Василиса шишиге-хозяйке до земли поклонилась, Ванюшке в пояс, собачку Викушку по шерсти погладила.
Шишига её в дом впустила, за дубовый стол усадила, принялась спрашивать:
— Как звать тебя, добрый молодец? Далеко ли едешь? Куда путь держишь?
— Кличут меня Василием-Васей, а еду я ни далеко, ни близко, на войну воевать.
— Зачем тебе на войну ехать, лучше с нами оставайся. Будешь мне сынком названым, моему Ванюшке братцем любимым. Ему одному в лесу скучно.
— Нет, поеду!.
— Ну, так хоть погости, — шишига говорит.
А Ванюшка с Васи-Василисы глаз не сводит. Шишиге потихоньку шепчет:
— Эх, кабы девица была, взял бы замуж.
— Что болтать попусту — парень это, — шишига отвечает.
— А мне сердце сказывает-подсказывает — девица.
Тут шишига призадумалась, испугалась. А чего испугалась, о том речь не сейчас пойдёт, вперёд забегать не будем.
Стала шишига гостя спать укладывать. На лавке ему постелила. Взяла семьдесят семь трав, в изголовье сунула и шепчет Ванюшке:
— Коли девица, зацветёт к утру трава-мурава ярким цветом, что бисером разошьётся.
А у собачки Викушки ушки на макушке, всё она услыхала, Василисе перешептала. Как загасили лучину, спать легли, Василиса вынула тихонько траву-мураву, на окошечко положила.
Утром смотрит шишига и головой качает.
— Нет, — говорит Ванюшке, — молодец это. Сам гляди: ни одна травинка цвета не дала, ни красного, ни синего, ни белого.
А Ванюшка своё:
— Девица!
— Что ж, — отвечает шишига, — испытаем ещё раз.
Сама на печь легла, разохалась.
— Ох, детушки, разломило меня всю. Который-нибудь из вас воды наносите.
А Ванюшке шепчет:
— Не носи. Пускай Вася принесёт. Коли девица, по воду пойдёт с коромыслом. Коли парень, понесёт вёдра в руках.
Василиса — за коромысло, а собачка Викушка ей тихонько тявкает:
— Оставь коромысло, где стоит. Бери вёдра руками.
Так Василиса и сделала. Коромысло за дверью оставила, с ведрами к ручью пошла. И Ванюшка за ней.
Не уезжай, — говорит, — братец названый, живи с нами. Вместе нам веселей будет.
— Мне в лесу не жить, — Вася-Василиса отвечает. — Я не лесного роду-племени.
— Да ведь и я не лесного роду-племени. Рос, как ты, в деревне, у отца с матушкой. Как-то ехали мы на сенокос, я ещё мальцом был, забаловался, крынку с водой разбил. Рассердилась матушка да в сердцах и скажи: «Возьми тебя шишига лесная!». В тот же вечер и уволокла меня шишига.
— А ты бы убежал! — Вася-Василиса советует.
— И рад бы, да не могу. Только девица-красавица, что замуж за меня пойдёт, из беды меня вызволить может.
Смотрит на Ванюшку Вася-Василиса, а стан-то у него ладный, плечи широкие, волосы так и вьются. Однако не дала волю девичьему сердцу, не призналась.
Наносила воды Василиса, а шишига и говорит Ванюшке:
— Теперь сам видишь, что молодец.
— Видать-то вижу, а сердце не то подсказывает.
— Ладно, в последний раз испытаю, истоплю баньку. Коли, парень, пойдёт с тобой мыться. Коли девица, со мной попарится.
Только банька истопилась, Ванюшка стал собираться, а Вася-Василиса вперёд побежала. Коня привязала у баньки, сама — скорёхонько мыться да париться.
Подходит к баньке Ванюшка, а конь на него так и кидается. То копытом лягнуть, то укусить норовит. Ванюшка на него грозится:
— Ах ты, волчий корм, травяной мешок! Стой, не балуй!
Конь ещё пуще ярится.
Закричал Ванюшка:
— Эй, братец, уведи своего коня.
— Сейчас уведу, — Василиса отзывается.
И вышла из баньки. Взяла коня под уздцы, отвела в сторону и говорит:
— Ты, Ванюша, иди мойся, а я уже.
Ванюшка думает:
«Так и не вызнали — парень ли, девица ли?»
Вечером спать легли, шишига да Ванюшка заснули, а Василиса раздумалась: «Ох, горюшко! Промешкаю тут — правду дознаются. Надо ехать, куда ехала».
Встала, во двор вышла и коня оседлала. Только хотела в путь тронуться, собачка Викушка к ней подбежала и так посоветовала:
— Что ж ты в дальнюю дорогу поесть ничего не взяла? Возьми каши горшочек да пшена мешочек. Может, сама съешь, может, на другое пригодится.
Василиса собачку послушалась.
Всю ночь ехала, на зорьке отдохнуть остановилась. Легла на травку, шелкову муравку. Лежит и всё Ванюшку вспоминает. А Ванюшка в избушке проснулся, шишигу разбудил.
