«А то у всех светил имеются спутники, а у меня нет, Даже как-то неудобно перед другими светилами».
Я поразился невежественности и глупой самовлюблённости моего брата.
Я понял, что он не желает возвращаться на Землю, и с тяжёлым сердцем сказал ему:
«Прощай, ибо я спешу: мне ещё нужно успеть поздравить кое-кого из моих юных друзей».
Но Омар, которому, видимо, пришлась по сердцу его идея, взревел:
«А спутником моим кто будет? Оставайся лучше добром, или я разорву тебя на куски!»
С этими словами он вцепился в мою левую ногу, но я не растерялся, резко свернул в сторону и вырвался из рук Омара, оставив в них одну из моих туфель. Он, конечно, пожелал догнать меня, но не мог этого сделать, ибо должен был продолжать свой бесконечный путь по замкнутой кривой, именуемой словом «орбита».
Но, отлетев на приличное расстояние, я всё же почувствовал некоторую жалость к моему неприятному и себялюбивому брату и крикнул ему:
«Если тебе так уж требуются спутники, о Омар Юсуф, то за этим дело не станет!»
Я вырвал из своей бороды пять волосков, разорвал их на мелкие кусочки и развеял во все стороны. И тогда вокруг Омара Юсуфа стало вращаться много разноцветных, красивых шариков размером от горошины до очень большой тыквы. И это были вполне приличествующие ему спутники и по размеру и по красоте.
Брату моему, как существу недалёкому, до этого мгновения, видимо, просто не приходило в голову, что он сам может изготовить себе спутников. Сейчас же он, в великой своей гордыне, пожелал себе спутника величиной с гору. И такой спутник у него действительно тотчас же появился. Но так как масса вещества, заключённого в этой горе, во многие тысячи тысяч раз превышала вес взбалмошного и бестолкового брата моего Омара Юсуфа, то Омар Юсуф тотчас же шлёпнулся о созданное им новое небесное тело, упруго, как футбольный мяч, отскочил от него и с воплями стал быстро-быстро вокруг него вращаться.
Так Омар Юсуф пал жертвой своего непомерного тщеславия, превратившись в спутника своего собственного спутника.
А я вернулся на Землю и сел писать тебе письмо, о вместилище всех достоинств, дабы ты не оставался в неизвестности о случившемся.
А также спешу тебе сообщить, что привелось мне увидеть в магазине радиоприёмников на улице Горького один отличнейший приёмник о девяти лампах, и достоинства его неисчислимы, и видом своим он ласкает самый прихотливый взор, и пришло мне в голову, что если бы к этому приёмнику приладить…»
Но дальше начиналось уже типичное письмо завзятого радиолюбителя, и приводить его не представляет ни малейшего смысла, ибо те, кто увлекается этим делом, не найдут в нём ничего нового для себя, а не увлекающиеся этой отраслью промышленности средств связи не найдут в нём ничего достойного их внимания.
Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приёмную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твёрдой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром розовых туфлях. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на все свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию.
Уж один его внешний вид — длинная седая борода по пояс, а следовательно, и бесспорно почтенный возраст — является серьёзным препятствием для посылки на работу в суровых условиях Арктики. Но ещё безнадёжней становится его положение, когда он начинает заполнять анкету.
На вопрос о своём занятии до 1917 года он правдиво пишет: «Джинн-профессионал». На вопрос о возрасте — «3732 года и 5 месяцев». На вопрос о семейном положении Хоттабыч простодушно отвечает: «Круглый сирота. Холост. Имею брата, по имени Омар Юсуф, который до июля прошлого года проживал на дне Северного Ледовитого океана в медном сосуде, а сейчас работает в качестве спутника Земли», и так далее и тому подобное.
Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч не в своём уме, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет сущую правду.
Конечно, ему ничего не стоило бы превратить себя в молодого человека, написать себе любую приличную биографию или, на худой конец, проделать ту же комбинацию, что и перед поездкой на «Ладоге». Но в том-то и дело, что старик твёрдо решил устроиться на работу в Арктике честно, без малейшего обмана.
Впрочем, в последнее время он всё реже и реже наведывается в приёмную Главсевморпути. Он задумал подзаняться теорией радиотехники, чтобы научиться самостоятельно конструировать радиоаппаратуру. При его способностях и трудолюбии это не такое уж безнадёжное дело. Вся остановка за учителями.
Хоттабыч хочет, чтобы его преподавателями были оба его юных друга, и единственное, что, как мы уже знаем, они могли обещать, — это проходить с ним изо дня в день то, чему их самих обучают в школе. Хоттабыч пораскинул мозгами и решил, что, в конце концов, это не так уж плохо.
Таким образом, и Волька и Женя учатся сейчас очень старательно, на круглые пятёрки, чтобы не ударить лицом в грязь перед своим престарелым учеником. У них уже решено с Хотабычем, что он при их помощи и одновременно с ними закончит курс средней школы. А потом и ему и им прямая дорога — в вуз.
Но тут их пути разойдутся. Женя, если вы помните, давно уже выбрал для себя медицинскую карьеру, а вот у Вольки те же замыслы, что и у Хоттабыча. Он мечтает стать радио-конструктором и, уверяю вас, будет не последним человеком в этом трудном, но увлекательном деле…
Нам остаётся только проститься с героями этой смешной и трогательной истории и пожелать им здоровья и успехов в учёбе и дальнейшей жизни. Если вы когда-нибудь встретите кого-либо из них, передайте им, пожалуйста, привет от автора, который выдумывал их с любовью и нежностью.
Москва, 1938 г.,1955 г.
Униформистами называются сотрудники цирка, обслуживающие манеж и занятые постановкой и уборкой реквизита, то есть предметов, используемых артистами во время представлений.
Хоттабыч голову даёт на отсечение, что город этот называется именно Генуя. Не будем спорить со стариком.