– Изволь, родимый служивый, пусть он отрежет там, как знает; только-бы про нас немного на нужду оставил.
Отдала старушка холст, а Яшка и спасибо бабушке: не даром у него день прошел, не даром он старуху уговаривал.
Пришли домашние; поразсказала старуха, как она внуку-покойнику послала холст, чтобы он на три рубахи отрезал себе…. Забранились на нее домашние: что ты, старая, наделала! Ведь солдат-то плут обманул тебя, наговорил тебе небылиц, а ты и поверила; поди скорее к командиру, проси, чтобы он отдать приказал!»
Спохватилась старуха. И в самом деле, говорит, ах плут-разбойник, ведь и то он обманул меня, хотел тотчас же назад принесеть, ан уж вечер, а его нет, как нет!.. сей-час же пойду отыщу его, да еще командиру пожалуюсь!
«А как ты его узнаешь?» говорят домашние.
– Узнаю, тотчас узнаю; у меня верная примета есть!
Поплелась старуха жаловаться; пришла к офицеру. Батюшка, командир милостивый, солдат твоего пока у меня обманом целый холст стянул, прикажи мне у него назад взять!
«Я не знаю, старушка, который солдат; знаешь ли ты его имя?»
– Нет, кормилец, имени не знаю.
«Как же я его отыщу?»
– Я узнаю его попримете, только прикажи мне осмотреть всех.
«Изволь, бабушка; если узнаешь, то я его не помилую.»
Вывели всех солдат, поставили в ряд и Яшка тут же, как правый; бравее всех в строю стоит.
«Который же» спрашивает офицер.
– А вот сей-час осмотрю, родимый.
Обошла старушка спереди, не может узнать; а как поглядела сзади, так и ударилась выть голосом:
– Ах ты, батюшка мои, ах родной кормилец ты мои!. Да они у тебя таковские, у лих у всех сзади полы-то поразрезаны…
Так старушка повыла-поплакала, а не нашла виноватого.
Яшка на другой день опять за проказы. Забежал в третью избу, опять, кроме старухи, нет никого. Яшке опять это на руку.
«Ну что, бабушка-старушка, здорово; где твои молодые-то?»
– Да пошли все в поле на работу.
«Эко дело! А что, небойсь скоро воротятся?»
– И нет, родимый, разве к вечеру.
«Эх досадно; а мне бы хотелось с ни мы повидаться, видно подождать придет!.. Давай пока, бабушка, недосуге покалякаем… Ну, что, как у вас в деревне?.. каков бурмистр, староста, каковы оброки, хороши ли хлеба уродилися?»
Старуха радехонька поговорить; рассказывает да распрашивает; а Яшка вертится на одном месте туда и сюда, поглядывает и по стенам, и под лавками, нет ли чего на его руку лишнего, однако ничего не видать, все поприбрано.
Старуха все пересказала, давай сама распрашивать.
– От чего это, батюшка, вас так много?.. откуда вы беретеся? неужто все из некрутов?..
«Нет, бабушка, где из некрутов столько набрать; а вот мы, как выйдем в поле чистое, то у нас солдат солдата из глины лепит.»
– Поди ты, какие чудеса!.. За то ведь, родимый, чаю вас и на войне много переводят?
«Ну, где ж много!.. Ведь у нас штыки граненые, тесаки точеные, ружья заряженые… так на каждого солдата давай по пяти на брата, духом не попахнет!»
– Ну, а как пулями-то начнут палить, так небойсь наповал и валят?..
«И, нет бабушка, пулям по нас и попадать некуда; если в лоб, так отскакивают, а в рот, так мы их вот так, как твои голушки… дай-ка сюда уполовник, смотри!.. вот мы их так: раз, два, три, четыре…»
И начал Яшка оплетать у старушки голушки; та только на него смотрит да руками размахивает… Да уж долго спустя спохватилась: батюшка, служивый, хоть ребятишкам оставь!
Яшка остановился. «Это я, говорит, ведь так, к примеру съел; а то оно гораздо скорее бывает.»
– А чаи, батюшка, у вас страшно на войне? прибавила старуха, не смотря на то, что солдат голушки поел.
«Есть тот грех, бабушка, шуму да страху много бывает; вот так, например: ты сидишь здесь, а я, примерно, прямо штурмом на батарею!.»
С этим словом Яшка прямо вскочил на печь, увидав, что там шубка какая-то с полатей свесилась. «А ты» продолжал он, «и ну в меня из пушек жарить… вот так… вот этак…» при этих словах начал Яшка пускать горшками с печи. Старуха перепугалася, кричит что есть мочи, а Яшка ни слушать-ни знать ничего не хочет, бросает об пол все, что ему на печи в руки попадет. Старуха присела под стол, ну молитву творить, ну приговаривать: убей Бог солдата, утиши войну!
