— «Речь по поводу изобретения лошадок-качалок», — прочел еще одно заглавие секретарь.
— Вот это было бы кстати. Всем известно, что лошадки-качалки изобрел я. Пока я не стал королем, лошадок-качалок и в помине не было.
— Ваше величество, у меня есть еще речь о цвете волос.
— Прекрасно, вот это мне как раз и нужно! — воскликнул Джакомон, поглаживая свой парик. Он схватил бумагу с текстом речи и выбежал на балкон.
При появлении его величества раздалось нечто такое, что могло быть или громкими аплодисментами, или неудержимым хохотом. Многие недоверчиво настроенные придворные сочли это за смех и стали посматривать еще более подозрительно. Но Джакомон принял этот гам за аплодисменты и, поблагодарив своих подданных очаровательной улыбкой, приступил к чтению своей речи.
Не надейтесь, что вы сможете полностью ее здесь прочесть. Вы все равно ничего бы в ней не поняли, ведь обо всем в ней говорилось шиворот-навыворот. Я вам вкратце изложу ее содержание, полагаясь на память Джельсомино.
Итак, вот приблизительно то, что сказал король Джакомон:
— Что такое голова без волос? Это сад без цветов.
— Браво! — закричали в толпе. — Правильно! Это правда! Правильно!
Слово «правда» заставило насторожиться даже наименее подозрительных придворных. Но Джакомон спокойно продолжал свою речь:
— Пока я не был королем этой страны, люди с отчаяния вырывали у себя волосы. Жители страны один за другим лысели, а парикмахеры становились безработными.
— Браво! — закричал кто-то в толпе. — Да здравствуют парикмахеры и да здравствуют парики!
Джакомон на миг оторопел. Этот намек на парик задел его за живое. Но, отогнав подозрения, он продолжал:
— Граждане, сейчас я вам расскажу, почему волосы оранжевого цвета красивее волос зеленого цвета.
В этот момент один придворный потянул Джакомона за рукав и прошептал ему на ухо:
— Ваше величество, произошла ужасная вещь.
— Что такое? Говори!
— Сначала обещайте мне, что не прикажете отрезать мне язык, если я скажу вам правду.
— Обещаю!
— Кто-то написал на стенах, что вы носите парик. Поэтому люди и смеются.
Джакомон был так поражен, что выронил из рук листки со своей речью. Они поплыли над толпой и в конце концов попали в руки мальчишек. Если бы королю сказали, что загорелся его дворец, вероятно, он бы не так разозлился. Он приказал жандармам очистить площадь от народа. Затем заставил вырвать язык у того придворного, который разузнал, в чем дело, и принес неприятное известие. Несчастный впопыхах попросил, чтобы ему оставили язык. Он совершенно забыл, что следовало просить оставить ему не язык, а нос. Тогда, по крайней мере, ему отрезали бы нос, а язык остался бы целым и невредимым.
Но Джакомон на этом не успокоился. По всему королевству был разослан указ, в котором было обещано сто тысяч фальшивых талеров тому, кто укажет человека, оскорбившего его величество. На площади перед дворцом, возле самой колонны, была сооружена гильотина, чтобы отсечь голову неосторожному писаке.
— Мамочка моя! — воскликнула, стараясь получше спрятаться на колонне, Кошка-хромоножка и потрогала шею. — Я, право, не знаю, как называется на языке лжецов страх, но если его называют смелость, то я сейчас чувствую себя ужасно смелой.
Из осторожности она весь день провела в своем убежище, свернувшись в клубок. К вечеру, убедившись, что не произойдет неприятных встреч, она спустилась вниз с колонны, сотню раз оглядываясь по сторонам, прежде чем сделать хоть шаг вперед. Когда она очутилась уже на земле, ее задние лапы были готовы сразу пуститься наутек. И вот в этот момент она снова почувствовала в передней правой лапке неприятный зуд.
— Ну вот, опять начинается, — промурлыкала Кошка-хромоножка. — Придется мне, пожалуй, чтобы прошел этот зуд, опять написать что-нибудь неприятное на память королю Джакомону. Понятно, раз родилась я нарисованной на стене, всю жизнь мне придется теперь заниматься писаниной. Но я не вижу здесь ни одной стены. А напишу-ка я там.
И на топоре гильотины своей лапкой из красного мела она нацарапала новое послание королю Джакомону. Оно гласило:
ВЕСТЬ ЛЕТИТ СО ВСЕХ СТОРОН: «ЛЫСЫЙ, ЛЫСЫЙ ДЖАКОМОН!»
Зуд сразу прошел, но Кошка-хромоножка с беспокойством отметила, что ее лапа укоротилась на несколько миллиметров.
— У меня и так уже не хватает одной лапы, — сказала она, — а если я буду писать, то и другая лапа сотрется, как же я буду тогда ходить?
