— Хоттабыч, миленький, — взволнованно залепетал Волька, — беги скорее со мной в каюту, там ждёт тебя очень большая радость…
— Для меня нет большей радости, чем сделать мат сладчайшему моему другу Степану Тимофеевичу, — степенно ответил Хоттабыч, задумчиво изучая положение на доске.
— Хоттабыч, не задерживайся здесь ни на минуту! Я тебя очень и очень прошу немедленно пойти со мной вниз!
— Хорошо, — отвечал Хоттабыч и сделал ход ладьёй. — Шах! Иди, о Волька! Я приду, как только выиграю, а это, по моим расчётам, произойдёт не позже как через три хода.
— Это мы ещё посмотрим! — бодро возразил Степан Тимофеевич. — Это ещё бабушка надвое сказала. Вот я сейчас немножко подумаю и…
— Думай, думай, Степан Тимофеевич! — ухмыльнулся старик. — Всё равно ничего не придумаешь. Почему не подождать? Пожалуйста.
— Некогда ждать! — воскликнул с отчаянием Волька и смахнул фигуры с доски. — Если ты сейчас со мной не спустишься бегом вниз, то и я и Женя погибнем мучительной смертью! Бежим!
— Ты себе слишком много позволяешь! — недовольно пробурчал Хоттабыч, но побежал за Волькой вниз.
— Значит «ничья»! — крикнул им вслед Степан Тимофеевич, очень довольный, что так счастливо выскочил из совершенно безнадёжной партии.
— Ну нет, какая там «ничья»! — возразил Хоттабыч, порываясь вернуться назад.
Но Волька сердито воскликнул:
— Конечно, «ничья», типичная «ничья»! — и изо всех сил втолкнул старика в каюту, где Омар Юсуф уже собирался привести в исполнение свою угрозу.
— Что это за старик? — осведомился Хоттабыч, увидев лежащего на койке, жалобно стонущего старика, бывшего ещё несколько минут назад тринадцатилетним мальчиком Женей. — И это что за старик? — продолжал он, заметив Омара Юсуфа, но тут же побледнел, не веря своему счастью сделал несколько неуверенных шагов вперёд и тихо прошептал: — Селям алейкум, Омарчик!
— Это ты, о дорогой мой Гассан Абдуррахман? — вскричал, в свою очередь, Омар Юсуф.
И оба брата заключили друг друга в столь долгие объятия, что для людей со стороны это даже показалось бы попросту невероятным, если не знать, что братья были в разлуке без малого три тысячи лет.
В первые секунды Волька был так растроган этой необыкновенной встречей двух братьев среди льдов Арктики и настолько доволен за Хоттабыча, что совсем забыл про несчастного Женю. Но еле слышный хрип, донёсшийся с койки, напомнил Вольке о необходимости срочных мер.
— Стойте! — закричал он и бросился разнимать обоих сынов Хоттаба. — Тут человек погибает, а они…
— Ой, помираю! — как бы в подтверждение Волькиных слов прохрипел дряхлый старец Женя.
Хоттабыч с удивлением осведомился:
— Кто этот убелённый сединами старик и как он попал сюда, на постель нашего друга Жени?
— Да это и есть Женя! — с отчаянием, воскликнул Волька. — Спаси его, Хоттабыч!
— Прошу прощения, о дражайший мой Гассанчик! — не без раздражения промолвил Омар Юсуф, обращаясь к своему вновь обретённому брату. — Мне придётся прервать столь приятные мгновения нашей встречи, чтобы выполнить данное мною обещание.
С этими словами он подошёл к койке, дотронулся ладонью до Жениного плеча и прошипел:
— Проси прощения, пока ещё не поздно!
— Прощения? У кого? — удивлённо прохрипел старец Женя.
— У меня, о презренный отрок!
— За что?
— За то, что ты пытался провести меня.
— Это ты у меня должен просить прощения! — запальчиво возразил Женя. — Я тебя спас, а ты меня за это собирался убить. Не буду просить прощения!
— Ну и не надо! — ехидно согласился Омар Юсуф. — Не настаиваю. Но учти, что в таком случае ты через несколько мгновений умрёшь.
— И умру! И прекрасно! — гордо прошептал обессилевший Женя, хотя, конечно, ничего прекрасного в этом не видел.
— Омарчик! — ласково, но твёрдо вмешался в их страшную беседу Хоттабыч. — Не омрачай нашей долгожданной встречи нечестным поступком. Ты должен немедленно и без всяких предварительных условий выполнить обещание, данное моему драгоценному другу Вольке ибн Алёше. Учти к тому же, что и достойнейший Женя — мой лучший друг.
Омар Юсуф в бессильной злобе заскрежетал зубами, но всё же взял себя в руки и промолвил:
— Восстань, о дерзкий отрок, и будь таким, каким ты был раньше!
— Вот это совсем другое дело! — сказал Женя.
