— Ладно, — пообещал Денни и отправился на Лиственничную улицу, в начальную школу.
А миссис О’Тул вернулась на кухню. Муж набивал первую утреннюю трубку.
— Вечно ты ребёнку голову морочишь, — с улыбкой укорила жена. — Набиваешь ему голову россказнями, точно трубку табаком.
— А чем ещё набивать прикажешь? Табачку место в трубке, а сказкам — в ребячьей голове. — Мистер О’Тул был ирландцем, а жена его — англичанкой, и понимать друг друга им зачастую бывало ох как непросто. Однако и англичане, как известно, бывают разные: одни, не понимая, улыбаются, другие, не понимая, сердятся. Переехав жить в Англию, мистер О’Тул предусмотрительно выбрал в жёны такую, чтоб непременно улыбалась. Вот и сейчас она улыбалась, составляя в раковину гору грязной посуды. А мистер О’Тул собирался на работу. Работал он за углом, в театре Коронации. Дома одевался просто, как все, зато на работе ходил разодетый, блестящий — не подступись. В прошлом году Денни впервые был в театре на рождественской пантомиме. Как хорош Дик Уиттингтон, будущий мэр Лондона! А Кот каков! Просто чудо! А семь волшебниц! А девушка-билетёрша, которая купила ему в антракте ванильное мороженое!.. Но в душу мальчика запали не только герои пантомимы. Денни в тот вечер долго лежал без сна, а потом всё-таки заснул, и все эти чудеса пригрезились ему заново, а среди них его собственный папка: распахивает дверцы автомобилей, свистком подзывает такси! И надето на нём что-то совершенно удивительное — дома он такого никогда не носит…
— У моего папы золотое пальто! — похвастался Денни в школе.
— Так я тебе и поверил! — сказал Альберт Бриггс, к которому Денни относился без особой нежности. — Всё это басни. Добро тому врать, кто за морем бывал! — Альберт недавно слышал эту поговорку от своего дядюшки, а он верил каждому дядюшкиному слову — точь-в-точь как Денни, который верил всему, что говорил папа. — Ишь, выдумал! Пальто золотое… — издевался Альберт. — Не ври, коль за морем не бывал!
Но Денни стоял на своём:
— У папы на плечах золото и спереди, по обеим сторонам.
— Ты, Денни, скажи-ка лучше, где твой папа родился, — хихикнула Мейзи Боннингтон.
— Мой папа родился в Коннемаре! — выкрикнул Денни.
Так неизменно заканчивался любой разговор об его отце. Нелепая для английского уха «Коннемара» веселила детей, и они хохотали до упаду. Школьный поэт даже сочинил на эту тему стишок:
Тары-бары, тары-бары
Врёшь, что он из Коннемары!
— Нет, не вру! — кричал Денни. — Теперь он живёт здесь, а раньше в Коннемаре!
— Раньше чего? — дразнила его Мейзи. — Никакой Коннемары на свете нет!
— Есть!
— Ты всё выдумал.
— Нет, не выдумал. А пальто у папы всё равно золотое!
— Добро тому врать, кто за морем бывал, — твердил своё Альберт Бриггс.
— За морем бывали моряки! Любой моряк тебе скажет, что я говорю правду! — вдохновенно произнёс Денни однажды.
Надо же! Говорит о моряках, точно они его лучшие друзья! Альберт Бриггс даже онемел от возмущения. Но звонок на урок положил конец их спору. Случилось всё это сразу после зимних каникул, когда в театре каждый вечер играли рождественскую пантомиму. А насчет королей и бродячих кошек мистер О’Тул помянул уже летом. Теперь на носу были летние каникулы, дети хвастали, кто куда поедет, а те, кому предстояло сидеть всё лето дома, делились несбыточными мечтами или вспоминали свои прежние путешествия…
На переходе Денни внимательно посмотрел в обе стороны. Вот дорога опустела, и в мгновение ока Денни был уже у начальной школы, что на Лиственничной улице. У дверей стояла Мейзи Боннингтон, а у нее на руках… Это же надо, чтоб папа вспомнил о кошках именно сегодня! На руках у Мейзи был дымчатый котёнок с лиловым бантом на шейке! А вокруг них толпились одноклассники, и множество рук тянулось, чтоб погладить пушистую шёрстку. На ровно-дымчатой шёрстке попадались молочно-белые и тёмные пятнышки, котёнок испуганно таращил голубые глаза, он боялся протянутых к нему рук и всё тыкался носиком куда-то под мышку Мейзи, точно хотел спрятаться понадёжнее.
— Это шиншилловый котёнок! — гордо пояснила Мейзи.
— Дай посмотреть, — попросил Денни О’Тул.
— Дайте Денни посмотреть! — подхватил Альберт Бриггс. — Он в жизни не видел шиншилловых котов, у них в Коннемаре таких нет!
— У нас и почище есть, — уверенно сказал Денни.
— Ну и что же у вас есть?
— Не скажу!