— Ну, сейчас я тебе помогу, — услышала она голос за своей спиной. Если бы речь шла только о голосе, Кошка-хромоножка смогла бы спастись бегством. Но у голоса были две руки и цепкие пальцы, которые крепко ее держали. Руки и голос принадлежали уже немолодой синьоре, ростом почти в два метра, на вид сухой и строгой…
— Тетушка Кукуруза!
— Да, это я, — прошипела старая синьора, — и я возьму тебя с собой. Ты у меня узнаешь, как таскать ужин у моих кошек и писать мелом на стенах.
Кошка-хромоножка без возражений дала себя завернуть в накидку тетушки Кукурузы, тем более что из ворот королевского дворца уже показалось несколько жандармов.
«Хорошо, что тетушка Кукуруза появилась раньше, — подумала Хромоножка, уж лучше попасться ей, чем Джакомону».
Глава седьмая. Кошка-хромоножка без лишних слов учит мяукать глупых котов
Тетушка Кукуруза принесла Кошку-хромоножку домой и пришила ее к креслу. Да, да, именно пришила иголкой и ниткой, как пришивают рисунок на скатерть, когда хотят ее вышить. Прежде чем оборвать нитку, она сделала двойной узел, чтобы не разошелся шов.
— Тетушка Кукуруза, — сказала Кошка-хромоножка, сразу повеселев, — вы бы по крайней мере хоть синие нитки выбрали, они лучше подошли бы к цвету моей шерсти. Эти оранжевые ужасны, они напоминают мне парик Джакомона.
— Нечего говорить о париках, — ответила тетушка Кукуруза. — Самое главное, чтобы ты сидела спокойно и не убежала от меня, как вчера вечером. Ты редкостное животное, и от тебя я жду больших дел.
— Я всего-навсего кошка, — скромно заметила Хромоножка.
— Ты кошка, которая мяукает, а в наши дни таких мало. Вернее, их даже вовсе нет. Кошки вздумали лаять, как собаки, и, конечно, у них это плохо получается, ведь они родились не для этого. Я люблю кошек, а не собак. У меня семь кошек в доме. Они спят на кухне под умывальником. Всякий раз, когда они раскрывают рот, мне хочется прогнать их. Я раз сто пробовала научить их мяукать, но они не слушаются меня.
Кошка-хромоножка начала испытывать симпатию к этой старой синьоре, которая, несомненно, спасла ее от полиции и которой до смерти надоели лающие коты.
— Во всяком случае, — продолжала тетушка Кукуруза, — разговор о кошках мы отложим до завтра. Сегодня вечером мы займемся другим делом. Она подошла к небольшой этажерке и достала с нее книгу.
— «Трактат о чистоте», — прочитала ее заглавие Кошка-хромоножка.
— А теперь, — заявила тетушка Кукуруза, удобно устраиваясь в кресле напротив Хромоножки, — я тебе прочту эту книгу от первой главы до последней.
— Сколько же в ней страниц, тетушка?
— Пустяки! Всего-навсего восемьсот двадцать четыре, включая оглавление, которое я, так уж и быть, не буду читать. Итак: «Глава первая. Почему не следует писать свое имя на стенах. Имя — вещь важная, и им нельзя разбрасываться. Нарисуйте красивую картину и можете поставить под ней свою подпись. Создайте прекрасную статую, и ваше имя будет красоваться на пьедестале. Изобретите хорошую машину, и вы будете иметь право назвать ее вашим именем. Только те, кто не делает ничего хорошего, пишут свое имя на стенах».
— Я вполне согласна с этим, — заявила Хромоножка. — но ведь я-то писала на стенах не свое имя, а короля Джакомона.
— Молчи и слушай. «Глава вторая. Почему не следует писать на стенах имена своих друзей».
— У меня всего-навсего один друг, — сказала Кошка-хромоножка. — Он был у меня, но я его потеряла. Я не хочу слушать эту главу, иначе я очень расстроюсь.
— Но тебе все же придется ее прослушать. Ты ведь все равно не можешь двинуться с места.
Но в эту минуту зазвенел звонок, и тетушка Кукуруза встала, чтобы пойти открыть дверь. Вошла девочка лет десяти. То, что это была девочка, можно было заключить по пучку волос, наподобие конского хвоста, собранных у нее на затылке. В остальном она могла легко сойти за мальчика, потому что была одета в джинсы и клетчатую ковбойку.
— Ромолетта! — воскликнула Кошка-хромоножка вне себя от удивления.
Девочка посмотрела на нее, стараясь вспомнить.
— Где мы с тобой встречались?
— Ну как же, — продолжала Кошка-хромоножка, — тебя ведь можно назвать почти моей мамой. Разве мой цвет ничего тебе не напоминает?
— Напоминает, — ответила Ромоллета, — кусочек мела, который я однажды одолжила в школе.
