Они рисовали знак друг у друга на лбу, и при этом Крабат повторял за Тондой:
– Я мечу тебя углем от деревянного креста!
– Я мечу тебя, брат, Знаком Тайного Братства!
Они поцеловались; потом засыпали костер песком, разбросали оставшийся хворост и отправились домой.
Тонда вел Крабата той же дорогой – полем, вокруг деревни, к лесу, окутанному утренним туманом. Вдруг вдалеке возникли смутные очертания процессии, она приближалась – навстречу молча шли друг за другом девушки в темных платках с глиняными кувшинами в руках.
– Спрячемся! – прошептал Тонда. – Они несут пасхальную воду. Как бы не испугать их!
Они шагнули в тень изгороди и притаились. Девушки прошли мимо.
Крабат знал этот обычай: пасхальную воду надо набрать из источника до восхода солнца и молча нести домой. Умывшись ею, будешь красивой и счастливой весь год. И еще: если несешь воду в деревню не оглядываясь – встретишь суженого. Девушки в это верят. Кто знает, может, это и правда так, а может, и сказки.
НЕ ЗАБЫВАЙ. ЧТО Я – МАСТЕР!
У входа на мельницу Мастер прибил к дверной раме воловье ярмо. Подмастерья должны были проходить под ним, согнувшись, по одному, со словами: «Я покоряюсь силе Тайного Братства!»
В сенях их встречал Мастер. Каждому давал пощечину по левой щеке, приговаривая: «Не забывай, что ты – ученик!» Потом по правой: «Не забывай, что я – Мастер!»
Подмастерья с поклоном смиренно отвечали: «Буду повиноваться тебе, Мастер, и ныне и впредь!»
Тонду с Крабатом Мастер встретил так же, как и всех остальных. Крабат и не догадывался, что отныне будет принадлежать Мастеру и душой и телом.
В сенях они с Тондой присоединились к другим подмастерьям. У всех на лбу был тот же магический знак. Не пришли еще лишь Петар и Лышко.
Да вот и они. Как только и те прошли под ярмом, получили свою порцию пощечин и произнесли клятву, с шумом и грохотом заработала мельница.
– Быстрей! – заорал Мастер. – За работу!
Парни скинули куртки, на бегу закатили рукава, подхватили мешки, стали засыпать зерно, молоть. И все это с молниеносной быстротой под окрики Мастера.
«Вот так пасхальное воскресенье! – с досадой думал Крабат. – Бессонная ночь да еще надрывайся за троих! А во рту – ни маковой росинки!»
Даже Тонда быстро выбился из сил, пот градом катился по его лицу. Впрочем, попотеть пришлось всем. Мокрые рубашки прилипали к телу.
Когда же это кончится?
Куда ни посмотришь – хмурые лица. Все вертится, кружится, мелькает, клубится пар. Магический знак на лбу у подмастерьев постепенно смывается.
Крабат с мешком зерна, выбиваясь из сил, карабкается вверх по ступенькам. Еще немного, и он рухнет под тяжестью ноши. Но вдруг... усталость покидает его. Ноги больше не заплетаются, поясница не ноет, дышится легко.
– Тонда, гляди-ка!
Прыжок – и он наверху. Сбрасывает со спины мешок, подхватывает его и под ликующий крик парней подкидывает вверх, будто в нем не зерно, а пух.
С остальными, как видно, происходит то же самое. Они улыбаются, похлопывают друг друга по плечу. Даже вечный брюзга Кито и тот развеселился. Крабат хочет спуститься за новым мешком.
– Стой! – командует Тонда. – На сегодня хватит!
Скрип, замирающий стук – колесо останавливается.
– А теперь праздновать, братья! – ликует Сташко.
На столе угощение. Юро приносит жареных цыплят с золотистой корочкой.
– Ешьте, братья, ешьте!
Они едят, пьют, подшучивают друг над другом. А потом Андруш громко и весело запевает. Парни становятся в круг, берутся за руки, выбивают ногами такт:
Наш мельник сидит у ворот.
Клабустер, клабастер,
Клабум!
Работник из дома идет.
Клабустер, клабастер,
Клабум!
Припев «Клабустер, клабастер, клабум!» подхватывает хор. Теперь выводит мелодию Ханцо, поет следующий куплет:
Он – весел, красою цветет,
Клабустер, клабастер,
Клабум!
А мельник и зол и угрюм!
Клабустер, клабастер,
Клабум!
Круг движется то влево, то вправо, то сходясь к середине, то расходясь. Запевают по кругу один за другим.
Видя, что настал и его черед, вступает Крабат. Прикрыв глаза, допевает песню:
Он смел и подмогу найдет!
Клабустер, клабастер,
Клабум!
Он с мельником счеты сведет!
