Не доев борща, Петя отодвинул миску и погладил себя по животу!
— Нужно местечко для рыбы оставить.
— Твоя рыба в речке плавает, — не поднимая головы от миски, отрезал дед. — А картошка на солнце печётся.
Петя, недоумевающе выкатив глаза, уставился на деда:
— Почему так?
— Да уж так… — вытирая усы, ответил старик. — Когда мы боролись за нашу революцию, то с первых же дней выдвинули такой лозунг: «Кто не работает, тот не ест». Ну, мы с бабушкой люди старые, привыкли жить по старинке, так что ничего не поделаешь, придётся тебе этому закону подчиниться.
Петя покраснел и, обиженно оттопырив губы, начал медленно вылезать из-за стола. Втайне он надеялся, что дед улыбнётся и скажет: «Ладно, на первый раз прощаю, садись, казак, к рыбе». Но старики молчали, и Пете ничего не осталось, как удалиться.
Обида и гнев теснились в сердце мальчика, бурный и упорный протест быстро рос, а когда Петя прибежал в свой шалаш в саду и упал на траву, в его голове зрело множество планов, один другого смелее.
Прежде всего нужно написать маме. О! О каких издевательствах он только не напишет! Трудно даже поверить, что он всё перенёс. С первого же дня его чуть не уморили голодом, всё время пилили за то, что он не работает, поднимали чуть свет ловить рыбу и вновь гнали на работу под знойными лучами солнца. Хуже, чем негру на плантации. Негру хоть есть дают, а его морят голодом. Все эти «ужасы» так потрясли Петю, что он не выдержал и заплакал, заплакал от обиды на людей и жгучей жалости к себе самому.
Нет, решил он через десять минут, он не будет писать письмо, потому что всё это описать невозможно. Он сам явится к маме. Явится бледный, оборванный, едва держащийся на ногах, и всё-всё ей расскажет. Пусть знает, какие ещё существуют на свете жестокосердные люди. Пусть узнает, пусть…
Петя хотел немедленно отправиться в дорогу. Он даже вылез из шалаша, но стояла такая жара, степь была такой раскалённой, с дрожащим маревом на горизонте, и этой степью нужно было добираться до вокзала около пятнадцати километров, что Петя решил переночевать в шалаше, а завтра на рассвете отправиться в дорогу. Обязательно в дорогу! Терпеть все эти издевательства он больше не в силах! Хватит с него!
Томительно долго тянулся для Пети этот день. Постепенно к чувству обиды начало присоединяться не менее неприятное чувство голода. Несколько раз мальчик вылезал из своего убежища, рвал черешни, отыскивал на огороде огурцы, жевал укроп, но всё это не только не утоляло голода, а ещё больше разжигало его. Вид зарумяненной рыбы и картошки всё настойчивей преследовал мальчика. Со временем Петя всё меньше думал об обиде и всё больше о еде. «А бабушка тоже хороша, не могла заступиться! — думал он, лёжа на спине и с грустью глядя на голубые пятнышки неба, проступающие через листву бузины. — Мама б сразу заступилась, и мне не пришлось бы здесь лежать голодным».
Солнце всё ниже клонилось к горизонту, по земле ползли длинные тени, жара спала, по улице прошло стадо. Петя видел, как дед спустился в луг, накосил плетёнку травы и отнёс её корове. Вот и бабушка вышла с ведром, присела возле Рыжухи. И зачем он утром отказался от сметаны! Взятая из погреба, она была такая холодная и густая…
Петя нарвал пригоршню черешен, морщась, начал жевать кислые ягоды. А может быть, старики просто не знают, где он, а то уже давно бы позвали и накормили? Эта мысль показалась Пете вполне правдоподобной. Он быстро залез на верхушку крайней вишни и начал раскачиваться на ветке. Отсюда его обязательно заметят. Ну вот, наконец-то бабушка смотрит прямо на него, сейчас позовёт… Мальчик замер, боясь не услышать зова, но бабушка вытерла о передник руки и направилась к погребу. Нет, над ним просто издеваются! Но он не намерен всё это терпеть. Только бы скорее утро — ни одной минуты здесь не останется.
Прошёл ещё час или полтора. Розовая полоска зари погасла, зажглись первые звёзды, в Петином шалаше стало совсем темно, а в саду всё насторожилось, каждый куст казался таинственным и страшным. А тут ещё каждую минуту вспыхивают далёкие зарницы, наверное, приближается гроза. Конечно, он не побоялся бы переночевать в саду, но здесь сыро, кусаются комары, а если начнётся гроза, то и вовсе негде будет спрятаться. В хату он ни за что не пойдёт, а в сарае вполне можно пересидеть непогоду.