— Сам не знаешь, — презрительно фыркнул Альберт Бриггс.
Так оно и было. И Денни решил отложить спор, пока не выяснит все из первых рук.
— Я тебе завтра скажу, — пообещал он.
— Да куда тебе!
— Скажу, вот увидишь!
— Не скажешь! — победоносно завопил Альберт. — Потому что никакой Конне-оне-мары на свете нет!
Все вокруг радостно загикали, да так громко, что даже мисс Дейли выглянула: отчего такой переполох. Пришла она в школу совсем недавно и была очень-очень молодая. Ребятишки любили мисс Дейли несказанно, ловили каждое её слово, а когда учительница молчала, дети всё равно не сводили с неё глаз. Мисс Дейли захлопала в ладоши:
— Все в класс, все в класс, делу время, потехе час. Что там у тебя, Мейзи?
— Мисс, это шиншилловый котёнок. Мне вчера надарили.
— Подарили, Мейзи. Какой милый! Но знаешь, по-моему, не стоит носить его в школу.
— Ну, мисс, пожалуйста…
Мисс Дейли решительно замотала головой:
— Нет-нет, учиться ему пока рано.
Дети прыснули.
— А сегодня, — продолжила мисс Дейли, — мы устроим его поудобнее здесь, у дверей, и даже раздобудем молока. Ах ты, маленький… — Мисс Дейли почесала котёнка за ушком и тут же опомнилась:
— Бог мой! Давно пора на урок! Быстро все в класс!
— А вдруг он убежит? — Мейзи всё ещё надеялась отвоевать котёнка.
— Останется твой котик цел и невредим. В обед заберёшь его домой, — успокоила девочку мисс Дейли.
Уроки в то утро шли наперекосяк, все думали только о котёнке. Мейзи Боннингтон купалась в лучах славы — одноклассники завидовали обладательнице такого чуда и всячески к ней подлизывались: вдруг даст подержать котёнка?
Вечером, за чаем, Денни спросил отца:
— Папа, а что там есть — в Коннемаре?
— Самые зелёные холмы во всей Ирландии и самые бездонные трясины на болотах, а озёра что твоё зеркало — всё в воде отражается, до последнего облачка.
— А котята там есть?
— Погоди, сам увидишь!
— Когда?
— Когда-нибудь… — Мистер О’Тул задумчиво помешивал ложечкой чай. — Когда-нибудь мы с тобой поедем на дедушкину ферму, туда, где я родился.
Папа обещал это не впервые. Но Денни было уже некогда ждать:
— Так есть там кошки с котятами?
— Кошки, говоришь? С котятами? Да их там столько, что ступить некуда.
— И все твой?
— Если пожелаю. Да зачем они мне? У меня же есть свой ослик.
— Ослик?
— Белый, точно яблоневый цвет.
— Настоящий ослик… — ошеломлённо выдохнул Денни.
— А глаза красные, точно рубины.
— Теренс! — остерегающе промолвила миссис О’Тул.
— А у Мейзиного котёнка голубые глаза. Он шиловый. Она его в школу сегодня приносила, — сказал Денни.
— Да ну… — По рассеянности мистер О’Тул снова принялся размешивать сахар. Но краешком глаза видел, как обиженно дрожат у сына губы.
— Альберт говорит, что в Коннемаре нет шиловых котят.
Мистер О’Тул всё крутил и крутил ложечкой в чашке.
— Передай этому Альберту мои наилучшие пожелания и скажи, что у тебя в Коннемаре есть собственный ослик.
— У меня?
— А у кого ж ещё? Я же тебе его дарю.
— У меня… есть… ослик!.. — Денни задохнулся от восторга.
— Самый что ни на есть настоящий! — Мистер О’Тул встал из-за стола. Пора обратно в театр, ведь он просто улучил минутку, чтобы выпить чаю в семейном кругу, — благо работает неподалёку. Денни увязался за ним, провожать.
— Пап, а он большой?
— Примерно такой. — Рука мистера О’Тула изобразила в воздухе осла. — Тебе как раз по росту.
— А я его увижу?
— Когда-нибудь увидишь…
— И верхом покатаюсь?
— Ещё бы!
— А он быстро бегает?
— Быстрее ветра.
— У него есть седло?
— А как же? Плюшевое, небесно-голубое, серебряные заклёпки, точно звезды, горят. Иди-ка домой. Мать рассердится, если улицу переходить вздумаешь.
— А поводья у него есть? — крикнул Денни вслед отцу.
— Алые, из кожи, — отозвался мистер О’Тул с середины улицы.
— Пап, погоди, пап!
Мистер О’Тул перешёл улицу и остановился.
— Как его зовут? — закричал Денни.
— Его зовут Финниган О’Фланнаган! А теперь бегом домой..
— Что с тобой? — воскликнула миссис О’Тул, когда Денни вбежал в дом, пританцовывая от счастья. Мальчик раскраснелся, глаза его возбуждённо блестели.
