— Де убею, — проговорил Питер. — Даучи бедя…
Дженни пересела на его сторону блюдечка, опустила голову, и её розовый язычок замелькал с немыслимой быстротой. Мистер Гримз засмеялся:
— Манерам тебя учат, беленький? Ничего, со всяким бывает… Да…
Питер попытался лакать, но молоко стало выплёскиваться на пол.
— Ах, забыла! — пришла на помощь Дженни. — Ты выгибаешь язык ложечкой, вверх, а надо крючком, вниз.
— Что ты такое говоришь! — возроптал Питер. — Ложечка зачерпнёт молоко, а крючок — нет. Да я и не сумел бы, язык не вывернуть.
— Мальчику не вывернуть, а ты — кот, — сказала Дженни. — Лакай!
Питер послушался и, к своему удивлению, почувствовал, что молоко попадает куда надо. Он жадно лакал, не мог налакаться, пока не вспомнил, как было с мышью, устыдился и отошёл в сторонку.
Дженни вознаградила его чарующей улыбкой и долакала блюдечко, а он тем временем стал осматривать комнату. Стояли тут деревянная кровать, деревянная полка, стул и грубый стол, а на столе — маленький приёмник и старый будильник с выбитым стеклом. В середине комнаты торчала толстопузая печка, из которой прямо в потолок шла ржавая труба. Сейчас печка топилась, на ней пел чайник и жарилась печёнка.
Всё в комнате было ветхое, бедное, но казалось, что здесь нарядно, словно во дворце, потому что повсюду — на полке, на столике, на стенах, на полу — стояли и висели горшочки с геранью всевозможных оттенков, от снежно-белой до густо-малиновой и бледно-розовой, как цвет яблони, и нежно-оранжевой, как сёмга, и розовато-бежевой, и кирпичной, и чисто-алой, как закат.
И всё-таки Питеру стало так жалко мистера Гримза, что он принялся мыться с особой яростью, но и это его не успокоило.
— Моешься? — ласково сказал мистер Гримз. — Ты подожди, сейчас печёночки получишь… — снял сковородку с огня, разрезал печёнку пополам и мелко нарезал ту половину, которая причиталась кошкам.
Дома Питер печёнку не любил, но сейчас не помнил себя от радости.
Обрадовалась и сдержанная Дженни. Старичок положил на блюдечко две одинаковые кучки, и гости снова встали по обе стороны.
Себе мистер Гримз налил чаю, намазал маргарином кусок хлеба, сел к столу и принялся есть печёнку, приговаривая:
— Вот вы думаете, откуда у него печёнка… Да, и у старого Билла есть друзья… Мясник наш, мистер Тьюкс, говорит: «Мистер Гримз, возьмите-ка печёночки, остался у меня обрезок… Да что вы, какие деньги!..» Я говорю: «Чем же вас отблагодарить?», а он говорит: «Ну, что там… а вообще, племянник ко мне приехал, вы уж пристройте его где-нибудь в доках…» А я говорю: «Какой разговор! Спасибо вам, мистер Тьюкс!» Вот и ем печёнку, будто сам король во дворце… Вы оставайтесь у меня, тут хорошо, тихо… Одному — бывает, и затоскуешь, а втроём — красота! Цветочки вам ничего, цветочки вы, кошки, любите… ступаете так осторожно, чтобы их не поломать… Печёнка не печёнка, а каша вам будет, и молочко, а то и мясо… Кровать я переставлю вон туда, в уголку вам тряпочек набросаю… Только вы не уходите… И ты, беленький, и ты, раз уж ты ей друг…
Питер только того и хотел, ему очень нравилось у мистера Гримза. Но Дженни спросила, умываясь после еды:
— Что он такое говорит?
Питер стал рассказывать как можно заманчивей, однако, она перебила его:
— Вот видишь! Я тебя предупреждала…
— Он такой добрый… — начал Питер, и Дженни перебила опять:
— Поверь мне, я лучше знаю. Все они сперва добрые. Мойся, а кончишь — делай, как я.
Тем временем старичок собрал посуду и направился к двери.
— Воды у нас нет, — пояснил он. — Ничего, колонка рядом… сейчас всё и помоем…
Вернулся он почти сразу и поставил воду подогреться. Дверь осталась чуть приоткрытой, и Дженни это заметила.
— Приготовься! — быстро шепнула она.
— К чему? — не понял Питер, но ответа не было. Дженни сиганула к двери, крикнув: «За мной!»
Не понимая, что делает, он побежал за ней, словно спасался от погони. Сзади доносился голос старичка:
— Куда вы? Эй, куда вы? Вернитесь! На следующий раз я вам всю печёнку дам! Киска! Беленький! Куда вы?
Питер остановился и обернулся.
Старичок стоял в дверях, между алыми кустами, беспомощно протягивая руки. Он сильно сутулился, и белые усы печально свисали вниз.
