Сделали.
Не было пироскафа. Было только песчаное дно с зелёными бликами и тенями от рыбёшек. Были и сами рыбёшки, но толку-то от них…
Все огорчились, кроме Касьяна. Он выразился непонятно:
— Я же говорил…
Том уже хотел разозлиться: «Что ты говорил?!». Но закричал Платоша:
— Стоп машина! Вижу неопознанный подводный объект!
Объект блестел неподалёку, на дне. Он был наполовину спрятан в песке. Круглый, медный…
— Глубинная бомба, — задумчиво предположил Касьян.
— Сам ты бомба! — Том сразу понял, что это.
И Платоша понял:
— Неужели он, родимый?
Не снимая футболки и очков, живописец Римский ухнул с борта и рывками ушёл на глубину. Подёргал там ногами в обтрёпанных штанинах, повозился над «бомбой». Вытянул её из песка за изогнутые ручки. Тяжело всплыл. Том, Юга, Касьян и Катя втащили тяжеленную от налившейся воды находку через борт.
Конечно же, это был он, пузатый медный любимец команды пироскафа. Тот, который каждый вечер безотказно кипятил всем чай, а потом грел страусиное яйцо.
— Хороший ты мой! — Том обнял самовар, как живого. Якорёк на водолазке тихо звякнул.
Платоша держался за борт, мокрые очки счастливо блестели. Он сказал:
— Подождите, там ещё… — и снова ушёл на глубину (немалую для пловца без маски). И всплыл с конфоркой самовара. Той, на которую ставили чайник и клали яйцо.
— Клянусь Африкой, Донбамбало обалдеет от счастья. — сказал Том. — Он горевал, что без самовара тормозится созревание зародыша. Я ходил виноватый…
— Теперь мир обретёт гармонию, — пообещал Платоша и ввалился в лодку.
— Не обретёт, — сказал Юга. — Мы не знаем, куда девался пироскаф.
— Знаем, — возразил Касьян. — Ушёл на ремонт…
— Куда? — слегка испугалась Катя.
— Сушкин, давай признаваться, — велел Касьян.
— Давай… Только говори ты…
И Касьян рассказал, как Том попросил Дерево помочь «Деду Мазаю».
— В этом туренском тополе сверхсильная энергия. Вот оно и перенесло «Деда» в какое-то подпространство. Туда, где хорошие судоверфи. А весной перенесёт обратно…
Никто не заспорил. Касьян разбирался в подпространствах, поскольку сам был из тех краёв…
С той поры каждый вечер пили чай из старого самовара. В щитовом домике или под парусиновым навесом. Потом Донби уносил самовар в лодочный сарай и грел яйцо обеими головами. Что-то бормотал.
Августовские вечера были очень тёплыми, но уже тёмными. Над протоками и островами Дельты повисали яркие созвездия. Дерево темнело в сумерках, как придвинувшаяся из космоса другая планета. Иногда в ней мерцали редкие огоньки.
— Наверно, та самая «сверхсильная энергия», — шепнул однажды Касьян Тому. — Работает на пироскаф…
— Может быть… — отозвался Том тоже шёпотом. Не было у Тома уверенности и была виноватость. Потому что недавно он сделал такое, в чем не смел признаться никому. Сам не знал, хороший это поступок или наоборот — вдруг даже предательство?
Дело в том, что Катя то поправлялась, то болела снова (доктор Брештук говорил: «Со временем пройдёт», но почему-то долго не проходило). И Том вдруг подумал, что надо попросить помощи у Дерева. Так же, как о пироскафе.
Но…
За два дня до того, сидя на перевёрнутой лодке, Том и Платоша разговорились о жизни. Платоша сказал:
— Том, если живёшь разумно, надо уметь делать выбор. Не требовать от судьбы слишком многого. Когда хочешь стать художником, не гонись за богатством… Ты, наверно, подумал: рассуждает, а сам не добился ни того, ни другого. Но я все же хороший художник, Том.
— Я знаю… — Том вспомнил роспись во дворце…
— Или вот пример попроще, из детства: если мечтаешь о велосипеде с мотором, не мечтай в то же время понравиться красивой девочке. Не желай два горошка на ложку…
— Гм… — сказал тогда Том. Разговор показался полушуткой.
Но сейчас Том подумал: «Может, в этом какой-то закон природы? Или правило подпространства? Вдруг дереву не понравится, что просил о пироскафе, а теперь новая просьба — о девочке…»
Может быть, есть на свете закон выбора?
Два дня он ходил в раздумьях. Потом решился. Забрался в развилку дерева, взялся за колечко и сказал:
— Дерево, послушай! Если нельзя помочь два раза — пироскафу и Кате, — помоги только ей.
