— Пойдем туда. Там что-то раскапывают.
Сжимая черные орехи с хвостиками, они подошли ближе. На правый берег, сверкая как молнии, набегали волны, на левом крутом берегу колыхались стебли мисканта, словно сделанные из серебра и перламутра.
Подойдя ближе, они чуть не уткнулись в высокого человека в очках с толстенными линзами и высоких сапогах, похожего на ученого, который что-то поспешно записывал в блокнот и увлеченно командовал подручными, которые орудовали кирками и лопатами.
— Копайте так, чтобы не сломать, работайте лопатой! Вон оттуда заходите! Так не пойдет, нет не пойдет. Зачем так грубо?!
Из белой мягкой скалы торчал наполовину выкопанный голубоватый скелет огромного-преогромного зверя, который, казалось, упал и умер на этом самом месте, словно его чем-то придавило. Приглядевшись внимательнее, они разглядели около десяти квадратных глыб, аккуратно вырезанных из скалы и пронумерованных. На них были отпечатки раздвоенных копыт.
— Вы что, на экскурсии? — спросил их, сверкнув очками, ученый. — Вы видели орехи? Им больше миллиона лет. Не очень древние. Миллион двести тысяч лет назад, в конце третичного периода здесь был берег моря, поэтому попадаются ракушки. Там, где сейчас течет река, как раз бушевали приливы и отливы А этот зверь называется «Bos taurus[137]». Эй, эй, там нельзя киркой, аккуратненько долотом пройдитесь. Ну, так вот. «Bos taurus» является предком современной коровы, раньше их тут много водилось.
— Он вам нужен для экспозиции?
— Нет, для доказательства. У нас уже есть различные доказательства того, что здесь залегает толстый геологический слой, который сформировался примерно миллион двести тысяч лет назад. Однако покажется ли другим людям этот слой таким же интересным, увидят ли они здесь что-нибудь, кроме ветра, воды и пустого неба? Понятно? Однако… Эй, эй, там нельзя лопатой. Ниже должны быть ребра.
Ученый метнулся туда.
Уже пора! Пойдем! — сказал Кампанелла, взглянув на карту и наручные часы.
— Простите, но мы хотим попрощаться, — сказал Джованни и вежливо поклонился ученому.
— Вот как… ну, до свидания, — сказал ученый и стал демонстративно расхаживать по раскопкам, давая указания.
Мальчики стремглав неслись по белой скале, чтобы не опоздать на поезд. Они мчались как ветер, словно и впрямь были ветром. Однако дыхание не перехватывало, а ноги были легкими-легкими.
Вот, если бы всегда можно было так бегать, запросто обежал бы весь свет, — подумал Джованни.
Они мчались по берегу, и огни возле турникетов на станции становились все ближе. И вот мальчишки уже сидят на своих местах в вагоне и смотрят из окошка назад — туда, откуда только что прибежали.
— Вы не против, если я здесь сяду?
За спиной ребят послышался грубоватый, но вежливый мужской голос.
У незнакомца была рыжая борода и сутулая спина, коричневое пальто потрепанно, а на плечах — две белые котомки с какой-то поклажей.
— Садитесь, пожалуйста, — ответил Джованни, пожав плечами.
Незнакомец чуть заметно улыбнулся в бороду и спокойно положил вещи на багажную полку. Джованни стало очень одиноко и грустно, он молча посмотрел на часы. Вдруг откуда-то донесся звук похожий на голос стеклянной флейты. Поезд медленно тронулся. Кампанелла рассматривал потолок вагона. На одной из лампочек сидел черный жучок, его огромная тень падала на потолок. Рыжебородый разглядывал Джованни и Кампанеллу с улыбкой, будто они напоминали ему кого-то. Поезд постепенно набирал ход, и за окном, сменяя друг друга, мелькали речки и заросли мисканта. Немного смущенно бородач спросил:
— Куда едете?
— Куда глаза глядят, — неловко ответил Джованни.
— Вот здорово! Ведь этот поезд действительно идет, куда глаза глядят!
— А вот вы-то куда едете? — спросил Кампанелла так резко, будто нарывался на ссору, и Джованни не смог удержаться от смеха.
Даже пассажир в остроконечной шапке и с большим ключом на поясе, сидевший напротив, бросил на них взгляд и рассмеялся. Кампанелла покраснел и тоже засмеялся. Однако бородач, нисколько не обидевшись, дернул щекой и сказал:
— Я-то скоро выхожу. Я птицелов.
— А каких же птиц вы ловите?
— Журавлей и гусей. А еще цапель и лебедей.
— Здесь много журавлей?
— Да. Вон, недавно кричали. Не слышали?
— Нет.
— Они и сейчас кричат. Ну-ка, вслушайтесь хорошенько. Джованни и Кампанелла подняли глаза и прислушались. Сквозь грохот поезда и шуршание ветра из зарослей мисканта доносились крики «корон-корон», похожие на бульканье воды.
— А как вы их ловите?
— Журавлей или цапель?
