Эти слова Мультифлоры меня очень радовали, ведь в отличие от моего двойника я совсем не чувствовал себя ее братом. Напротив, я был влюблен и хотел жениться на ней! Анемон-Зеркальце вскоре догадался о моих намерениях и однажды за обедом сказал:
– Сны могут сниться, а время не ждет. Не знаю, Мультифлора, по праву ли ты приписываешь кое-какие непонятные явления фантазии пана Кляксы, но раз уж ты не веришь в существование двойников, то почему бы тебе не выйти замуж за Анемона? Я же вижу, что вы влюблены друг в друга. Вряд ли ты найдешь себе лучшего мужа.
Вместо ответа Мультифлора бросилась мне на шею.
– Да! Да! – воскликнула она. – Я хочу быть твоей женой! Хочу вырваться из плена химер. Я знаю, ты сможешь дать мне настоящую жизнь, потому что любишь меня!
Вот какой была Мультифлора!»
Тут пан Левкойник прервал свой рассказ и с легкостью мячика поскакал в каюту. Вернувшись через минуту с лейкой, он принялся поливать свои цветы, расцветавшие в установленных вдоль бортов ящиках.
– Роза мультифлора требует особенного ухода. Это очень нежное растение, – вскоре пояснил он, а потом сел рядом со мной и продолжил свою повесть:
«Чем ближе подходил день нашей свадьбы, тем бледнее, даже призрачнее и незаметнее делался Анемон-Зеркальце. Хотя он по-прежнему неутомимо хлопотал по дому и саду, но продолжал убывать, как убывает после полнолуния месяц. Он уже был не просто моим двойником, а как-то мало-помалу сливался со мной, пока мы вовсе не перестали его замечать. Он прильнул ко мне как тень и с той поры являлся только в ее обличье.
А произошло это в самый день нашей с Мультифлорой свадьбы.
Супружество наше было чрезвычайно счастливым. Жили мы спокойно, вдали от городского шума, полностью отдавшись выращиванию растений. Своим дочерям-погодкам мы дали имена наших любимых цветов, окрестив их Розой, Георгиной, Гортензией, Пионией и Резедой. Но странное дело: дочери красавицы-матери, увы, родились дурнушками.
Дочки росли здоровыми, занимались у самых лучших учителей и одаривали нас горячей любовью.
Жили мы в благоденствии, потому что нам с Мультифлорой удалось получить скрещиванием множество невиданных пород цветов, обладавших волшебными запахами. Изобрели мы и стимулятор роста, то есть специальную питательную жидкость, благодаря которой развитие и цветение растений происходят гораздо раньше. Благодаря этому наша работа получила широкое признание на острове, и мы с трудом успевали выполнять бесчисленные заказы.
Девочки подрастали, делаясь настоящими помощницами, и моя любимая Мультифлора заявила, что мечтает выдать их за садовников, ибо общение с миром растений вырабатывает в людях только благородные качества. Подумав еще немного, она добавила:
– Писатели думают лишь о выдуманных ими же героях; инженеры заняты исключительно машинами; путешественники охотно уезжают из дому, бросая жен одних; врачей больные интересуют больше, чем здоровые – и лишь любители растений и цветов могут оценить красоту человеческой души!
Сказав это, Мультифлора вздохнула, источая аромат роз. Со временем я обнаружил, что ее угловатые дочери пахнут теми цветами, имена которых носят. Лишь я, хоть меня и зовут Анемоном, а фамилия Левкойник, ничем не напоминаю цветок, скорее уж дыню – с той поры, как фигура моя округлилась.
Но это уже к делу не относится.
Однажды в конце июня на острове Двойников, как всегда, начался сезон дождей и гроз. Дождь лил, не переставая, по нескольку дней, и мы сидели дома, не наведываясь даже к своим цветам. На улице ревел ураганный ветер, грохотал гром, во многих местах от молнии вспыхивали пожары. В один из таких вечеров в нашу дверь вдруг постучали.
Я быстро оделся и пошел впустить нежданного гостя – это оказался Амброжи Клякса. Он поставил свой мокрый зонтик в угол, стряхнул капли дождя с бороды и торжественно произнес:
– У меня к вам дело чрезвычайной важности. Безмерной важности.
Когда мы устроились в удобных креслах, а Мультифлора принесла нам по бокалу вина из роз, пан Клякса сразу же перешел к делу:
– Насколько мне известно, Левкой путеводный выращен вами при помощи открытой мною несколько лет назад кляксической энергии. Должен вас предупредить, что действие этой энергии ограничено во времени, и я пока не придумал, как ее усиливать или возобновлять. Мне было не до того, я был занят другими открытиями. На рассвете ваш левкой погибнет. Для нас троих, не являющихся двойниками, это очень важно. Советую вам покинуть этот остров, пока не поздно, а то потом возвратиться в реальный мир будет невозможно. Для себя я уже приготовил порцию необходимого средства и сегодня же возвращаюсь в свою Академию. Это все, что я хотел вам сказать. Да, вот еще что: пани Мультифлора вовсе не была сестрой вашего двойника. Это просто один из моих экспериментов, который, как видим, прекрасно удался. Ваше супружество придумал я, и, полагаю, вы оба благодарны мне за это. Желаю успеха.
