— Здравствуйтё!
— Здравствуйтё. Проходитё.
— Покушать чего нет ли?
— Пожалуйста.
Бедного человека как не накормить? Ерш Ершович со всей семьей хорошо поел. Отпышкался, говорит:
— Товарищи лещи, спасибо за суп, за щи, почевать нельзя ли? Я на одну ночь.
— Ночуй, места хватит.
Ерш ночь ночевал, утром выходит в озеро. Забыл, что на одну ночь просился, руки в брюки, озеро оглядел. Увидел Рака, подскакивает:
— Почему назад пятитесь?
— А ты кто такой? Рыло вытри, потом указывай.
— Я тебя привлеку!
— Привлекальщик… Я век прожил, рыбу не насмешил.
Ерш наскакивает с другой стороны:
— Какая ты рыба, ты и на рыбу не похож!
— Дурак.
— Я тебе обломаю усы-то!
— Мало каши ел.
Разругались в первый же день.
Рак не стал связываться: задом, задом да в нору. В норе одумался, стало тоскливо. Карася увидел, на Ерша жалуется:
— Ерш-Новожил меня обругал ни за что ни про что. Карась говорит:
— Я ему, килуну, морду начищу. Он у меня пощеперится, узнает, как плавники распускать, костистая рожа!
Ерш эти слова услышал, выныривает:
— Где-то что-то кто-то сказал! Прошу повторить!
— Ну, сопливое рыло…
Ерш дрожмя дрожит, а марку держит:
— Только и знаешь пузыри из грязи пускать! Мало вашего брата в сметане-то жарили.
— Ах ты голодранец! Ты у меня доругаешься, я тебе уши-то оборву.
— Мозгляк! Заморыш! — хорохорится Ерш. — Выходи один на один! Мне жизнь не дорога, кто кого!
— Давай!
— …вот только домой сбегаю, радио выключу! Карась Ерша ждал до обеда. Не дождался. Драки не было. На другой день рыба сгрудилась. Слушают. Ерш шумит на все озеро, как он Карасю оплеух навешал.
— Будет знать!
Ударился к Устью, полы нараспашку, ругается. Тут навстречу плывет Окунь. Ерш и на того:
— Остолоп, сырые глаза! Глистобрюхой!
Окунь глаза выпучил, не знает, что и подумать. Очнулся да и давай Ерша почем зря трепать. Трепка получилась дородная, еле-еле Ерш ноги унес. Ночь переспал, опять за свое:
— Все ваше озеро — не озеро! Лужа поганая, одне колы! Культуры не знаете, только бы брюхо набить. Обормоты!
— Чего ругаисся? — Сорога включилась.
— Марш! Тебя буду спрашивать.
— Нахал. Я Налиму с Язем пожалуюсь.
— Видал я твоих налимов!
Сорога плюнула да в сторону от греха.
Тут Язь выплыл на шум, начал Ерша стыдить:
— Ты чего, Новожил, шумишь? Сейчас же извинись перед Сорогой — она женщина.
— Женщина! Хорошая бы женщина молчала, а она, красноглазая, знаешь, что говорит? Нет, ты не знаешь, что она говорит!
— Чего говорит?
— А то и говорит, что Окунь у тебя бабу отбил, а Налим в этом деле сводничал.
— Это точно?
— Провалиться на этом месте! «Этого, — говорит, — Язя давно обманывают, а он дурак полоротый! Дальше носа ничего не видит».
Язь — ныром вглубь. Ударился искать Окуня. В это время Налим свое имя учуял, из-под коряги всплыл:
— В чем дело, Щетинников?
— А ни в чем! Вон Сорога говорит, что Язь у тебя бабу отбил, а Окунь сводничал.
Налим так и взвился:
— Я этому Язю жабры выдеру.
Запахло в озере смертоубийством. Вся вода сбунтилась, не найти чистого места. Муть со дна поднялась, ничего не видать. Налим с Окунем напились дозела, пазгаются [103]. Карась на Сорогу, Сорога на Карася.
Рак с Язем сцепились, друг дружку волочат, все озеро пошло ходуном. Одна Щука стоит на месте, на бузу не обращает вниманья. Ерш совсем обнаглел, налетает и на ее:
— Обжора, лягух приела! Обжора, лягух приела!
— Что?
— Думаешь, зубы востры, дак и испугались тебя? Белое брюхо, косорылая! Лягух приела!
Щука, много не говоря, на Ерша ракетой. Он от нее, она за им. Ерш Щуку заманил в сеть. Ячея была крупная: сам проскочил, Щука запуталась. Только ее и видели.
