Побежали на мызу, позвали Ослиную Шкуру и велели ей испечь как можно лучше пирог для принца. Некоторые писатели уверяли, будто в тот миг, когда принц приложил глаз к замочной скважине, Ослиная Шкура тоже заметила его, а потом, поглядев в свое маленькое окошко, она увидела этого принца, такого молодого, такого прекрасного, такого стройного, что мысль о нем уже не покидала ее и что она часто вздыхала, вспоминая о нем. Как бы то ни было, — видела ли его Ослиная Шкура или только слышала вечные похвалы ему, — но она была в восторге, что нашла способ сделаться ему известной; она заперлась у себя в каморке, сбросила гадкую шкуру, вымыла лицо и руки, причесала свои белокурые волосы, надела блестящий серебряный корсаж, такую же юбку и принялась печь пирог, которого так хотелось принцу: муку она взяла самую лучшую и самые свежие масло и яйца. То ли нарочно, то ли нечаянно, но только, замешивая тесто, она обронила колечко, которое так и осталось в пироге; а когда он был готов, она, снова надев свою отвратительную шкуру, отдала пирог придворному и спросила его о принце; но этот человек, не удостоив ее ответа, побежал к принцу — отнести ему пирог.
Принц стремительно выхватил пирог из рук этого человека и принялся есть его с такой поспешностью, что врачи, находившиеся тут, не преминули сказать, что эта неистовая жадность не означает ничего хорошего; и в самом деле, принц чуть было не подавился колечком, которое оказалось в одном из кусков пирога; но он ловко вынул его изо рта, а стремительность, с которой он поедал пирог, уменьшилась теперь, когда он стал рассматривать маленький изумруд, украшавший золотое колечко, такое маленькое, что, как подумал принц, оно могло бы прийтись впору только самому хорошенькому пальчику.
Он расцеловал это колечко, спрятал его под подушкой и то и дело вынимал его, когда думал, что на него никто не смотрит. Терзая себя мыслью о том, как найти способ повидать ту, которой впору это колечко, и не решаясь поверить, что ему позволят, если он попросит об этом, позвать Ослиную Шкуру, изготовившую пирог, которого он желал, не решаясь также сказать о том, что он видел в замочную скважину, — из опасения, как бы его не высмеяли и не приняли за духовидца, — терзаясь зараз всеми этими заботами, принц занемог опаснее прежнего, а врачи, уже не зная, что делать, объявили королеве, что он болен от любви.
Королева вместе с королем, который был в отчаянии, поспешили к сыну. «Сын мой, милый сын мой, — воскликнул опечаленный монарх, — назови нам, кого хочешь взять в жены, клянемся, что дадим ее тебе, хотя бы она была презреннейшей рабой». Королева, целуя принца, подтвердила клятву короля. Принц, тронутый слезами и ласками тех, кому он обязан своею жизнью, сказал им: «О мой отец, о мать моя, я не намерен вступать в брак, который вам был бы неугоден, а чтобы доказать, что это правда, — и, сказав это, он вынул из-под подушки колечко с изумрудом, — я женюсь на той, кому это колечко придется впору, кто бы она ни была, но непохоже, чтобы девушка с таким хорошеньким пальчиком была неотесанной деревенщиной».
Король и королева взяли колечко, с любопытством стали его рассматривать и, так же как принц, решили, что колечко это может прийтись впору только девице знатного рода. Тогда король, поцеловав сына и умоляя его выздороветь, вышел и велел своим герольдам, под звуки барабанов, дудок и труб, кричать по всему городу, чтобы девушки шли во дворец примерять колечко, — та, которой оно придется впору, выйдет замуж за наследника престола.
Сперва явились принцессы, потом герцогини, маркизы и баронессы, но, как они все ни сдавливали себе пальцы, ни одна из них не могла надеть колечко. Пришлось позвать девиц легкого нрава, но и у них, хоть и все они были красивы, пальцы оказались слишком толстыми. Принц, которому стало лучше, сам примеривал колечко. Наконец пришлось позвать горничных; им тоже не повезло. Никого уже не оставалось, кто бы не попытался, хотя и тщетно, примерить колечко. Тогда принц велел привести кухарок, судомоек, пастушек; всех их и привели, но на их толстые пальцы, красные и короткие, колечко не лезло дальше ногтя.
«А позвали ль Ослиную Шкуру, что испекла для меня пирог на этих днях?» — спросил принц. Все засмеялись и сказали ему, что нет — она ведь такая грязнуля, такая замарашка. «Тотчас же за ней послать, — сказал король, — пусть никто не скажет, что кому-нибудь я не позволил прийти». Смеясь и издеваясь, придворные побежали за птичницей.