— Не уходите… — ещё раз позвал он. Дженни юркнула за кучу канистр из-под бензина. Питер как привязанный побежал за ней, и они перебегали от канистр к ящикам, от ящиков — к дровам, от дров — к железному лому, пока не оказались очень далеко. Тогда Дженни сказала:
— Молодец!
Но Питер совсем не чувствовал себя молодцом.
Глава 9
Кошки в роли зайцев
— Ой, смешно! — веселилась Дженни. — Никогда не забуду, как он смотрел. Дурак дураком! А ты что не смеёшься?
— Мне не смешно, — сказал Питер.
Дженни поглядела на его хвост.
— Ты что, сердишься? — спросила она. — Я в чём-то провинилась?
— Нет, — печально отвечал Питер, — что с тебя взять… А с хвостом, ты уж прости, ничего поделать не могу. На душе у меня плохо.
— Да что такое? — удивилась Дженни.
— Он не дурак, и не смешной, — сказал Питер, — а одинокий и несчастный.
— Ты пойми, — возразила Дженни, — он подкупал нас молоком и печёнкой…
— Нет, не подкупал, — сказал Питер. — Он угощал нас. А мы с тобой поступили подло.
Глаза у Дженни заблестели, ушки прижались к голове, хвост угрожающе задвигался.
— Это он подло поступил! — сказала она. — Мы зашли, а он закрыл дверь.
— Он хороший, — упорно возразил Питер. — Может, он боялся, что продует цветы.
Дженни глухо зарычала.
— Все люди плохие, — сказала она. — Не собираюсь с ними водиться!
— Почему же ты водишься со мной? — спросил Питер.
— Ты кот! — закричала Дженни. — Обыкновенный белый кот… Ой, Питер, да мы же ссоримся! Из-за человека! Вот видишь, какой от них вред!
Питер вспомнил всю её доброту, и ему стало стыдно.
— Прости меня, Дженни Макмурр, — сказал он. — Если тебе тяжело говорить про мистера Гримза, я больше не буду.
Дженни отвернулась и принялась мыться. Принялся мыться и он, и мылись они довольно долго, пока на реке не показался большой пароход. Тогда Дженни поглядела на своего друга.
— Ты такой умный… — сказала она. — Наверное, и читать умеешь?
— Конечно, — ответил он. — Я в третьем классе. Что хочешь, то и прочитаю… если слово не очень длинное.
— Прочитай! — попросила она. — Ну хоть там, на пароходе…
— «Мод О'Рилли», — охотно прочитал Питер.
— А вон на том, подальше?
— «Амстердам», — послушно сказал Питер. — Я не понимаю, что это значит.
— А я понимаю! — воскликнула Дженни. — Это значит, что мы с тобой можем отправиться куда только захотим.
Но Питер не понимал этого. Он глядел, как опускается солнце за густым лесом мачт, и думал, где же они с Дженни приютятся на ночь.
— Ты хочешь уплыть на корабле? — спросила Дженни.
— На корабле? — закричал он. — Куда? Когда?
— В Шотландию, — отвечала Дженни. — Сейчас, то есть сядем мы сейчас, а поплывём, когда они тронутся с места. Я давно собираюсь в Глазго, у меня там родня. Ах, Питер, как будет хорошо!
— У нас денег нет, — сказал Питер. — Мы не можем купить билетов.
— Мы будем работать, — сказала Дженни.
— То есть как? — удивился Питер.
— На корабле работы хватит, — объяснила она. — Там очень нужны кошки. Я-то знаю, я плавала… Только я не знаю, куда корабль идёт. Хотела в Египет — попала в Осло!.. А теперь, когда мы читаем, беспокоиться не о чем. Ты читай, а я уж выберу, что нам надо.
— «Раймона», — читал Питер. — Лиссабон.
— В Лиссабоне полно кошек, — заметила Дженни. — Моего типа.
— «Вильямар», Хельсинки…
— Благодарю, — сухо отвечала Дженни, — сушёной рыбы я поела достаточно.
— «Изида», Александрия…
Дженни заколебалась, но устояла.
— Нет, не теперь… Когда-нибудь отправимся и в Египет, в самую Бубасту, где почитали нас, кошек…
И так отвергала она все, двигаясь всё дальше, пока на борту небольшого обшарпанного судна Питер не прочитал уже не золотые, а белые буквы: «Графиня Гринок», Глазго.
— Да, — сказала Дженни, разглядев корабль. — Нелегко тут будет сохранять чистоплотность… Дым так и валит… Но это же значит, что они скоро тронутся! Грузить вроде бы кончают. Груза много, значит — много и работы. Пока они заняты, проберёмся туда.
— А они нас не выкинут? — спросил Питер, вспомнив, что «зайцев» когда-то сбрасывали в воду.
— Моряки? — фыркнула Дженни. — Да никогда! Не забывай, что мы — кошки, а они народ суеверный. Пошли! Насколько я разбираюсь в кораблях, охраны там нет.