— Цапель, — ответил Джованни, подумав про себя: «Какая, собственно, разница…»
— Это несложно. Поскольку цапли состоят из замерзших песчинок Небесной реки, они всегда к реке и возвращаются. А я жду на берегу, пока все цапли не опустятся на землю. Они еще не успели как следует встать, как я крепко хватаю их. Цапля цепенеет, успокаивается и умирает. А что дальше, так это всем известно, их засушивают, как листья.
— А зачем засушивать цапель?! На чучела, что ли?
— Нет, не на чучела, их же все едят.
— Чудно как-то! — сказал Кампанелла, склонив голову набок.
— Ничего странного и необычного. Вот.
Птицелов поднялся, взял котомки с полки и ловко развязал.
— Вот, смотрите! Я их только что поймал.
— И правда, цапли! — воскликнули мальчики от неожиданности.
Десять белоснежных цапель с поджатыми черными ногами, сверкая как Северный Крест, лежали в котомке, плоские, как барельефы.
— Глаза закрыты, — Кампанелла пальцем тихонько дотронулся до глаза, похожего на лунный серпик.
На голове у цапель, как и положено, были белые хохолки, острые, как наконечники копий.
— Ну, вот, видите — сказал птицелов, и, завернув птиц в фуросики,[138] перевязал сверток веревкой.
Джованни стало интересно, кто же здесь питается цаплями, и он спросил:
— А цапли вкусные?
— Конечно. Каждый день заказывают. Но лучше идут дикие гуси. Они и красивее, и приготовить их проще простого. Смотрите.
Птицелов развязал другую котомку. Гуси в желтую и голубую крапинку, светящиеся, будто фонарики, были, как и цапли, чуть сплющены и уложены клюв к клюву.
— Их уже можно есть. Ну, же, попробуйте, — птицелов слегка потянул желтую гусиную ножку.
Она легко и аккуратно отделилась, будто была шоколадная.
— Пожалуйста, угощайтесь! — птицелов разломил ножку пополам и протянул мальчикам.
Джованни съел кусочек и подумал: «Это же конфеты! Гораздо вкуснее шоколада, но разве такие гуси могут летать? Наверное, этот человек — местный кондитер! Однако неудобно есть его конфеты на дармовщинку. Размышляя, Джованни продолжал жевать.
— Съешьте еще, — предложил птицелов и вновь вытащил сверток.
Джованни хотелось еще, однако он постеснялся и ответил:
— Нет, спасибо. Достаточно.
Тогда птицелов предложил угощение человеку с ключом, который сидел напротив.
— Мне неловко, это же ваш товар, — поблагодарил тот в ответ, сняв шапку.
— Ничего-ничего! Угощайтесь. Как ситуация в этом году с перелетными птицами?
— Прекрасно. Позавчера во вторую смену меня просто одолели звонками с жалобами, мол, почему огни маяка гасли вопреки правилам. Но я-то тут при чем! Перелетные птицы сбились в стаи, и стаи эти заслонили свет — что тут можно сделать! А они, дураки, ко мне пристают… Вот я им и говорю — обратитесь к командиршам с тоненькими ножками и острыми клювиками в развевающихся на ветру плащах. Ха-ха-ха!
Мискант кончился — и тут же с пустого поля ударил в глаза свет. Кампанелла решил задать вопрос, который вертелся у него на языке.
— А почему цапель труднее готовить?
Птицелов повернулся к мальчикам.
— Чтобы приготовить цаплю, нужно повесить ее дней на десять в свете Серебряной реки, или зарыть в песок дня на три или четыре. Ртуть испарится, и можно есть.
— Но это же не мясо. Это же просто конфеты, — решительно сказал Кампанелла, судя по всему, думая о том же, что и Джованни.
Птицелов почему-то засуетился и со словами:
— Ах, да. Вот… мне выходить, — вскочил, схватил свои вещи и мгновенно исчез.
«Куда это он?», — мальчики с недоумением переглянулись, а смотритель маяка заулыбался и, чуть привстав, посмотрел в окно. Они увидели, что птицелов стоит на речном берегу, поросшем сушеницами, и от него исходит фосфоресцирующий свет — желтый и синий. Разведя в стороны руки, он внимательно всматривается в небо.
— Он уже там! Очень странно! Похоже, снова собирается птиц ловить. Вот здорово, если бы птицы спустились, пока поезд не тронулся.
Не успели они это сказать, как вдруг будто снег посыпался с пустынного неба. С громкими криками опустилась вниз большая стая цапель, таких же, каких они видели в котомке. Птицелов, страшно довольный, что все получилось, как на заказ, широко расставил ноги и стал хватать за поджатые лапки опускавшихся цапель — одну за другой — и засовывать их в полотняный мешок. Несколько мгновений цапли в мешке продолжали мигать синим светом, как светлячки, а затем постепенно белели и закрывали глаза. Цапель, избежавших цепких рук птицелова, было больше. Но стоило их ножкам коснуться песка, как цапли скукоживались, как тающий снег, и становились плоскими; постепенно они растекались по песку и гальке, будто жидкая медь из плавильной печи. Следы их еще некоторое время виднелись на гальке, а, затем, несколько раз сменив цвет с белого на темный, сливались с цветом песка.