Инфанта, слышавшая бой барабанов и крики герольдов, догадалась, что ее колечко — причина всего этого шума; она любила принца, а так как истинная любовь боязлива и чужда тщеславия, то она все пребывала в тревоге: как бы у другой дамы не оказался такой же маленький пальчик. Поэтому она очень обрадовалась, когда за ней пришли и постучались к ней в дверь. С тех пор как она узнала, что стараются найти пальчик, на который можно было бы надеть ее колечко, какая-то надежда заставляла ее причесываться более тщательно и надевать серебряный корсаж и юбку с оборками из серебряных кружев, усеянных изумрудами. Как только она услышала, что стучат в дверь и зовут ее идти к принцу, она живо накинула на себя ослиную шкуру и отворила дверь, а эти люди, издеваясь над нею, сказали ей, что король хочет женить на ней своего сына и оттого потребовал ее; потом, не переставая смеяться, отвели ее к принцу, который, с удивлением глядя на странный наряд девушки, сам не решался верить, что это ее он видел такой величественной и прекрасной. Грустный и смущенный столь грубой ошибкой, он ей сказал: «Это вы живете в конце темного коридора на ферме, на третьем птичьем дворе?» — «Да, государь», — ответила она. «Покажите мне руку», — сказал он ей, дрожа и испуская глубокий вздох…
Но кому же пришлось удивляться? Удивились король и королева, удивились все камергеры и придворные вельможи, когда из-под этой черной и грязной шкуры протянулась маленькая и нежная ручка, белая, с розовыми ногтями, и кольцо без всякого труда удалось надеть на самый хорошенький в мире пальчик; инфанта легким движением сбросила шкуру и предстала полная такой пленительной красоты, что принц, как ни был он слаб, пал к ее ногам и с таким пылом обнял ее колени, что она покраснела; но этого почти никто и не заметил, потому что король и королева изо всех сил принялись обнимать ее и спросили, согласна ли она выйти замуж за их сына. Принцесса, смущенная всеми этими ласками и всею той любовью, которую выражал молодой прекрасный принц, хотела уже высказать свою благодарность, как вдруг раскрылся потолок, и волшебница Сирени, спустившись в колеснице из цветов и веток сирени, необыкновенно мило рассказала историю инфанты.
Король и королева, в восторге от того, что Ослиная Шкура оказалась знатной принцессой, удвоили свои ласки, но принца всего более тронула добродетель принцессы, и любовь его еще усилилась от этого.
Нетерпение принца, желавшего скорее жениться на принцессе, было таково, что он едва дал срок приготовиться как следует к столь торжественному бракосочетанию. Король и королева, которые были без ума от своей невестки, всячески ласкали ее и целыми часами держали ее в своих объятиях; она же сказала, что не может выйти замуж за принца без согласия своего отца; поэтому-то ему первому и послали приглашение, не сообщив только, кто невеста. Волшебница Сирени, которая, как и подобает, всем распоряжалась, потребовала этого, ибо думала о том, что может произойти впоследствии. Изо всех стран прибыли короли: одни на носилках, другие в кабриолетах, а самые дальние — на слонах, на тиграх, на орлах; но самым великолепным и самым могущественным был среди них отец инфанты, забывший, к счастью, свою странную любовь и женившейся на королеве-вдове, красавице, от которой у него не было детей. Инфанта бросилась к нему навстречу; он тотчас же ее узнал и с величайшей нежностью обнял ее, прежде чем она успела броситься к его ногам.
Король и королева представили ему своего сына, которому он и не знал, как выразить свою приязнь. Свадьбу справили со всею роскошью, какая только возможна. Молодые супруги, мало тронутые всем этим великолепием, видели только друг друга и друг на друга только и глядели.
Король, отец принца, в тот же день венчал его на царство и, поцеловав ему руку, посадил на свой престол; не смотря на все сопротивление сына, столь благородного, ему пришлось повиноваться. Празднества в честь этого славного брака продолжались около трех месяцев, а любовь двух супругов так была сильна, что продолжалась бы и до сих пор, если бы через сто лет после того оба они не умерли.
Жила когда-то вдова, у которой было две дочери: старшая так была похожа на нее нравом и лицом, что всякий, кто видел ее, как бы видел перед собой и ее мать. И мать, и дочь были обе такие противные и такие надменные, что никак нельзя было с ними ладить. Младшая, которая кротостью и добронравием всецело походила на отца, была к тому же одной из самых красивых девушек, каких когда-либо случалось видеть. А так как всякий, разумеется, любит подобного себе, то мать была без ума от своей старшей дочери, а к младшей чувствовала страшную неприязнь. Есть она позволяла ей только на кухне и заставляла ее непрестанно работать.