Тут пан Клякса встал, попрощался, но когда он уже взялся за зонтик, из его бездонных карманов выпал странный предмет в форме цилиндра, усеянного множеством различных стрелок и кнопок и с одного конца увенчанный метелочкой из тончайших платиновых проволочек.
Пан Клякса стремительно поднял этот предмет, покрутил в пальцах и с улыбкой сказал:
– Правда, странный аппарат? Это одно из моих лучших изобретении, я назвал его копилкой памяти. Сюда записывается все, что проходит через мой мозг: каждая мысль, каждый образ, каждое впечатление. Емкости его хватит на всю мою жизнь. Настроив его соответствующим образом, я могу с предельной точностью воспроизвести любой записанный в копилке памяти момент. Может быть, когда-нибудь в будущем я захочу вспомнить сегодняшние события. Как знать, как знать…
В этом месте пан Клякса многозначительно поднял палец и вышел, точнее, выплыл из нашего дома и растворился во мраке.
После ухода профессора мы с Мультифлорой стали думать, как нам быть. Жаль было расставаться с нашими цветами, жаль было покидать дом, в котором прожили столько счастливых лет. Однако мы сознавали, что остаться на острове Двойников – значит отрезать дочерям путь в нормальную жизнь, и мы решили вернуться в настоящий мир. Мультифлора разбудила девочек, велела им одеться, и мы под проливным дождем направились к дальней клумбе, где Анемон-Зеркальце вырастил свой Левкой путеводный. Склонившись к цветку, мы стали энергично вдыхать его пьянящий запах. Через минуту, когда нас всех охватила сонливость, мы легли на принесенный мной из дома ковер. Девочки дышали ровно, только Мультифлора кашлянула раз-другой. Но кашель ее прозвучал как бы очень издалека – во всяком случае, мне так показалось…»
Здесь пан Левкойник в очередной раз прервал свой рассказ. Уже начинало светать, и нам пора было на покой. Следующие два дня розовода мучила сильная головная боль, и он почти на покидал каюты. Пару раз Гортензия заговаривала со мной о том же, о чем мы беседовали с ее отцом, и как-то раз заметила мимоходом:
– Некоторых людей запах цветов одурманивает. Розы семейства Rosa multiflora иногда вызывают кошмары и видения. Это любимые цветы моего отца. Посмотрите, как прекрасно они цветут. Весь корабль напоен ароматом наших роз.
Два дня спустя пан Левкойник снова пригласил меня на беседу. Выглядел он так, будто страдал морской болезнью, хотя море было спокойно и «Акулий Плавник» тихонько покачивался на волнах.
«Итак… На чем мы остановились?… – сказал он после продолжительных раздумий. – Ага! Ночь, гроза, мы лежим на ковре возле клумбы. Я погружаюсь в глубокий сон-путешествие… На рассвете просыпаюсь – но не в саду моего деда, как бывало прежде. От сада ни следа, надо мной перешептываются колосья пшеницы. Вскакиваю на ноги, оглядываюсь, вижу мирно спящих дочерей. Вот Гортензия, вот Роза, вот Пиония, Георгина, Резеда. Нет только Мультифлоры.
– Мультифлора! – в отчаянии зову я. – Мультифлора! Где ты? Отзовись!
Бегаю по полю, раздвигая и топча пшеницу. Дочери зовут:
– Мама! Мама!
Мы кричим все громче и громче, но лишь эхо откликается издали:
– Мультифлора! Мультифлора!
Мы обыскали все. Заглянули под каждый кустик, в каждый закуток. Но все понапрасну – Мультифлоры нигде не было.
Из дома моего деда вышел высокий седой человек в шляпе с пером, с охотничьей собакой и двустволкой в руках. Взгляд его был полон негодования.
– Что вы тут разорались, черт вас побери! – заскрипел он старческим голосом. – По какому праву вы нарушаете мой покой? Кто позволил этим девчонкам топтать мои посевы? Живо убирайтесь, а не то я перестреляю вас, как куропаток, провалиться мне на этом месте!
– Я – Анемон Левкойник, – ответил я, стараясь овладеть собой. – Это земля моего деда, этот дом был моим домом.
– Не знаю никаких Левкойников! – заорал старик, топоча ногами. – Ни Левкойников, ни левкоев, ни прочих отвратительных цветов. Терпеть их не могу! Кончилось царство анемонов и тому подобных веников. Я вымел эту мерзость поганой метлой! Земля моя родит пшеницу и рожь. А я охочусь. И промаха при стрельбе не дам, пан Левкойник. А теперь уматывайте отсюда подобру-поздорову, а то терпение мое на исходе.