Яшка покидал все с печи, ухватил шубку старухиной невестки, опоясался ею, а сам продолжает про сражение рассказывать… «ты, говорит, примерно, истратила все выстрелы, вот я и кинулся на тебя… а тебе деваться некуда, ты скорее и тягу, вот так!» Распахнул Яшка дверь, выскочил в сени и был таков; а старушка осталась без голушек и без шубки невесткиной; за то с трофеями неприятельского поражения: разбитыми горшками и Карпатами, и с полным сведением о том, как бывает страшно на сражениях.
Не все же Яшка управлялся с одними старухами, случалось у него много приключении и с другими прочими; например.
Идет Яшка селом и поглядывает кругом… и на улице-то того и смотрит, чтобы стащит что-нибудь. Только видит в дали мужичек разнощик-офеня, вот что ездят с книжками да с коврижками да с разными житейскими потребами, – с цыганкой раздобарывает и на воз не глядит. Яшка было прямо к возу, да Офеня ведь смышленный народ увидал и спрашивает:
– Что, кавалер, чего тебе? носочков, руковичков, али вариников?
«Нет, молвил Яшка, у меня сапоги скороходы не любят носков, а руки самохваты не жалуют ни рукавиц ни варишков: в них неловко артикул выкидывать; а нет ли у тебя чего этак получше, мне бы по руке?»
– Ну да что ж тебе? бритвы не надобится ль! знатные Немецкия есть, не хуже Тульских хваленых.
«Вот-те догадывает! да куда мне бритвы! это боярам в пору, а служивого и шило бреет, слыхал ли ты?
Меж тем Яшка все на возу разглядывает: чтобы такое подешевле, без платы упрятать в карман.
– Слыхал, молвил торговец в ответ, да неверится.
«Мало ль чего не верится! не всего же чего мы не видим, будто и на свете нет, и не такие бывают диковинки.
– А что, кавалер, говорят вишь какой-то приворотной корень есть, я таки у старухи цыганки спрашивал, она говорит, что есть и у ней, да только вишь теперь не при ней…. правдали это, что бывают корешки такие? ай врет?
Яшка рад, что торговец с ним такой разговор завел; пожал плечами, покачал головой и захохотал над торговцем…
«Ах ты, простая голова, нестриженая!.. так ты и веришь цыганам?… Ты лучше у солдата спроси: наш брат, солдат, на своем веку повыходил всю поднебесную, так и знает всю подноготную; он не только тебе сможет приворотной корешок достать, а добудет и выворотной… то есть, просто, залезет в душу да ее оттуда так и вытащит!.. вот хоть бы, примерно, на такой манер…»
Запустил Яшка руку в воз, да что надне было к верьху и вытащил.
Торговец закричал на него: тише, служба, ты языком говорить говори, а рукам воли недавай, не мни товар, мне ведь его надо лицем продать!
«Ничего, ничего; это я ведь к слову так делом повернул: солдатская, знаешь, привычка, рука к ружью приобыкла, так вот и хочет, чтобы все живо шевелилось да ворочилось! – «А насчет корешка я тебе все таки скажу, что любой служивый из нас его в руках не держал… Чего хмуришься, не веришь, борода курчавая; да хочешь ли на деле покажу свою удаль молодецкую? Подай-ко свою шапку сюда, покажь-ко! да не бойсь, не возьму себе, на кои мне рожон она: кивер у меня новой есть, а фуражку свою я и на пять шапок не променяю этаких!»
Как ни рассердился Офеня-продавец, что служивый у него товар перерыл, а любопытно ему посмотреть было на штуку солдатскую. Снял шапку, отдал ему: какую-де он фигуру выкинет.
Яшка повертел в руках шапку и спрашивает: «не худа ли она?»
– Вот те раз, ай не видишь, еще новенькая!
«То-то, новенькая!.. у вас торговцев есть обычай такой – выдавать старое за новое! – Ну, смотриж, хочешь твоя шапка вороной обернется да к верьху взлетит, или зайцем станет да в лес убежит?.. хочешь-ли?»
– Нет, за-чем же это; мне шапка надобна.
«Экой скупяга, для штуки этакой шапки жалеешь, да за такое дело бояре в городе и тулуп сошьют!»
– Мы и не бояре, а ворон да зайцев видывали; так за это дать и шапки жаль.
«Ах дуй-те горой, да смышленой ты какой!.. Ну ин ладно, уважу дружка, выну сережку из ушка, поделюсь с молодцем чем Ног послал!. Хочешь ли твоя шапка будет шапкою невидимкою, то есть не пропадет она, будет у тебя на голове торчать, а только станет шапкой невидимкою?..
Торговец и это слыхал, а тоже не веровал, что такие шапки вправду водятся, поддался соблазну, захотел попытать… А ну, говорит, сделай служивый, как это?
«Изволь, брат, уважу; подойдитко ко мне!»
Подшел офеня, а Яшка надвинул ему шапку по самые плечи и спрашивает: «что видишь ли что?»
А сам, в одну минуту, хвать с воза что поукладистее да и сунул в карман, что там ни попало, ведь не купленое!.
