Дома главный конструктор всю ночь ходил по комнатам, курил и спрашивал себя: «Для чего я это сделал?» – и сам себе отвечал: «Для чего, для чего! Чтобы было что кушать! Работа у меня такая.» – «Значит, я ничем не лучше какого-нибудь аборигена с людоедских островов. Ему, чтобы покушать, тоже надо кого-то убить.» – «Зачем так передергивать? Я никого не собирался убивать.» – «Правильно, я не собирался. Заказчики мои собирались, которым я оружие делаю. Не собирались бы – не заказывали бы оружие.» – «Не для убийства его заказывают, а для защиты своей страны.» – «Ну да! Особенно наш император…» – И так он спорил сам с собой, а истина все не рождалась, потому что с помощью формальной логики можно оправдать все, что угодно, хоть людоедство.
Утром он приехал в ОКБ, прошел к себе в кабинет через приемную мимо собиравшихся уже участников перенесенного совещания, и в кабинете ему вдруг сделалась до такой степени противна его работа, что он снова вызвал к себе секретаршу. Та зашла, через полминуты вышла в приемную и объявила: все свободны, совещание переносится на неопределенный срок. Участники несостоявшегося совещания разошлись, остались только секретарша и референт. Минут через десять главный конструктор вышел из кабинета, отпустил и их, и сам тоже в неурочное время, без охраны, пешком домой пошел.
Он шел по улицам, по которым привык ездить рысью в персональной карете, и вдруг заметил ворота, а за ними в глубине, за деревьями небольшую церковь, которую он раньше не замечал; да много ли разглядишь из мчащейся кареты? Главный конструктор зашел в ворота, поднялся на крыльцо и заглянул внутрь. В церкви никого не было: служба или давно кончилась, или еще не начиналась, – только старенький попик зачем-то поправлял свечки у икон. Обернувшись на скрип двери, он с минуту смотрел на главного конструктора, подслеповато щурясь, затем сказал:
– Вот так встреча! Не зря, видать, Господь меня надоумил зайти сюда в неурочный час. Здравствуй, мастер!
– Здравствуйте, святой отец, – ответил главный конструктор.
– Я, однако, слышал, что ты неверующий, – продолжал священник. – Что же привело тебя сюда?
– Это так, святой отец, не верю я ни в бога, ни в черта, ни в бессмертие души, но о спасении последней забочусь; потому и пришел сюда, что никакое другое ведомство, кроме вашего, душой не занимается.
– Что же, рассказывай, что у тебя на душе, – сказал священник и приготовился слушать.
Главный конструктор рассказал ему все, начиная со встречи с царем у стены и кончая вчерашними фотографиями, и в конце говорит:
– И выходит, святой отец, что из-за моей глупости и бахвальства (захотелось самому царю помочь!) такая масса народа погибла. Я и думаю сейчас: а если бы я и вправду отнес автомат на базар и продал бы его какому-нибудь разбойнику? Он бы грабил себе потихоньку купцов на большой дороге, и не случились бы все эти зверства.
– Разбойники тоже разные бывают, – ответил священник, – и купцы, случается, с детьми путешествуют. – Помолчал и добавил: – Грехи твои я тебе отпускаю, и Господь тебя простит: Он вообще все прощает, кроме разве что благих намерений.
– Спасибо, святой отец, – сказал главный конструктор.
– Не меня – Господа благодари. Но я слышу после твоих слов не точку, а запятую. Ты, наверное, хотел сказать, что это не совсем то, что нужно твоей душе.
– Сказать не хотел, но действительно не то.
– Это все от твоего материализма. В спасение души на том свете ты не веришь, а потому хочешь на этом все дела закончить и все долги заплатить. Ты, наверное, ждал, что я скажу, как содеянное тобой исправить?
– А вы знаете, святой отец? Скажите, как!
– Никак, – ответил священник. – Убитых не воскресить, оторванные руки и ноги обратно не прирастут. Это зло ты в мир впустил, с ним тебе и жить.
– Но ведь я никому не желал зла!
– А не в твоем желании дело, а в первоначальном замысле.
– Как это? – не понял главный конструктор.
– А вот смотри. Охотничье оружие предназначено человека кормить, одевать и защищать от хищного зверя. В спортивном оружии на первый взгляд никакого проку нет, но оно позволяет кому-то развлекаться, а кому-то и на хлеб зарабатывать, не убивая ни людей, ни зверей – по жестянкам стреляя. А боевое оружие создается, чтобы убить человека – в этом зло, и неважно, кто этот человек и за что его собираются убить. В каждой винтовке, каждом автомате и пулемете и даже в кремневой пукалке есть частица зла, потому что все это предназначено убивать. Это зло минимальное и неизбежное, а все, что сверх того, зависит от тех, кто оружие делает, и от тех, кто стреляет и кто командует, в кого стрелять.
