чулки ей не довелось, — со вздохом прибавила Нянюшка.
