«Пожалуй, я сейчас сяду на землю. Меня схватят, сначала побьют основательно, а потом посадят в тюрьму или, чтобы не возиться, сразу отрубят голову».
Его никто не увидел. Только с одного дерева прыснули во все стороны перепуганные птицы. От летящей разноцветной кучи шаров падала лёгкая, воздушная тень, подобная тени облака. Просвечивая радужными весёлыми красками, она скользнула по дорожке, усыпанной гравием, по клумбе, по статуе мальчика, сидящего верхом на гусе, и по гвардейцу, который заснул на часах. И от этого с лицом гвардейца произошли чудесные перемены. Сразу его нос стал синий, как у мертвеца, потом зелёный, как у фокусника, и наконец красный, как у пьяницы. Так, меняя окраску, пересыпаются стёклышки в калейдоскопе.
Приближалась роковая минута: продавец направлялся к раскрытым окнам дворца. Он не сомневался, что сейчас влетит в одно из них, точно пушинка.
Так и случилось.
Продавец влетел в окно. И окно оказалось окном дворцовой кухни. Это было кондитерское отделение.
Сегодня во Дворце Трёх Толстяков предполагался парадный завтрак по случаю удачного подавления вчерашнего мятежа. После завтрака Три Толстяка, весь Государственный совет, свита и почтенные гости собирались ехать на Площадь Суда.
Друзья мои, попасть в дворцовую кондитерскую – дело очень заманчивое. Толстяки знали толк в яствах. К тому же и случай был исключительный. Парадный завтрак! Можете себе представить, какую интересную работу делали сегодня дворцовые повара и кондитеры.
Влетая в кондитерскую, продавец почувствовал в одно и то же время ужас и восторг. Так, вероятно, ужасается и восторгается оса, летящая на торт, выставленный на окне беззаботной хозяйкой.
Он летел одну минуту, он ничего не успел разглядеть как следует. Сперва ему показалось, что он попал в какой-то удивительный птичник, где возились, с пением и свистом, шипя и треща, разноцветные драгоценные птицы южных стран.
А в следующее мгновение он подумал, что это не птичник, а фруктовая лавка, полная тропических плодов, раздавленных, сочащихся, залитых собственным соком. Сладкое головокружительное благоухание ударило ему в нос; жар и духота спёрли ему горло.
Тут уже всё смешалось: и удивительный птичник, и фруктовая лавка.
Продавец со всего размаху сел во что-то мягкое и тёплое. Шаров он не выпускал – он крепко держал верёвочку. Шары неподвижно остановились у него над головой.
Он зажмурил глаза и решил их не раскрывать – ни за что в жизни.
«Теперь я понимаю всё, – подумал он: – это не птичник и не фруктовая лавка. Это кондитерская. А я сижу в торте!»
Так оно и было.
Он сидел в царстве шоколада, апельсинов, гранатов, крема, цукатов, сахарной пудры и варенья, и сидел на троне, как повелитель пахучего разноцветного царства. Троном был торт.
Он не раскрывал глаз. Он ожидал невероятного скандала, бури – и был готов ко всему. Но случилось то, чего он никак не ожидал.
– Торт погиб, – сказал младший кондитер сурово и печально.
Потом наступила тишина. Только лопались пузыри на кипящем шоколаде.
– Что будет? – шептал продавец шаров, задыхаясь от страха и до боли сжимая веки.
Сердце его прыгало, как копейка в копилке.
– Чепуха! – сказал старший кондитер так же сурово. – В зале съели второе блюдо. Через двадцать минут нужно подавать торт. Разноцветные шары и тупая рожа летающего негодяя послужат прекрасным украшением для парадного торта. – И, сказав это, кондитер заорал: – Давай крем!!
И действительно дали крем.
Что это было!
Три кондитера и двадцать поварят набросились на продавца с рвением, достойным похвалы самого толстого из Трёх Толстяков. В одну минуту его облепили со всех сторон. Он сидел с закрытыми глазами, он ничего не видел, но зрелище было чудовищное. Его залепили сплошь. Голова, круглая рожа, похожая на чайник, расписанный маргаритками, торчала наружу. Остальное было покрыто белым кремом, имевшим прелестный розовый оттенок. Продавец мог показаться чем угодно, но сходство с самим собой он потерял, как потерял свой соломенный башмак.
Поэт мог принять теперь его за лебедя в белоснежном оперении, садовник – за мраморную статую, прачка – за гору мыльной пены, а шалун – за снежную бабу.
Наверху висели шары. Украшение было из ряда вон выходящее, но, однако, всё вместе составляло довольно интересную картину.
– Так, – сказал главный кондитер тоном художника, любующегося собственной картиной. И потом голос, так же как и в первый раз, сделался свирепым, и кондитер заорал: – Цукаты!!
Появились цукаты. Всех сортов, всех видов, всех форм: горьковатые, ванильные, кисленькие, треугольные, звёздочки, круглые, полумесяцы, розочки.
