Вдруг послышалось: — Бах! — и все подскочили на месте. Эрцгерцог сразу всё понял и решил отомстить. Он выстрелил в Тони из своего безотказного пистолета с агатовой рукояткой, украшенной драгоценными камнями! А ведь он мог сразиться с Леонцием, своим главным противником. Но нет, Эрцгерцог гораздо хуже, чем о нём думают. Он задумал убить сына Леонция.
Вот беда, так беда! Не станем описывать последовавшую суматоху, чтобы не терять времени. Поднялся страшный крик, посыпались проклятия, послышался плач. Медведи, находившиеся в партере, немедленно открыли огонь, изрешетив пулями Эрцгерцога. Тот рухнул, сражённый наповал. По залу распространился едкий запах пороха. Старым солдатом он даже приятен, а вот придворные дамы и фрейлины от него чихают.
А что же Тони? Увы, он ранен и летит вниз головой на сцену, где стоят окаменевшие балерины. Он упал и лежит без чувств. Отец спешит ему на помощь.
Прижимая к груди любимое чадо,
Царь Леонций слёзы над ним проливает
и, горем убитый, так причитает:
«Мальчик мой, зачем судьбе было надо,
чтобы я столько тебя искал,
а, встретив, снова тебя потерял?»
И Тони, открыв глаза, наконец
прошептал: «Всё кончено, прощай, отец».
Словно ребёнок, Царь зарыдал
и опять в отчаяньи сына позвал:
«Не надо, Тони! Тебя спасут.
Теперь мы вместе. Я с тобой, я тут.
Мы тебя вылечим. Не умирай!
Жизнь будет снова похожа на рай».
Рай? Никто в него уже не верил. У всех на глазах были слёзы. Вельможи и сановники молча обнажили головы. Даже у профессора Де Амброзиуса — вы только посмотрите, — даже у него подрагивала борода. Неужели наш медвежонок умрёт? Неужели все старания его отца были напрасны? Неужели это несчастье омрачит великую победу? Неужели судьба окажется такой жестокой?
Три-четыре, всё сначала.
В тишине большого зала
над всеми нависли
мрачные мысли.
И вот, когда медвежонок лежал, обагрённый кровью, а Царь Леонций обливался слезами отчаяния, когда при виде этой ужасной сцены публика застыла на своих местах, испытывая жалость и смятение, когда в главном театре столицы, стены которого знавали только пение, музыку и аплодисменты, воцарилось тягостное молчание — в приоткрытое окошко влетела голубка и весело закружилась над залом.
Это была голубка добра и мира. Она многое повидала на своём веку. Голубка думала, что явилась в нужный момент. Ей хотелось вместе со всеми отпраздновать обретение похищенного медвежонка. Но приглядевшись к лицам, она поняла, что случилась беда. Наконец она увидела Царя Леонция. Он прижимал к груди раненого сына.
Голубка смутилась. Видно, она прилетела не вовремя. Публика смотрела на неё с явным неодобрением. Как быть, улететь? Или забиться в тёмный угол? Вдруг голубку озарило, и она села прямо на верхушку колпака, венчавшего голову профессора Де Амброзиуса. Охваченный волнением, тот не отрывал глаз от печальной сцены.
Тогда все взоры обратились на старого звездочёта. Царь Леонций тоже смотрел на Де Амброзиуса. И Де Амброзиус перевёл взгляд на Царя Леонция. Одна и та же мысль завладела всеми, кто был в театре: только волшебник одним взмахом волшебной палочки мог спасти медвежонка. Так что же он медлил?
А медлил он оттого, что после истории с мольфеттанскими кабанами у него в запасе оставалось одно последнее заклинание. И если он использует это заклинание, то прощай славное поприще волшебника. Он снова превратится в несчастного старикашку, к тому же весьма отвратного на вид. Если же он захворает, придётся и ему принимать все эти противные лекарства, как простому больному. А так бы он излечился по мановению волшебной палочки. Можно ли было требовать от него подобной жертвы? У Царя Леонция имелись свои счёты с волшебником. Но он был очень скромным и не осмеливался просить чародея о таком подарке. Он лишь молча смотрел на Де Амброзиуса.
Тут в тишине огромного зала
что-то тихонечко застучало,
словно маленькое сердечко.
Это голубка, севши беспечно
к профессору на высокий колпак,
клювом стала долбить его так,
точно хотела сказать: «Мудрец,
да есть ли сердце у тебя, наконец?
Ты слишком занят самим собой,
надо о других подумать порой!»
Вы, конечно, этому не поверите, скажете, что все это выдумки, что такое бывает только в сказках и так далее и тому подобное. Однако при виде умирающего медвежонка звездочёт почувствовал угрызения совести за все свои подленькие делишки, которые совершил в порыве ненависти к Царю Леонцию и его медведям (вспомните призраков и Котищу-Страшилищу!). Что-то кольнуло его изнутри. А может, он и впрямь загорелся желанием сделать доброе дело или просто отличиться, стать эдаким героем. Вынул он из своего халата волшебную палочку — ох и жалко же ему было! — и начал кудесить, в последний раз в жизни. Де Амброзиус мог добыть себе златые горы и роскошные замки, стать королём, императором, разгромить армии и потопить флотилии, жениться на индийских принцессах. Он мог бы заполучить всё, чего только душа пожелает, не пойди он на такую жертву. Но вместо этого он медленно изрёк заклинание, чеканя каждый слог:
Фарете финкете симорэ
абиле фабиле доминэ
буруну ситуру кара прит
фуфуру муфуру пиперит.
Медвежонок приоткрыл оба глаза, встал и выпрямился во весь рост. От дырки, которую проделала в его шкуре пуля, не осталось и следа. Правда, силёнок у него было совсем немного. Как-никак крови он потерял предостаточно. Вне себя от радости Царь Леонций пустился в пляс по сцене. Да и голубка вздохнула с облегчением. Она живо порхала то тут, то там. Зал огласился радостным возгласом:
— Да здравствует профессор Де Амброзиус!
Но звездочёт куда-то исчез. Он незаметно выскользнул из ложи и бежал домой, сжимая в руке теперь уже бесполезную палочку. Профессор сам не знал, грустить ему после всего этого или радоваться.
А теперь, любезные наши читатели, пришло время устроить праздник. Одни хотели провести военный парад, другие — ночные гулянья. Спорили они спорили и порешили вот на чём: утром пройдёт военный парад, а вечером будет бал с фейерверком. На параде присутствовал медвежонок Тони. Стоять ему было трудновато. Так что он сидел в кресле-каталке, укрытый мягким одеялом. Зато уже вовсю участвовал в гуляньях. Вместе с папой, который держал его за лапу, Тони водил большой хоровод под звуки польки. А всё потому, что за день сумел набраться сил и как следует подкрепиться пирогами с мясом.
Сначала на площади главной
парад был устроен славный.
Перед ратушей, под знамёнами
медведи прошли колоннами.
После от гор до побережья
празднество началось медвежье,
и на весь сицилийский мир
закатили грандиозный пир.
Чтоб попотчевать добрых гостей,
наготовили столько сластей
(вафель, сахарной ваты,
карамели, нуги, шоколада,
тортов, пирогов, пирожного,
муссов, щербетов, мороженого,
пончиков, пирожков, ватрушек,
сдобочек, кренделей, пампушек),
что было всего не счесть,
а уж тем паче не съесть.
Едва лишь стало смеркаться
загорелась иллюминация,
и до первых лучей восхода
длились танцы и хороводы.
А в парках — и в скверах даже —
не смолкали военные марши.
(И только Амброзиус старый
прятался от всех за кустами).
В общем, день удался, бесспорно.
Жаль, однако, что кончился скоро.
Ч.
Мы мало ценим дни, часы, минуты.
Куда спешить? Успеется! И что ж?
Потом страницу вдруг перевернешь,
Глядишь - тринадцать лет минуло.
Вот так, как ни в чём не бывало, мы перенеслись на целых тринадцать лет вперёд с момента нашей последней встречи. Царь Леонций беспрепятственно правит на Сицилии, потому что ни у кого не хватило смелости бросить ему вызов. Люди живут в полном согласии с медведями. Дни протекают тихо и мирно. У всех на душе совершенный покой. Кажется, так будет вечно. Много чего сделано благодаря наукам и стараниям. В столице выросли прекрасные дома. Создаются мудрёные машины, чудесные экипажи, небывалые летательные аппараты. Ходят слухи, что профессор Де Амброзиус, несмотря на свой преклонный возраст, заново начал изыскания и сотворил (подумать только, в его-то годы!) новую волшебную палочку. Правда, она не такая могущественная, как та, которую он использовал на благо медведей, но тоже вполне ничего. Звездочёт надеется совершить с её помощью хотя бы маленькое волшебство, чтобы излечиться, если к нему пристанет какая-нибудь хворь, только не очень сильная — серединка на половинку.
