Через минуту после появления феи юные звёзды дунули, распахнули окно в детской, и в комнату влетел Питер. Часть пути он нёс Динь-Динь в руках, и потому к его пальцам пристала волшебная пыльца.
— Динь! — позвал он тихонько, убедившись, что дети спят. — Динь, где ты?
Она была в кувшине, и ей это страшно нравилось — никогда раньше она не бывала в кувшинах.
— А ну вылезай! Ты не знаешь, куда они девали мою тень?
В ответ раздался дивный звон, будто зазвенели золотые бубенчики. Это язык фей. Вы, дети, не можете его услышать, но если бы вдруг услышали, то сразу поняли бы, что уже слышали его когда-то.
Динь сказала, что тень в большой коробке (она хотела сказать — в комоде), и Питер тотчас подскочил к ящикам и начал обеими руками выгребать из них содержимое и швырять всё на пол, словно король, бросающий медяки в толпу. Он скоро нашёл свою тень и так обрадовался, что захлопнул ящик, не заметив, что в нём осталась Динь.
Если он о чём-нибудь и думал в эту минуту (а я подозреваю, что думать было не в его привычках), то, конечно, только о том, что тень тотчас же прирастёт к нему, стоит только прижать её покрепче; когда же этого не случилось, он пришёл в ужас. Он попытался прилепить её мылом, взятым из ванной, но у него ничего не вышло. Дрожь пронизала Питера, он уселся на пол и расплакался.
Его плач разбудил Венди, и она села в постели. При виде незнакомого мальчика, плачущего на полу, она не испугалась, а скорее приятно удивилась.
— Мальчик, — спросила она вежливо, — почему вы плачете?
Питер тоже умел быть необычайно вежливым — он выучился светским манерам на праздниках у фей; он встал и с чрезвычайной учтивостью поклонился Венди. Ей это очень понравилось, и, сидя в постели, она ответила ему поклоном.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Венди Мойра Анджела Дарлинг, — ответила она не без гордости. — А вас?
— Питер Пэн.
Она уже знала, что это Питер, но всё же его имя показалось ей коротким.
— И всё? — спросила она.
— Да! — ответил он резко. Впервые в жизни он почувствовал, что имя у него и вправду коротковато.
— Простите, — сказала Венди Мойра Анджела.
— Чепуха, — отрезал Питер. Она спросила, где он живёт.
— Второй поворот направо, — сказал Питер, — а потом прямо, до самого утра.
— Какой смешной адрес!
У Питера сжалось сердце. Он подумал, что адрес, пожалуй, и в самом деле смешной.
— Нет, не смешной! — сказал он.
— Я не то хотела сказать, — поправилась Венди, вспомнив, что Питер был её гостем. — Я хотела спросить: на письмах так и пишут?
«Лучше б она не вспоминала про письма», — подумал Питер.
— Не получаю никаких писем! — сказал он презрительно.
— Но ваша мама получает?
— Нету меня никакой мамы! — ответил он.
У него не только не было мамы, но не было ни малейшего желания её иметь. Он считал, что про матерей вообще зря говорят столько хорошего. Но у Венди сердце сразу заныло от жалости.
— Ах, Питер, теперь понятно, почему ты плачешь! — вскричала она, спрыгнула с кровати и подбежала к нему.
— И вовсе я не поэтому плакал, — сказал он с негодованием. — Я плакал потому, что никак не могу прилепить свою тень. А вообще я и не думал плакать!
— Она отлепилась?
— Да.
Туг Венди увидела тень, лежащую на полу; тень была такая мятая, что Венди стало невыносимо жалко Питера.
— Какой ужас! — сказала она.
Впрочем, она не могла сдержать улыбку, увидев, что Питер пытался прикрепить её мылом. Уж эти мальчишки!
К счастью, она тут же сообразила, как помочь горю.
— Её надо пришить, — сказала она высокомерно.
— Что такое «пришить»? — спросил он.
— Ой, какой ты невежа!
— Вот и неправда!
Ей было очень приятно, что он не знает таких простых вещей.
— Я тебе её пришью, маленький, — сказала она. Непонятно, почему она его так назвала, — ведь он был с неё ростом.
Она достала свою рабочую шкатулку и принялась пришивать тень ему к пяткам.
— Боюсь, что тебе будет немножко больно, — предупредила она.
— О, я не заплачу! — сказал Питер.
Он уже был уверен, что никогда в жизни не плакал. Он сжал зубы и не заплакал, и скоро тень уже вела себя вполне прилично, хоть и выглядела всё же немножко помятой.
— Надо было её прогладить, — сказала Венди задумчиво.
Но Питера, как и всех мальчишек, это ничуть не заботило, и он в восторге запрыгал по комнате. Увы, он уже забыл, что своим счастьем обязан Венди. Он был уверен, что сам пришил себе тень.
