Ознакомительная версия.
– Верно, Пиноккио! – восклицает Пульчинелла.
– Да, это он! – восклицает синьора Розаура, высунув голову из-за кулис.
– Пиноккио! Пиноккио! – кричат все куклы и вприпрыжку выбегают на сцену.
– Пиноккио! Наш братец Пиноккио! Да здравствует Пиноккио!
– Пиноккио, поднимись ко мне! – кричит Арлекин. – Иди сюда и пади в объятия к своим деревянным братьям!
После этого сердечного приглашения Пиноккио делает скачок, который переносит его с задних рядов к самой сцене. Ещё один скачок – он оказывается на голове у дирижёра и оттуда прыгает на сцену.
Нельзя себе даже представить, сколько объятий, дружеских тумаков и щелчков получил Пиноккио в доказательство искреннего и нерушимого братства актёров и актрис деревянной труппы.
Это был несомненно волнующий спектакль, но зрители в зале потеряли терпение, им хотелось видеть продолжение комедии, и они стали кричать:
– Давайте комедию! Давайте комедию!
Они могли бы поберечь свои голоса, так как куклы даже и не собирались продолжать представление, а, наоборот, заорали и загалдели вдвое громче, подняли Пиноккио на плечи и с триумфом поднесли к передней рампе.
Но тут появился кукольник – хозяин балагана, огромный уродливый господин, один вид которого нагонял ужас. У него была растрёпанная борода, чёрная, как чернильная клякса, и до того длинная, что доставала до земли, и он на ходу наступал на неё ногами. Рот у него был широкий, как печка, а глаза напоминали два красных стеклянных фонаря с горящими свечками внутри. В руках он держал толстенный кнут, сплетённый из змей и лисьих хвостов.
При внезапном появлении хозяина театра все онемело. Никто не смел громко вздохнуть. Можно было услышать, как муха летит. Бедные куклы задрожали, как осиновые листья.
– Ты почему творишь беспорядок в моем театре? – спросил хозяин кукольного театра, обращаясь к Пиноккио хриплым голосом сильно простуженного людоеда.
– Верьте мне, ваша светлость, я в этом не виновен.
– Ладно, пока довольно! Сегодня вечером мы с тобой рассчитаемся.
После представления хозяин пошёл на кухню и" стал готовить себе на ужин доброго барашка. Он долго и тщательно обжаривал его на вертеле. Но, для того чтобы мясо стало поджаристым и хрустящим, не хватило дров, и тогда он позвал Арлекина и Пульчинеллу и приказал им:
– Давайте-ка сюда Пиноккио, который висит там на гвозде! Полагаю, что Деревянный Человечек сделан из хорошего сухого дерева и обеспечит прекрасное пламя для моего жаркого.
Арлекин и Пульчинелла заколебались было, но не смогли преодолеть страх под свирепым взглядом хозяина. Они пошли исполнять приказание и вскоре вернулись на кухню вместе с беднягой Пиноккио, который извивался, как выброшенный на песок угорь, и в отчаянии кричал:
– Отец, спасите меня! Не хочу умирать, не хочу умирать!
11. МАНДЖАФОКО НАЧИНАЕТ ЧИХАТЬ И ПРОЩАЕТ ПИНОККИО, КОТОРЫЙ ЗАТЕМ СПАСАЕТ ОТ СМЕРТИ СВОЕГО ДРУГА АРЛЕКИНА
Хозяин кукольного театра Манджафоко (ибо так его звали) был страшен на вид – особенно страшной казалась растрёпанная чёрная борода, покрывавшая, как щит, его грудь и ноги, – но, по сути дела, он был неплохим парнем. Когда к нему принесли несчастного Пиноккио, который отчаянно барахтался и кричал «не хочу умирать», он пожалел его. Некоторое время он боролся с чувством сострадания, но затем сдался и начал громко чихать.
Как только послышалось это чиханье. Арлекин, до той поры стоявший в полном унынии и сгорбившись, как плакучая ива, весь просиял, наклонился к Пиноккио и прошептал ему на ухо:
– Добрые вести, братец! Хозяин зачихал, а это значит, что он пожалел тебя и ты теперь спасён.
Следует сказать, что, в то время как другие люди, жалея кого-нибудь, плачут или трут себе глаза, Манджафоко всякий раз, испытывая чувство жалости, начинал чихать. Это был его способ показать другим своё доброе сердце.
Начихавшись вдоволь, хозяин театра обратился к Пиноккио по-прежнему грубо:
– Перестань ныть! От твоего нытья у меня начинает болеть живот… Так колет, что я почти… почти… Апчхи! Апчхи! – И он снова дважды чихнул.
– На здоровье, – сказал Пиноккио.
– Спасибо. Твои родители ещё живы? – осведомился Манджафоко.
– Отец жив. Мать я никогда не знал.
– Как огорчился бы твой отец, если бы я бросил тебя на раскалённые угли! Бедный старик, мне его очень жаль!.. Апчхи! Апчхи! – И он чихнул ещё три раза.
– На здоровье, – сказал Пиноккио.