Вот что за неделю наделал!
Месяц живет, год. Сыновей женил, дочек замуж повыпихивал. Начал и лещей крошить. Сперва по одному в Пучкаса вытурил, потом вытесняет в мох, в болото. Пикнуть боятся, а кто и заикнется:
— Товарищ Щетинников, пусти на струю! Который день в стоялой воде, надо и совесть иметь. Пришел невесть откуда и хозяйничаешь. Озеро наше было испокон веку.
— Это кто пришел? Это про какую ты совесть говоришь? Это с какого ты голоса поешь?
Так прищучит, что иной раз и не рад, что из моху вылез. А тут вроде бы и попривыкли. А Ерш их же, лещей, за это страмит:
— Вам бы только в болоте сидеть. Тупорылые, одна темнота. Учишь вас, учишь, а толку нету.
Лещева артель духом упала, стала чахнуть. Которые поумнее собрались на собранье, воровски от Ерша. Послали заявление рыбе Нельме на Белое озеро: «Три года хорошо не едали, хорошей воды не пивали. Белого света от Ерша не видим, совсем нас мало осталось. Нас Ерш-Новожил бьет и колет, бока меж ребрами порет, рыбнадзором кажин день стращает. Рыба Нельма, выручи! Наведу, пожалуйста, архивные справки. Кубенское озеро наше испокон веку. Ершишко Щетинников пришел с чадами на одну ночь с Уфтюги да зажился и озеро у нас, лещей, хитростью отнял, а мы, лещи, сироты несчастные, остались с таком. Матушка рыба Нельма, не дай сгинуть, приведи Ерша под присягу закона!»
Нарочный с заявлением в Белое озеро день и ночь. Вода бурлит, как от катера. Через шлюзы зайцем на пароходах, потом опять шпарит своим ходом. Денег на командировку собрать не догадались. Добрался до Белого озера, сошло сто потов.
Рыба Нельма лежит в ростяг. Керосину в канаве назобалась, вся угорела. Нарочный к ней:
— Бюллетенишь или болеешь?
— Болею.
— Срочное дело!
— Без меня разбирайтесь, и так еле жива.
— Сига отпусти!
— Ну вот! Будет он из-за Ерша суды разводить.
— Терпенья не стало, отпусти самого!
— Ладно, уговорили. Пусть идет.
Рыба Сиг говорит:
— Отступитесь, ребятушки, лучше не связываться.
— Нет никакого терпенья!
Уговорили-таки Сига, собрал он народный суд. Ерша вызвали, а тот на дыбы:
— Меня судить не имеете права!
— Это почему?
— Потому, что окончание на «у»! Это подкоп власти.
Ему вслух зачитали лещевскую грамоту. Спрашивают:
— Ты почему лещей обижаешь? Они на озере старожилы, а ты, новожил, их в Пучкаса загонил и выселил.
— Нет, я старожил.
— А какие есть документы?
— Документы все сгорели. Все сгорело. У меня однех ковров сколько было. Два телевизора.
Тут слово взяла малая Нельмушка:
— Всё врет! В озере не живал, да и в Уфтюгу-то приплыл из душного ручья. Его и в реку-то не надо пускать, не то что в озеро!
— Ах ты, потаскуха, чего говоришь? Не слушайте ее.
Рыба Сиг голос повысил:
— Гражданин Щетинников, вы где находитесь? Ведите себя прилично.
— Я ее, потаскуху, сгною в болоте, я в Москву напишу…
— Вишь, гражданин судья, что он выделывает! — это Судак вступился.
Ерш на него:
— А ты чего, полоротый? Твое какое пятое дело?
В зале шум. Встает белозерский Налим:
— Вывести! Судить заочно.
— Ах ты, лягушечья порода, зимний бабник, вяленица!
— Гражданин Щетинников, не выражайтесь!
— Нет, выражусь! Вас тут как сельдей в бочке, а я один. Подавайте защитника! Я на чистую воду вас выведу, я в рыбнадзор заявлю, я…
Дали Ершу десять суток да и отступились. Всех одолел. Срок отсидел, говорят: «Сматывай удочки!»
Ерш из казематки выскакивает:
— Остаюсь тут! В Белом озере!
Рыба Нельма схватилась за голову…
Ерш полетел по озеру, как новенькой. У половины домов стекла выхлестал:
— Судить вздумали! Я на ваш суд… с высокой колокольни! Я сам кого хошь упеку! Никого не боюсь, в три попа!..
Тсс… Тащи его, стерву, вроде клюет. Ну вот, опять того же калиберу.