– Что же мне теперь делать? – спросил главный конструктор.
– Жить. Делать свое дело. А чтобы не умножать зла сверх этого неизбежного минимума, вот тебе мой совет: гони прочь из своего ОКБ того молодого инженера, что недавно еще работал у тебя конструктором, а сейчас начальник полигона!
– Зачем же мне его гнать? – удивился главный конструктор. – Он толковый инженер и вообще очень перспективный молодой человек.
– Не человек это, а дьявол в человеческом обличье! Он пришел в наш мир, чтобы делать зло, и в твоем оружии заключено зло, вот он и тянется к нему, ведь когда зло соединяется со злом, оно не складывается, а умножается!
– И как я его выгоню? – продолжал главный конструктор. – Он же молодой специалист, я еще целый год вообще не имею права его уволить. Если только за прогул или за пьянку – так ведь он не пьет и не прогуливает.
– Тут я тебе вряд ли помогу. Мое дело – слово Божье, а ты руководитель, писанные законы ты лучше знаешь. Разве что вот это… Подожди меня здесь.
Священник открыл низенькую дверцу в боковой стене и скрылся за ней. Через несколько минут он вернулся, держа в руках белую пластиковую бутылочку, из тех, в которые разливают недорогой шампунь.
– Вот. Здесь святая вода. Если в крышке проколоть маленькую дырочку, можно из нее брызгать, как дети летом играют. И если обрызгать этой водой нечистого духа, он тотчас примет свой настоящий облик и провалится в преисподнюю, откуда к нам явился. Вот все, чем я могу тебе помочь, остальное – как сам сумеешь. Только смотри, сразу крышку не прокалывай и без надобности не открывай, чтобы святость раньше времени не улетучилась.
Главный конструктор взял бутылочку, машинально сунул ее в карман и вышел из церкви, не зная, верить ли священнику или смеяться над ним. Он бродил по городу, шел, куда глаза глядят, не замечая мест, по которым проходил, и в пятом часу вечера очутился на мостике через небольшую речку в той части города, которую знал очень приблизительно. Он стоял на мосту и смотрел на воду, пока не услышал незнакомый голос:
– Не советую вам, господин конструктор, здесь топиться. Вода уже холодная, да и мелко в эту пору. Не утонете, только шею сломаете. Помирать будете в больнице, долго и неинтересно.
Главный конструктор обернулся на голос и увидел молодого человека, одетого небогато, но с претензией на оригинальность. Несколько удивленно он ответил:
– Но я вовсе не собирался топиться. И вообще, кто вы такой, милостивый государь, и откуда меня знаете?
– Вас, господин конструктор, в империи знают все, и за ее пределами каждый второй. На каких-нибудь людоедских островах всякий вождь норовит свое племя вашим оружием вооружить. Только они предпочитают старую систему.
– Это почему же? – удивился и даже чуть-чуть обиделся главный конструктор.
– Говорят, новая пуля слишком много мяса по сторонам разбрасывает. Так что вас многие знают, о ком вы ни сном, ни духом. Вот и мое имя вам ничего не скажет. Я, видите ли, художник. Не из знаменитых, в галереях моих картин не найдете. Работаю все больше по части рекламы, на этой улице, например, половина вывесок мои. А насчет того, чтоб топиться – так тут многие топятся. Стоит такой, бывало, а потом возьмет и прыгнет. Как я вас увидел, сразу подумал, что вы, наверное, за работой и прочим недосугом только сейчас узнали, что император в горах учинил.
– Как, и вы уже знаете?
– Уже, скажете тоже! Да вся столица последние два месяца только об этом и говорит! Вы-то, наверное, только сегодня услышали?
– Вчера.
– Все равно. Похоже, нам с вами по пути. Я на днях получил с министерства народного образования плату за одно паскудство – этой весной рисовал портрет императора для сельской школы. Никогда бы за него не взялся, да нужда совсем заела. А они, собаки, с оплатой тянули, только сейчас заплатили – я уж и так выкрутился. И теперь мне надо эти деньги как можно скорее пропить и забыть этот позорный эпизод в моей биографии. Я полагаю, что вам это средство тоже поможет.
– А что, здесь и заведение есть?
– Заведение рядом за углом, но туда ходить не надо, потому что у него слава дурная и публика там подозрительная. У меня есть предложение получше. Я тут недалеко снимаю чердачок под мастерскую, туда и пойдем. Закуска у меня там есть, а выпивку мы вон в той лавке купим. Видите синюю вывеску? Моя работа.