Поварята работали вовсю. Не успел главный кондитер хлопнуть три раза в ладоши, как вся куча крема, весь торт оказался утыканным цукатами.
– Готово! – сказал главный кондитер. – Теперь, пожалуй, нужно сунуть его в печь, чтобы слегка подрумянить.
«В печь! – ужаснулся продавец. – Что? В какую печь? Меня в печь?!»
Тут в кондитерскую вбежал один из слуг.
– Торт! Торт! – закричал он. – Немедленно торт! В зале ждут сладкого.
– Готово! – ответил главный кондитер.
«Ну, слава богу!» – подумал продавец. Теперь он чуточку приоткрыл глаза.
Шестеро слуг в голубых ливреях подняли огромное блюдо, на котором он сидел. Его понесли. Уже удаляясь, он слышал, как хохотали над ним поварята.
По широкой лестнице его понесли кверху, в зал. Продавец снова на секунду зажмурился. В зале было шумно и весело. Звучало множество голосов, гремел смех, слышались аплодисменты. По всем признакам, парадный завтрак удался на славу.
Продавца, или, вернее, торт, принесли и поставили на стол.
Тогда продавец открыл глаза.
И тут же он увидел Трёх Толстяков.
Они были такие толстые, что у продавца раскрылся рот.
«Надо немедленно его закрыть, – сразу же спохватился он. – В моем положении лучше не подавать признаков жизни».
Но, увы, рот не закрывался. Так продолжалось две минуты. Потом удивление продавца уменьшилось. Сделав усилие, он закрыл рот. Но тогда немедленно вытаращились глаза. С большим трудом, закрывая поочерёдно то рот, то глаза, он окончательно поборол своё удивление.
Толстяки сидели на главных местах, возвышаясь над остальным обществом.
Они ели больше всех. Один даже начал есть салфетку.
– Вы едите салфетку…
– Неужели? Это я увлёкся…
Он оставил салфетку и тут же принялся жевать ухо Третьего Толстяка. Между прочим, оно имело вид вареника.
Все покатились со смеху.
– Оставим шутки, – сказал Второй Толстяк, поднимая вилку. – Дело принимает серьёзный оборот. Принесли торт.
– Ура!
Поднялось общее оживление.
«Что будет? – мучился продавец. – Что будет? Они меня съедят!» В это время часы пробили два.
– Через час на Площади Суда начнётся казнь, – сказал Первый Толстяк.
– Первым, конечно, казнят оружейника Просперо? – спросил кто-то из почётных гостей.
– Его не будут сегодня казнить, – ответил государственный канцлер.
– Как? Как? Почему?
– Мы пока что сохраняем ему жизнь. Мы хотим узнать от него планы мятежников, имена главных заговорщиков.
– Где же он теперь?
Всё общество было очень заинтересовано. Даже забыли о торте.
– Он по-прежнему сидит в железной клетке. Клетка находится здесь, во дворце, в зверинце наследника Тутти.
– Позовите его…
– Приведите его сюда! – сказал Первый Толстяк. – Пусть наши гости посмотрят на этого зверя вблизи. Я бы предложил всем пройти в зверинец, но там рёв, писк, вонь… Это гораздо хуже звона бокалов и запаха фруктов…
– Конечно! Конечно! Не стоит идти в зверинец…
– Пусть приведут Просперо сюда. Мы будем есть торт и рассматривать это чудовище.
«Опять торт! – испугался продавец. – Дался им этот торт… Обжоры!»
– Приведите Просперо, – сказал Первый Толстяк.
Государственный канцлер вышел. Слуги, стоявшие в виде коридора, раздвинулись и поклонились. Коридор стал вдвое ниже.
Обжоры затихли.
– Он очень страшен, – сказал Второй Толстяк. – Он сильнее всех. Он сильнее льва. Ненависть прожгла ему глаза. Нет силы смотреть в них.
– У него ужасная голова, – сказал секретарь Государственного совета. – Она огромна. Она похожа на капитель колонны. У него рыжие волосы. Можно подумать, что его голова объята пламенем.
Теперь, когда зашёл разговор об оружейнике Просперо, с обжорами произошла перемена. Они перестали есть, шутить, шуметь, подобрали животы, некоторые даже побледнели. Уже многие были недовольны тем, что захотели его увидеть.
Три Толстяка сделались серьёзны и как будто слегка похудели.
Вдруг все замолкли. Наступила полная тишина. Каждый из Толстяков сделал такое движение, как будто хотел спрятаться за другого.
В зал ввели оружейника Просперо.
Впереди шёл государственный канцлер. По сторонам – гвардейцы. Они вошли, не сняв своих чёрных клеёнчатых шляп, держа наголо сабли. Звенела цепь. Руки оружейника были закованы. Его подвели к столу. Он остановился в нескольких шагах от Толстяков. Оружейник Просперо стоял, опустив голову. Пленник был бледен. Кровь запеклась у него на лбу и на висках, под спутанными рыжими волосами.