И все в каюте насладились невиданным зрелищем — превращением умирающего старца в тринадцатилетнего мальчишку.
Сперва на его морщинистых впалых щеках появился румянец, потом его лысый череп стал быстро покрываться белыми волосами, которые вскорости почернели так же, как и его густая борода. Окрепший Женя молодцевато вскочил с койки, весело мигнув при этом своим друзьям. Перед ними был полный сил коренастый мужчина, на вид казавшийся лет сорока, но отличавшийся от своих ровесников тем, что его борода сама по себе становилась всё короче и короче, пока наконец не превратилась в еле заметный пушок, который затем тоже пропал. Сам же он становился всё меньше ростом и всё уже в плечах, пока не приобрёл обычный вид и рост Жени Богорада.
Так Женя стал единственным в мире человеком, который может сказать: «Когда я ещё был стариком», с таким же правом, с каким многие миллионы пожилых людей говорят: «Когда я ещё был юным сорванцом».
LX. ОМАР ЮСУФ ПОКАЗЫВАЕТ СВОИ КОГОТКИ
— Одно мне непонятно, — задумчиво произнёс Омар Юсуф, поёживаясь от холода, — я ведь собственными ушами слышал, как Сулеймановы джинны сказали: «Давайте сбросим его, то есть меня, в волны Западно-Эфиопского моря». Вот я и думал, что если мне когда-нибудь посчастливится снова увидеть землю и солнечный свет, то это будет у знойных берегов Африки. Но это, — он показал на видневшийся в иллюминаторе быстро удалявшийся остров, — это ведь совсем не похоже на Африку. Не правда ли, о братик мой Гассан?
— Ты прав, любезный моему сердцу Омар Юсуф: мы находимся совсем у иных и весьма отдалённых от Африки берегов, — отвечал ему Хоттабыч. — Мы сейчас…
— Понял! Честное пионерское, понял! — прервал Волька беседу братьев и от полноты чувств даже заплясал по каюте. — Вот это здорово! Понял!.. Понял!..
— Что ты понял? — брюзгливо осведомился Омар Юсуф.
— Я понял, как это вы очутились в Арктике.
— О дерзкий и хвастливый отрок, сколь неприятна мне твоя непомерная гордыня! — произнёс с отвращением Омар Юсуф. — Как ты можешь понять то, что остаётся тайной даже для меня — мудрейшего и могущественного из джиннов!.. Ну что ж, говори своё мнение, дабы мы с моим дорогим братом вдоволь могли над тобою посмеяться.
— Это как вам угодно. Хотите — смейтесь, хотите — нет. Но только всё дело здесь в Гольфстриме.
— В чём, ты говоришь, дело? — язвительно переспросил Омар Юсуф.
— В Гольфстриме, в тёплом течении, которое и принесло вас из южных морей сюда, в Арктику.
— Какая чепуха! — презрительно хмыкнул Омар Юсуф, обращаясь за поддержкой к своему брату.
Однако тот осторожно промолчал.
— И совсем не ерунда… — начал Волька.
Но Омар Юсуф поправил его:
— Я сказал не «ерунда», а «чепуха».
— И совсем это не ерунда и не чепуха! — раздражённо продолжал Волька. — Я как раз за Гольфстрим получил пятёрку по географии.
— Я что-то не помню такого вопроса, — озабоченно сказал Хоттабыч.
И Волька во избежание обид со стороны Хоттабыча соврал, будто бы про Гольфстрим он сдавал ещё в прошлом году.
Так как Женя поддержал Волькину научную догадку, то к ней присоединился и Хоттабыч. Омар Юсуф, оставшись в единственном числе, сделал вид, что согласился насчёт Гольфстрима, но затаил против Вольки и его приятеля злобу.
— Я устал от спора с гобой, о самонадеянный отрок, — произнёс он, деланно зевая. — Я устал и хочу спать. Достань же поскорее опахало и обмахивай меня от мух, покуда я буду предаваться сну.
— Во-первых, тут нет мух, а во-вторых, какое право вы имеете отдавать мне приказания? — возмутился Волька.
— Сейчас будут мухи, — процедил сквозь зубы Омар Юсуф.
И действительно, в ту же минуту в каюте загудело великое множество мух.
— Здесь можно прекрасно обойтись без опахала, — примирительно заявил Волька, делая вид, что не понимает издевательского характера требований Омара Юсуфа.
Он раскрыл сначала двери, а потом иллюминатор. Сильный сквозняк вынес жужжащие рои мух из каюты в коридор.
— Всё равно ты будешь обмахивать меня опахалом! — капризно проговорил Омар Юсуф, не обращая внимания на все попытки Хоттабыча успокоить его.
— Нет, не буду! — запальчиво ответил Волька. — Ещё не было человека, который заставил бы меня выполнять издевательские требования.
— Значит, я буду первым.