Клабустер, клабастер,
Клабум!
Кончив танцевать, опять садятся за стол. Самый молчаливый, Кубо, хлопнув Крабата по плечу, хвалит:
– А у тебя красивый голос!
– У меня? – удивляется Крабат., Только теперь он заметил, что опять может петь. Правда, глуховатым голосом, но уверенно и громко.
В понедельник, хотя праздники еще не кончились, работа идет как всегда. Только Крабат почти не чувствует больше усталости. Что ни потребует Мастер – выполняет без труда. Все ладится, все кипит в руках. Прошло то время, когда он валился с ног и едва добирался вечером до постели.
Крабат радуется. Трудно представить, как он выдерживал раньше. Что же ему помогло? Есть у него одна догадка. Как только они с Тондой остаются наедине, он решает спросить его об этом.
– Ты прав, – отвечает Тонда, – пока у нас на лбу этот знак, мы можем работать без устали с утра до вечера. Целый год!
– А в другое время? Например, с вечера до утра?
– Нет! Тогда уж придется надрываться. Но хочу тебя успокоить, Крабат. Во-первых, не так уж часто нас поднимают по ночам. А во-вторых, это можно выдержать.
Про пасхальную ночь и про горе Тонды они больше не говорили. Но Крабат часто вспоминал его рассказ про Воршулу. И тут же ему на ум приходила Певунья, что запевала той ночью. Словно вновь звучал ее нежный голос, плывущий в темноте из Шварцкольма. Это было удивительное, незнакомое чувство. Его хотелось забыть, но никак не удавалось.
Каждую пятницу после ужина подмастерья собирались у порога Черной комнаты и, превратившись в воронов, слетались на жердь.
Крабат с этим быстро свыкся. Все шло своим чередом. Мастер зачитывал отрывок из Корактора, они повторяли – кто сколько запомнил. Мастер особенно не придирался.
Крабат изо всех сил старался не забыть, как изменить погоду, вызвать дождь, град, шаровую молнию, как заслониться от пули, как, выпорхнув из себя, стать невидимкой, а потом опять вернуться в свою оболочку. Днем за работой, вечером перед сном он повторял заклинания – только бы не забыть. Теперь он был твердо уверен: человек, владеющий искусством искусств, властвует над другими. А ведь здорово иметь власть, хотя бы такую, как Мастер. Так он думал тогда. Вот и старался изо всех сил.
Это случилось вскоре после пасхи.
Мастер с фонарем в руке появился на пороге их чердака.
– За работу! Господин вот-вот прибудет! Быстрее!
Крабат от волнения никак не мог найти башмаки. Так босиком и ринулся за другими во двор.
Ночь была темная, хоть глаз выколи, новый месяц только народился. Кто-то в сутолоке наступил деревянным башмаком Крабату на ногу, он взвыл от боли:
– Эй, полегче, болван!
Но тут же кто-то зажал ему рот рукой.
– Ни слова! – услышал он шепот Тонды.
Теперь Крабат заметил, что никто еще не нарушил молчания. Какая работа их ожидала? Пожалуй, Крабат догадывался.
Вскоре подкатил Незнакомец с полыхающим петушиным пером. Подмастерья бросились к повозке, отстегнули брезент, начали таскать мешки в дом – к мертвому жернову.
Все было так же, как месяц назад, когда Крабат подсматривал в слуховое оконце. Только Мастер на этот раз не бегал вместе со всеми. Он восседал рядом с господином на козлах и щелкал кнутом, подстегивая парней, а те лишь молча сгибались под тяжестью ноши.
Крабат уже почти забыл, как тяжело таскать полные мешки. Кнут щелкает, подмастерья бегают взад и вперед, от грохота и завывания мертвого жернова дрожит вся мельница.
Так что же все-таки в мешках? Крабат пробует разглядеть, высыпая мешок. Но при тусклом свете фонаря не поймешь – то ли лошадиный навоз, то ли еловые шишки... А может, круглые камешки, покрытые засохшей грязью...
Рассмотреть как следует нет времени – пыхтя надвигается Лышко с мешком, локтем отпихивает Крабата.
Михал и Мертен наготове: подставляют пустые мешки, чтобы собрать смолотое. Другие оттаскивают полные мешки к повозке. Все как в прошлый раз. С первым криком петуха повозка уже вновь нагружена, брезентовый верх пристегнут. Гость хватает кнут и... оп-ля! – повозка летит!.. Мастер едва успевает соскочить с козел. Парни уходят в дом.
– Пошли! – зовет Тонда Крабата.
Они идут к пруду, чтобы перекрыть шлюзы. Слышно, как замирает стук мельничного колеса. Наступает тишина, ее нарушает лишь крик петуха да кудахтанье кур.