— Вставай скорей, нету моего братца Васи-Василия. Видно, на войну уехал. Поскачу и я вдогонку. Вместе будем воевать.
— Нет на то моего согласия! — шишига отвечает. — Лучше я твоего Васю на войну не пущу, а сюда представлю.
Вышла на крыльцо, в ладоши захлопала, громким голосом закричала:
— Эй вы, гуси-лебеди, серы да белы, слетайтеся-собирайтеся. На краю леса, на траве-мураве лежит Вася, то ли молодец, то ли девица. Так вы Васю ко мне доставьте.
Гуси-лебеди полетели. Васю-Василису увидели, над ней закружились.
Ур-ку, ур-ку, полетим, полетим!
Ур-ку, ур-ку, унесём, унесём!
Услыхала их Василиса, мигом горшочек каши на траву поставила, мешочек пшена по земле рассыпала.
Спустились гуси-лебеди, крыльями машут. Склевали всё дочиста и назад улетели.
Шишига их бранит, а они отвечают:
— Ты нас не всякий день и мякиной-то кормила, а тут мы белой каши да отборного зерна наклевались.
Схватила шишига прут берёзовый, бьёт, хлещет гусей-лебедей, приговаривает:
— Что сказано, то приказано, что велено, то и делайте!
Полетели гуси-лебеди назад.
А тем часом-временем заснула Василиса крепким сном. Шапка с головы её упала, русые косы по траве разметались.
Подхватили гуси-лебеди Василису, так её спящую в лесную шишигину избушку и принесли.
Ванюшка увидел, руками всплеснул.
— Чуяло моё сердце, что девица она, Василиса Прекрасная.
А шишига про себя думает: «То-то и оно, что девица. Уведёт моего Ванюшку, из-под моей власти высвободит. Надо её извести. А Ванюшку запру за дубовые двери, на железные засовы».
Заманила она Ванюшку в баньку, задвинула засов железный, навесила замок и ключ к поясу привязала — теперь никуда не денется.
Василиса к окошку баньки подошла, ласковым голосом заговорила:
— Тут ли ты, братец Ванюшка?
— Тут я, тут, Василиса Прекрасная, — отвечает. — Только незови меня братом названым, а зови женихом зарученным.
Василиса зарумянилась, будто облачко на зорьке.
— Рано мне женихом тебя называть. Сидишь ты, ровно сокол пленённый в клетке. А пока ты в неволе, и мне никуда не уйти, глупое сердце девичье не пускает.
— Спасибо тебе на ласковом слове, — отзывается Ванюшка.
А шишига на крыльцо выскочила, Василису кличет. Посылает её коров доить, что в лесу на лужайке пасутся. Василиса подойник взяла, пошла в лес. Ванюшка в баньке сидит, горюет.
— Знаю, знаю, куда моя мыка пошла, знаю, знаю, куда горе мыка отправилась. Замыслила шишига лютой смерти её предать.
Хоть бы Викушка ей помогла.
А Викушка — ушки на макушке — тут как тут. Догнала Василису, всему научила.
Пришла Василиса на лужайку, подойник посреди лужайки поставила, сама на берёзку залезла. За сучок ухватилась, громким голосом закричала:
Эй, лесные коровушки,
Лохматые бурёнушки,
Собирайтесь, подоитесь
Да опять разбегитесь!
На те слова повалили из лесу медведицы, одна другой страшней да лохматей. В подойник подоились и ушли.
Василиса с берёзы слезла, полный подойник подхватила и шишиге принесла. Шишига так от злости и затряслась.
— Коров подоила, — говорит, — это работа не работа. А вот тебе работа: иди моих овечек постриги.
Ванюшка в баньке горюет, да Викушка своё дело знает: всё Василисе рассказала, всему научила.
Вот пришла Василиса в тёмный лес, огляделась. Точно — стоит пенёк, как Викушка сказывала. Она под ним рядно расстелила, положила ножницы, потом стала на пенёк, проговорила:
Пень пня выше
Да пень пня выше!
Стал пень расти, над травой поднялся, над кустами поднялся, с верхушкой сосны сравнялся. Тут Василиса начала шишигиных овец скликать громким голосом:
Овечушки чёрные, овечушки белые,
Овечушки рыжие, овечушки серые,
Собирайтесь, постригитесь
Да опять разбегитесь!
Выскочили из чащи волки, глазами сверкают, зубами щёлкают. Друг дружку постригли, шерсть на рядно в кучу сгребли и убежали в пущу-чащу.
Василиса ножкой притопнула, пню велела:
Пень пня ниже
Да пень пня ниже!
Пень и опустился.
Принесла Василиса шишиге шерсть, а шишига, что те лесные овечки, зубами заскрипела.
«Ну, ладно, — думает, — медведи её не загрызли, волки не съели… Шибко умна, да и я не глупей. Погожу, придумаю. Всё дно изведу, не видать ей моего Ванюшки!»