Потому что «Дед Мазай» прожил на свете полтора века, а Катя Елькина неполные десять лет. У неё имелось больше прав на жизнь. Хотя пироскаф было очень жаль, и Том чувствовал себя так, будто второй раз открыл кингстоны…
И вот сейчас, при вечернем разговоре с Касьяном, Том признался. Сперва наполовину:
— Я боюсь за «Деда». Я перед ним виноват…
— Как виноват?!
Том зябко обнял себя за плечи и рассказал все.
Касьян отнёсся с пониманием:
— Надо принимать меры…
— Какие?
— Сушкин, серьёзные… У тебя есть какая-нибудь Катина вещица? Совсем мелочь. Брошка, пуговица, шпилька…
Том покраснел. Пуговица была. Маленькая, белая, от Катиной рубашонки. Она отскочила, когда доктор застёгивал рубашку после «сердечной процедуры». Упрыгала под кровать. Том украдкой вытянул её ногой и сунул в кармашек у пояса. Если бы кто увидел, он сгорел бы на месте. К счастью, никто не заметил. А теперь… куда деваться-то?
— Вот…
Касьян сказал деловито:
— То, что надо. А теперь какую-нибудь штучку от «Деда Мазая». Мы положим их вместе в дупло. Они станут для дерева одной вещью. Оно отдаст энергию и Кате, и «Деду». Ему ведь не жалко. Надо только, чтобы все по правилам…
— Но ничего же нет от «Деда»!.. Может, отвинтить медную шишку от самовара?
Касьян помотал головой.
— Самовар — не часть пироскафа. Он появился потом, вместе с вами. «Дед» потому и оставил его, когда решил обозначить то место. А ни с какой своей деталькой он расстаться не имел права…
— Что же делать?
— Думать…
Том стал думать. И придумал.
— Подожди меня здесь…
Он вернулся через полчаса. Опять сказал:
— Вот… — и протянул ладонь. Касьян посветил мобильником.
— Ух ты, хороший какой… — На ладони лежал медный морской конёк.
— Это от пароходной вешалки…
— Сушкин, это что надо! Сейчас двинем к дереву или завтра?
— Зачем тянуть…
Донби сидел в сарае перед яйцом, под лампочкой. Том еле уговорил его переправить их с Касьяном к дереву.
— Клянусь Африкой, — это бред, — сказал Бамбало.
— И авантюр-л-ра, — добавил Дон.
— Донби, но это очень важная авантюра!
— Тебе влетит от Дули, — предупредил Касьяна проницательный Бамбало.
— Она не узнает.
— Том, а Поликар-л-рп знает?
— Зачем его волновать? Мы же быстро!
— Ночь на двор-л-ре…
— Не ночь, а вечер. Просто небо чёрное. Зато какие звезды! — сказал Касьян.
— Клянусь Африкой, это верно…
У страусов, видимо, особый нюх, дорогу Донби нашёл вслепую. Остался внизу, а Том и Касьян добрались до одного из выступов на коре (давно знакомого). Посветили мобильниками. Здесь было неприметное дупло. Том осторожно опустил пуговицу и конька в мягкую труху на дне.
— Касьян, давай скажем вместе…
— За колечко возьмись…
— Ага…
И они сказали:
— Дерево, помоги Кате и пироскафу…
Потом посидели на тополином карнизе, покачали босыми ногами.
Густые созвездия отражались в черноте среди островов. Дул по ногам пушистый ветерок. Кричали внизу лягушки.
— Том… — Касьян впервые сказал «Том». — Ты конька у дяди Поля стащил?
— Ты рехнулся?! Не стащил, а выпросил!.. Он все понял. У него оказывается, было два таких. Этого он берег к моему дню рожденья. И сказал: раз надо, возьми. Все равно день рожденья на носу…
— Том, а когда?
— Через неделю…
— Можно, я свой отмечу вместе с твоим? Он был не так давно…
— Можно, конечно!.. Только ты ведь говорил, что двадцать девятого февраля.
— Не путай! Это день Ангела. А рожденье — когда появился на свет. Мы с Дулей посоветовались и решили: пусть будет день, когда я вылез из компьютера.
Том сказал без насмешки:
— Похоже, ты с ней часто советуешься…
— Да… Том, она недавно сказала, что с малых лет мечтала о младшем брате…
— Вот это новость. Клянусь Африкой…
— Том, а ты что о ней думаешь?
— Честно?
— Само собой!
— Это будет ещё та сестрица.
— Я знаю…
— Не обижайся, но она какая-то… безответственная…
— А я, что ли, ответственный? Свалился из ящика, будто снег с крыши… А ещё говорят: братьев и сестёр не выбирают…
«Очень даже выбирают», — подумал Том.
Стук-стук, перестук…
Девочка, ты ещё помнишь меня?
Он опять взялся за колечко. Незаметно… И сказал, чтобы утешить Касьяна:
