Виктор Виткович - Сказка среди бела дня

— Не может быть! — сказал он.

— А что? — окружили его конькобежцы.

— Всесоюзный рекорд! — сказал он и схватился за голову.

Потом с подозрением осмотрел секундомер, послушал, вынул из кармана часы-луковицу с секундной стрелкой.

— А ну, давай ещё раз, — сказал он.

— Можно мне? — спросила Зоя.

— Можно, — кивнул дядя Вася.

Девочка встала на старт. Дядя Вася махнул рукой, и Зоя побежала. Она бежала совсем плохо. Ей даже не помогало «давай-давай», которое кричали мальчишки. В довершение всего она упала и пересекла линию финиша лёжа.

— Мировой рекорд, — сказал дядя Вася как потерянный.

— Ура-а! — закричали ребята.

Зоя встала и, вспомнив, как вела себя чемпионка Москвы Римма Жукова, скромно улыбнулась и поклонилась.[5]

Пробежал Митя.

— Митька! — крикнули ему ребята. — Иди мировой рекорд бить!

— Это не рекорд, это время останавливается!.. — закричал Митя отчаянным голосом. — Лёля… — его голос сорвался.

Ребята посмотрели друг на друга, потом на Митю. Но он уже бежал к лесной опушке.

Темнело. Из леса к Щучьему озеру крались тени. Над прорубью стоял дымный туман. Где-то в тучах каркнула ворона, и ветви деревьев будто сомкнулись, закрыв серое небо.

Девочка лежала на снегу. Её ресницы дрожали. Над ней склонились две снежные бабы. Слушая Лёлино сердце, Бумажная душа прошептала Чёрной:

— Сейчас распишется, и сердце остановится…

Обмакнув воронье перо в банку с чернилами, она сунула его Лёле в руку. Девочка открыла глаза.

— Распишись, — сказала Бумажная душа и начала монотонно читать приготовленную расписку: — «Верю, что мальчик Митя не мальчик, а серый волк…»

Лёле было уже всё равно. Она взяла дрожащей рукой расписку, чтобы подписать своё имя. Вдруг раздался отчаянный крик:

— Стой! Стой! — Это бежал Митя, проваливаясь в снег и размахивая руками. Он подскочил к Лёле, выхватил из её рук расписку и разорвал на мелкие кусочки.

Лёля широко открыла глаза, улыбнулась. И в то же мгновение в мире произошло чудо. В городе Ярославле в часовой мастерской на всех часах маятники вздрогнули и пошли быстро и весело. Мастер Петушков будто очнулся, поглядел на часы, пробормотал: «Что это было со мной?» — и провёл рукой по глазам.

А в Митиной избе случилось вот что. Мама, ворчавшая на пироги, которые ни за что не хотели печься, вытащила противень из печи и ахнула: «Только что смотрела!» Пирог сгорел. Она взглянула на ходики, но они шли так звонко, что ни ей и никому другому не могло бы и в голову прийти ничего плохого.

Всюду время пошло быстрее, даже поезда и самолёты во всём мире прибавили скорость! А у Щучьего озера Чёрная душа уже скрутила Мите руки; он старался вырваться.

— Ты что лезешь не в своё дело?! — сказала Чёрная душа. — Тебя трогали?!

— Да-а… — сказал Митя. — Вы же время останавливаете!

— А тебе какое дело?

— Как какое? Время остановится — жаворонки не прилетят! Не будет яблок! Купаться нельзя будет! За ягодами не пойти! Я никогда не перейду в четвёртый класс! И никто никогда не полетит на Луну! Пусти! — вдруг взвизгнул Митя и укусил бабу в руку.

Чёрная душа схватила горсть снега и заткнула ему рот.

— Не трогайте! Оставьте его! — закричала Лёля. Но Чёрная душа потащила Митю к проруби, края которой дымились.

— Не надо! Не надо! — крикнула Лёля, кинувшись вслед. — Не убивайте его! Хотите, я отдам вам сердце?

— Лёля, не отдавай им сердца! — отчаянно закричал Митя.

Чёрная душа подняла мальчика над прорубью, где крутилась тёмная вода, и сказала Лёле:

— Твоё сердце или его жизнь?

— Возьмите, — сказала Лёля.

Она вынула из груди своё сердце-часики, протянула Чёрной душе и тут же застыла; лицо её помертвело, синие глаза померкли. И она осталась стоять маленькой снежной девочкой с протянутой рукой, на которой лежали детские часики.

Привязав на всякий случай Митю к стволу ивы, торчавшему прямо из льда, бабы подбежали к Лёле и остановились поражённые: часики с нарисованными стрелками шли, тикали.

— Идут почему-то… — прошептала Чёрная душа.

— Да что ты?! — ахнула Бумажная.

Чёрная душа взяла часики, потрясла, приложила к уху:

— Идут!

Бабы тупо глядели друг на друга картофельными глазами.

— Это всё ты, — зашипела Бумажная душа. — Надо было сначала остановить сердце волшебными чернилами, как я хотела, а потом уже вынимать!

Швырнув с размаху часики об дерево, Чёрная душа подняла их и поднесла к уху: идут!

— Видишь, что ты натворила! — продолжала ворчать Бумажная душа, смотря злыми глазами на Чёрную.

Та бросила часики на пень, топнула по ним ногой, подняла, — идут! Тогда она окунула часики в прорубь, в тёмную ледяную воду, такую холодную, что, если туда опустить кончик пальца, он тут же превратится в сосульку.

— Ну как? — спросила Бумажная душа, когда Чёрная вынула из проруби часики.

Не отрывая часов от уха, Чёрная душа сказала:

— Ладно, старикан сам остановит!

И двинулась по сугробам, за нею Бумажная душа.

Мите удалось развязать зубами узел верёвки; он освободился и подбежал к Лёле.

— Лёля, — тихо сказал он. Но она молчала.

— Лёля, скажи что-нибудь! — закричал он.

Но девочка была неподвижна, снежная, неживая. И Митя заплакал. Глядя на погасшие глаза девочки, он сказал:

— Клянусь! Я принесу тебе твоё сердце! И, стиснув зубы, пошёл по следам снежных баб. Оглянулся: маленькая снежная девочка стояла под высокими тёмными елями, протянув вперёд руку. И Митя зашагал.

Гудели телеграфные столбы. Над шоссе курилась снежная пыль. Бабы бежали по краю дороги. Мимо мчались машины, обдавая баб гарью бензина.

Увидев издали грузовик с бидонами молока, Чёрная душа остановилась. Машина приближалась, грохоча бортами. Туго надутые баллоны, серые, тяжёлые, будто каменные, стремительно надвигались. Чёрная душа присела на корточки, прицелилась и подбросила часики под колесо, как мальчишки подбрасывают пистоны. Грузовик с грохотом промчался, подпрыгнув на часиках. Бабы бросились к часикам. Чёрная душа поднесла их к уху.

— Ну? — спросила Бумажная душа.

— Идут, — мрачно сказала Чёрная.

И они побежали дальше к перекрёстку, перед которым на столбе торчала табличка: «В Ярославль. В Углич».

Только хотели бабы побежать по направлению «В Ярославль», как увидели Продажную душу, мчавшуюся навстречу на дамском велосипеде с сеткой на заднем колесе. Бабы попробовали вдвоём спрятаться за табличку, но Продажная душа уже орала:

— Куда? Куда? Девочки!

— В город, — невозмутимо сказала Чёрная душа, выйдя на обочину дороги, и показала ей часики.

— Но это жульничество! — взвизгнула Продажная душа, соскочив с велосипеда. — Я же потратилась! Я купила взамен золотые часы!

— Ну и носи их! — сказала Чёрная душа.

Продажная душа завопила:

— Я пожалуюсь Старому году!

— Попробуй! — усмехнулась Чёрная душа. — А я напишу на вас обеих донос, что вы кричали: «Да здравствует Новый год!»

Бабы от такого нахальства разинули рты. А Чёрная душа неожиданно вскочила на велосипед Продажной и помчалась к Ярославлю, крутя педали своими ледяными ногами. Бабы завопили и погнались за ней.

Но разве можно было её догнать! Она так пригнулась к рулю, что из её правого глаза чуть не вывалилась картофелина. Вот почему Чёрная душа не заметила, как её обдала смёрзшимися комьями снега и обогнала машина, в которой ехал Митя.

Впрочем, Митя тоже не заметил бабу. Сидя в кабине самосвала, он что-то доказывал шофёру. Он уже рассказал о Лёле, и о Старом годе, и о злых бабах…

Заглядывая шофёру в глаза, Митя говорил:

— …Они хотят остановить время! Понимаете?

— Как это? — солидно спросил шофёр.

— А так. Вам к которому часу в гараж?

— Ну, к пяти…

— Пяти не будет, — сказал Митя. — Сегодня будет, завтра нет.

— А когда же в гараж? — спросил шофёр, посмотрев на Митю.

— Никогда, — сказал Митя. — Так и будете всегда ездить.

— Здоров врать! — сказал шофёр и покрутил головой.

Митя горестно замолчал.

Сидя в своей башне с бойницами вместо окон, где висел огромный неподвижный маятник и сверху торчали зубчатые колёса гигантского заржавленного механизма, Старый год писал тушью на листе ватманской бумаги:

Что есть — то есть, чего нет — не будет. В мире

ничего нового не случится. Ничего не изменится.

Отныне 31 декабря будет длиться вечно!..».

Заскрипели ступени, распахнулся люк в полу, из него выскочила Чёрная душа и безмолвно положила на стол перед Старым годом волшебные часики — сердце Лёли. Старичок вскочил, вцепился в часики. И вдруг наверху захрипели башенные часы, заскрежетали колёса, взлетел столб пыли. И тяжёлый маятник пронёсся мимо голов Старого года и Чёрной души, которые отпрянули поражённые.