— Какой я умный! — кричал он радостно. — Нет, вы только подумайте, какой я умный! — И он закукарекал.
Мне очень грустно в этом признаться, но самодовольство было одной из самых привлекательных черт Питера. По правде говоря, не было на свете большего зазнайки, чем Питер.
Венди возмутилась.
— Ну и самодовольство! — воскликнула она с едкой издёвкой. — А я, по-твоему, тут совсем ни при чём?
— Нет, отчего же, ты тоже кое-что сделала, — ответил небрежно Питер и продолжал плясать.
— Кое-что! — сказала она свысока. — Что ж, если я здесь не нужна, я могу и удалиться…
И с большим достоинством она прыгнула в постель и с головой накрылась одеялом.
Питер подумал, что она выглянет, если он притворится, будто уходит, но, когда из этого ничего не вышло, он присел к ней на кровать и легонько толкнул её ногой.
— Венди, — сказал он, — не удаляйся. Я всегда так кричу, когда я собой доволен.
Но она осталась под одеялом.
— Венди, — сказал он голосом, перед которым не устояла ещё ни одна женщина, — Венди, от одной девочки больше пользы, чем от двадцати мальчишек.
Венди, конечно, была женщиной до самых кончиков своих пальцев, хоть пальчики эти и были совсем невелики, и она высунула голову.
— Ты правда так думаешь, Питер?
— Да, думаю.
— По-моему, это очень мило с твоей стороны, — заявила она. — Тогда я опять встану.
И она села рядом с ним на кровати.
— Хочешь за это поцелуй? — спросила Венди. Питер протянул руку.
— Разве ты не знаешь, что такое «поцелуй»? — спросила Венди в смятении.
— Буду знать, когда ты мне его дашь, — ответил он холодно. И, чтобы не обидеть его, Венди дала ему напёрсток.
— Ну а теперь, — сказал он, — вот тебе поцелуй. Хочешь? Она сдержанно ответила:
— Ну что ж, пожалуй…
И наклонила к нему лицо. Это было очень глупо с её стороны, потому что он просто сунул ей в руку желудёвую пуговицу. Она медленно выпрямилась и сказала вежливо, что всегда будет носить его «поцелуй» на цепочке Так она и сделала — это было очень кстати, потому что впоследствии он спас ей жизнь.
Когда люди в нашем кругу знакомятся, они обычно интересуются возрастом друг друга, и потому Венди, которая всегда старалась вести себя как полагается, спросила у Питера, сколько ему лет. Это был не очень удачный вопрос — так порой бывает на экзамене, когда тебе предлагают грамматику, в то время как тебе хотелось бы написать, какие короли правили в Англии.
— Не знаю, — ответил Питер смущенно, — но я еще очень молод…
Он действительно не знал, сколько ему лет, только смутно кое о чем догадывался, но сказал он совсем другое:
— Знаешь, Венди, я убежал из дому в тот день, когда родился.
Это было странно, но интересно, и Венди, вспомнив, как в таких случаях поступают в гостях, легонько похлопала себя по ночной рубашке, давая ему понять, что он может придвинуться к ней поближе.
— Я услышал, как мои родители говорили о том, кем я буду, когда вырасту, и убежал, — сказал Питер тихо.
Он был чрезвычайно взволнован.
— А я не хочу становиться взрослым, — продолжал он с жаром. — Я хочу всегда быть мальчишкой и ни о чём не думать! Вот я и убежал в Кенсингтонские сады и стал жить там с феями.
Венди глядела на него с глубочайшим восхищением, и он подумал, что она восхищается его побегом из дома; на самом же деле её поразило то, что он был знаком с феями. Венди вела такой скромный домашний образ жизни, что знакомство с феями показалось ей чем-то изумительным. Она засыпала его вопросами о феях, что очень удивило Питера, ибо феи ему часто надоедали, лезли под ноги и прочее, так что порой ему приходилось задавать им трёпку. Всё же в целом они ему нравились, и он рассказал ей, как феи появились.
— Знаешь, Венди, когда первый младенец впервые засмеялся, смех его разлетелся на тысячи кусочков — вот откуда пошли феи.
Скучный это был разговор, но ей как домоседке он очень понравился.
— Так что в результате, — сказал он добродушно, — на каждого мальчика и девочку должна быть одна фея.
— Должна? Но разве так оно и есть?
— Нет. Дети сейчас так много знают, что очень рано перестают верить в фей, а всякий раз, когда кто-нибудь из них говорит: «Я в фей не верю», какая-нибудь фея тут же падает и умирает.
Скоро ему наскучил этот разговор, и тут он заметил, что Динь что-то притихла.