Петя пробрался в сарай и свернулся в своём облюбованном гнезде. Но здесь оказалось ещё хуже — темень такая, что хоть око выколи, а на чердаке всё время что-то шевелится. Дед говорил, что там живут летучие мыши. А вдруг мышь вцепится ему в лицо — ведь говорят, они бросаются на белое.
Нет, Пете не выдержать этой темноты и одиночества. Разве он виноват, что не привык к подобным вещам!
И, уже не пытаясь больше оправдываться даже перед самим собой, Петя выскочил из сарая и пробрался к окошку хаты. Окно было приоткрыто, и он заглянул внутрь. В комнате горела лампа, всё там казалось таким манящим и уютным!
Вдруг яркое пламя осветило всё вокруг, и над головой грянул такой гром, что земля под ногами у мальчика дрогнула. Петя присел на завалинку и обхватил голову руками.
— Слава богу, похоже, что дождик будет, — услышал он голос деда, который что-то делал возле окна.
— А как же Петенька? — с тревогой спросила бабушка.
— Я сарай не запер.
— Не напугается ли мальчонка?
— Вообще он трусоват… Но ничего, напугается — сам придёт.
Хороши, нечего сказать! Бросили одного, голодного в темноте и хотя бы пальцем шевельнули, чтобы помочь ему! Ну ничего, ничего…
Горестные рассуждения Пети прервала новая вспышка молнии. Сейчас грянет гром! Больше не рассуждая и не дожидаясь страшного удара, мальчик толкнул дверь и вихрем влетел в хату.
— А вот и наш бродяга, — весело и добродушно прогудел дед. — Обеда ты не заработал, а повечерять можешь. Ну-ка, бабка, мечи что ни есть в печи! Засиживаться нам некогда — завтра чуть свет на рыбалку, после дождя рыба будет хорошо браться.
Дважды бабушка наполняла миску, прежде чем внук, довольно отдуваясь, встал из-за стола и полез на печь. Дед решил лечь вместе с ним.
Гроза разбушевалась вовсю. Молнии блистали, почти не потухая, гром грохотал с такой яростью, что в шкафу жалобно дребезжала посуда. При каждом новом ударе Петя вздрагивал, но ему уже не было страшно. Его худенькое тело любовно обвила сильная рука деда, и мальчик, чувствуя эту надёжную защиту, успокоился и уже не слышал, как с шумом налетел проливной дождь, застучал крупными каплями в стёкла, а потом гром начал уходить всё дальше и дальше, пока совсем не затих в отдалении…
Утро выдалось чудесное. Омытая грозовым дождём, зелень была особенно свежа. Приятно идти по росистой траве, когда с неё сыплются миллионы сверкающих капель, и там, где Петя проходил, оставался тёмный след среди серебристо-седого ковра. А вот и река. Дед разворошил кучу слежавшейся травы, доставая из-под низу стебли посуше, сделал внуку удобное сиденье.
Петя размотал удочку, подвесил грузило точно так, как у деда, наживил червяка и забросил. Сначала поплавок стоял неподвижно и Петя уже собрался было положить удочку на рогачик, как вдруг по воде прошли едва заметные круги, поплавок тихонько наклонился и опять замер. Мальчик вопросительно взглянул на деда. И, хотя у деда тоже клевало, он придвинулся к внуку и прошептал:
— Нужно выждать… Эта рыба осторожная — ходит вокруг крючка, а наживку не берёт.
Поплавок издевательски медленно кружился на одном месте, то наклоняясь набок, то вздрагивая, как от лёгкого удара, то вновь начинал кружиться.
— Определённо карп, — уверенно заметил дед.
Петя весь напрягся, точно свёрнутая пружина. Рука с удочкой окаменела от напряжения, нижняя губа закушена, а глаза так расширены, будто мальчик пытался сквозь толщу воды увидеть всё, что творилось на дне. И вдруг поплавок исчез так быстро и внезапно, что Петя даже растерялся. Но дед был начеку, его рука быстро протянулась к удочке, и лёгким движением он подсек рыбу.
— Теперь тащи, да не горячись.
Но Пете не нужно было давать команду, он тащил обеими руками и изо всех сил. Возможно, и на этот раз удочка не выдержала бы, если б дед не поставил на неё самую крепкую леску и надёжный крючок.
— Полегче, полегче, Пётр Лексеич, не горячись, води его, води… — приговаривал старик, торопливо вытаскивая свои удочки, чтобы Петя в них не запутался. — К берегу его, по воде, по воде веди…
Рыба упорно сопротивлялась, но мальчик всё же подвёл её к берегу, а затем точно так, как это делал дед, одним быстрым движением выбросил её на траву.
Это был толстый и неуклюжий карп. Его бока блестели жарким золотом, а спина была почти чёрная. Плавники отливали красноватой медью. Петя завизжал, схватил скользкую трепещущую рыбу, прижал её к груди и, не помня себя от радости, начал целовать.