– Спасибо. Впрочем, я тоже достоин жалости. Ты же видишь, что у меня нет дров, чтобы поджарить баранину, и ты – скажу тебе по правде – очень пригодился бы мне. Но я пожалел тебя. Ну что ж! В таком случае, я вместо тебя сожгу кого-нибудь из моей труппы. Эй, полицейские!
По этой команде незамедлительно появились два длинных-предлинных, тощих-претощих деревянных полицейских с обнажёнными саблями в руках.
И хозяин театра приказал им грубым голосом:
– Хватайте Арлекина, свяжите его хорошенько и бросьте в огонь. Мой барашек должен быть поджаристым и хрустящим.
Представьте себе самочувствие бедного Арлекина! Он так испугался, что ноги у него подкосились, и он грохнулся на пол.
Пиноккио, увидев эту душераздирающую сцену, упал хозяину в ноги, горько заплакал, залил слезами всю его длинную бороду и взмолился:
– Пощадите, синьор Манджафоко!
– Тут нет никаких синьоров, – ответил хозяин кукольного театра сурово.
– Пощадите, синьор кавалер!
– Тут нет никаких кавалеров.
– Пощадите, синьор командор!
– Тут нет никаких командоров.
– Пощадите, ваше превосходительство!
Услышав, что его титулуют «превосходительством», хозяин театра просиял и сразу же стал гораздо добрее и сговорчивее. Он сказал, обращаясь к Пиноккио:
– Ну, чего ты там просишь?
– Милости для бедного Арлекина.
– Тут милость неуместна. Раз я пощадил тебя, я должен бросить в огонь его, так как я хочу, чтобы мой барашек хорошо прожарился.
– В таком случае, – воскликнул Пиноккио с достоинством, высоко подняв голову и отшвырнув прочь свой колпак из хлебного мякиша, – в таком случае, я знаю, что мне делать. Вперёд, синьоры полицейские! Вяжите меня и бросайте в пламя. Я не могу допустить, чтобы бедный Арлекин, мой добрый друг, умер вместо меня!
Эти громкие и героические слова растрогали всех присутствующих кукол. Даже полицейские, хотя они тоже были из дерева, заплакали, как два молочных ягнёнка.
Манджафоко минуту оставался твёрдым и неумолимым, но потом его тоже постепенно одолела жалость, и он начал чихать. Чихнув четыре или пять раз, он распростёр свои объятия и сказал:
– Ты превосходный парень! Иди сюда и поцелуй меня.
Пиноккио поспешно бросился к нему, взобрался, как белка, по его бороде и запечатлел сердечнейший поцелуй на кончике его носа.
– Значит, я помилован? – спросил бедный Арлекин таким тихим голоском, что его еле было слышно.
– Ты помилован, – ответил Манджафоко. Потом он добавил, вздыхая и качая головой: Да будет так! Сегодня я, ладно уж, съем недожаренного барашка. Но в другой раз худо будет, если нечто подобное случится!
Когда куклы услышали о помиловании, они все выбежали на сцену, зажгли, словно для праздничного представления, лампы и светильники и начали плясать и прыгать. И они плясали до восхода солнца.
12. КУКОЛЬНИК МАНДЖАФОКО ДАРИТ ПИНОККИО ПЯТЬ ЗОЛОТЫХ МОНЕТ, ПРЕДНАЗНАЧЕННЫХ ДЛЯ ПАПАШИ ДЖЕППЕТТО, НО ПИНОККИО ПОДДАЁТСЯ УГОВОРАМ ЛИСЫ И КОТА И УХОДИТ С НИМИ
На следующий день Манджафоко отозвал Пиноккио в сторонку и спросил:
– Как зовут твоего отца?
– Джеппетто.
– Его профессия?
– Бедность.
– И много он зарабатывает?
– Как раз столько, чтобы не иметь ни единого чентезимо в кармане. Достаточно сказать, что он снял с себя последнюю куртку, чтобы купить мне школьный букварь. Куртка, вся в бахроме и заплатах, была совсем изношенная.
– Горемыка, я ему почти сочувствую! Вот тебе пять золотых. Отнеси ему их немедленно и передай от меня дружеский привет.
Пиноккио, ясное дело, тысячекратно поблагодарил кукольника, обнял по очереди всех кукол труппы, включая полицейских, и, счастливый-пресчастливый, отправился домой.
Не пройдя, однако, и километра, он повстречал на улице Лису, хромую на одну ногу, и Кота, слепого на оба глаза. При ходьбе они помогали друг другу, как добрые товарищи. Слепой Кот служил опорой для хромой Лисы, а хромая Лиса служила слепому Коту поводырём.
– Добрый день, Пиноккио, – сказала Лиса и вежливо поклонилась.
– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил Пиноккио.
– Я хорошо знаю твоего отца.
– Где ты его видела?
– Я его видела вчера, он стоял возле своего дома.
– А что он делал?
– Он был в одной рубашке и дрожал от холода.
– Бедный отец! Ничего, отныне он, слава богу, не будет больше дрожать от холода.
Ознакомительная версия.
