Это особенные когти, как и маска, которая до сих пор висит у них в гнезде. Честно говоря, Нирока тошнило от этой маски. Каждый раз при взгляде на нее у него комок подступал к горлу.
Зато на боевые когти он готов был смотреть с заката до рассвета. Они притягивали его, они его воодушевляли. Нирок учился и старался только ради этих когтей. Они воспламеняли его честолюбие, побуждали его к новым и новым достижениями.
«Скоро ты вырастешь, и отцовские когти станут тебе впору…Ты рожден, чтобы носить их в бою. Посмотри на них хорошенько, мой наследник!»
Никто не знал, как хорошо он изучил эти когти, и как страстно мечтал обладать ими!
— Но сначала, — продолжала Нира, — ты должен научиться ненавидеть.
При этих словах она так и впилась глазами в лицо сына.
— Ненавидеть? Почему ненавидеть?
— Ненависть дает силу, дитя мое. Огромную силу.
— Но я… я до сих пор никого никогда не ненавидел.
— Всему свое время, мой птенчик, — усмехнулась мать. — Я помогу тебе в этом деле. Это вопрос жизни и смерти, мой бесценный.
Непонятный ужас всколыхнулся в желудке Нирока. Он боялся показаться матери трусом. Он постарается быть храбрым. И, как всегда в трудный момент, Нирок стал призывать на помощь свои воспоминания о боевых когтях отца.
— Ты… ты поможешь мне?
— Разумеется, детка. Я ведь твоя мать. Все матери учат своих птенчиков.
— Учат ненавидеть? Нира кивнула.
— И вот тебе первый урок. Ты знаешь, кто такой Сорен?
— Мой дядя, — немедленно ответил Нирок. — Тот, кто убил моего отца.
— Вот видишь, как все просто. Глаза Нирока радостно вспыхнули.
— Я понял! Ты хочешь, чтобы я ненавидел его? — уточнил он.
— Конечно.
— Это совсем не трудно! Я уже его ненавижу, — ответил Нирок и, зажмурившись, представил, как отцовские боевые когти на его лапах ломают позвоночник Сорену.
Он уже слышал хруст костей, видел хлещущую кровь. Нира с обожанием смотрела на сына. От нее не укрылось, что его черные глаза стали еще чернее и загорелись неистовым пламенем. Она видела перед собой глаза убийцы, глаза погибшего Клудда.
Сейчас Нирок был так похож на отца, что у Ниры на миг перехватило дыхание.
— Вот видишь, — тихо проговорила она, — ненависть приходит очень просто. Но есть уроки посложнее.
Но теперь трудности не страшили Нирока.
Первый урок оказался совсем простым. Что может быть естественнее ненависти к убийце отца? Незнакомый жар охватил желудок Нирока.
«Теперь я знаю, что значит ненависть!» — подумал он.
— Никогда не забывай того, что только что узнал, — продолжала мать. — Каждый раз, когда услышишь имя Сорена, ты должен думать о сломанном позвоночнике своего отца. Думай об этом неотступно, думай все время, всякий раз, когда услышишь о Ночных Стражах или Великом Древе Га'Хуула.
— Хорошо. Я буду помнить и ненавидеть, обещаю.
— Поклянись на боевых когтях отца! — прошептала Нира.
Нирок послушно подскочил к когтям, висевшим на стене пещеры, и поднял коготь.
— На когтях своего великого отца я клянусь всегда хранить ненависть.
— И убивать, — негромко подсказала мать.
— И убивать, — повторил Нирок, и глаза его снова стали черными и страшными. Теперь они напоминали черные алмазы с яростными искорками в центре.
Выглянув из пещеры, Нира увидела, как последние клочья ночи тают в сером сумраке нового дня.
— А теперь ложись спать, мой птенчик, — ласково прошептала она. — И знай, что я горжусь тобой.
Но где-то в глубине желудка Ее Чистейшество чувствовала трепет сомнения. Она сама не знала, откуда взялось это чувство. Нира только что видела черные глаза сына, так похожие на свирепые глаза Клудда. Ее сын был совершенством, и все это знали. Так почему ее желудок сжимается от какой-то непонятной тревоги?
«Я чувствую, что желудок у него чересчур мягкий, непростительно мягкий! Если бы мне только удалось истребить эту мягкость, заменив ее свирепостью его отца! Но ведь глаза Нирока меня не обманывают? У него глаза убийцы, я сама видела! Неужели я ошибаюсь?»
Пещерные совы спешат на помощь
Семейство пещерных молча разглядывало кузнеца, который только что свалился с неба вместе со своим ведерком, углями, молотом и клещами.
Вскоре в пещеру вернулась молодая Кало, дочка пещерных сов.
— Ты нашла последний уголь? — спросил ее отец.
— Да, пап. Он закатился под валун. Пещерные совы умеют ходить ничуть не хуже, чем летать. Ноги у них длинные, голые, с необычайно длинными когтями. Этими когтями пещерные совы выкапывают себе уютные глубокие норы, ведь жить под землей нравится им гораздо больше, чем в дуплах деревьев.
— Очень хорошо, он обрадуется, когда очнется, — кивнул отец.
— Скорее бы! — жалостливо вздохнула Кало. — Стонет он так, словно ему снится ужасный кошмар.
— Да, все бредит о скрумах и воронах, — подхватила ее мать. — Думаю, это вороны его так отделали. Эти твари всегда нападают сзади.
— Подумать только, вороны напали на него прямо над нами, а мы и не заметили, — в который раз сокрушенно вздохнул отец.
— Не терзай себя, Гарри, — ласково сказала его жена Мимоза. — Мы даже не знаем, сколько их было. Вполне возможно, нам все равно не удалось бы с ними справиться.
— А может быть, удалось бы! — огрызнулся Гарри. — Видишь, что бывает, когда живешь под землей и не видишь белого света!
Отец семейства, которого звали Гарри, отличался несколько эксцентричным характером. Он уже давно пытался уговорить свою семью восстать против обычаев прошлого и, хотя бы на летний сезон, переселиться на какое-нибудь соседнее деревце.
— Гарри, мы уже тысячу раз об этом говорили! — напомнила ему супруга.
— Мимоза… — начал Гарри, и Мимоза сразу поняла, что за этим последует.
Она угадала.
— Хочу напомнить, что тебя зовут Мимоза, моя дорогая. Но мимоза растет на кусте, то есть дереве, разве не так? Значит, и для тебя естественно жить на дереве. Все так просто, если хорошенько подумать.
Мимоза мигнула. Этот разговор они вели уже не первый раз.
— Неплохо бы и тебе кое о чем подумать, дорогой. Я знаю одну сипуху, которую зовут Земляника. Земляника — это все равно, что земля. Как ты полагаешь, ее муж тоже пытается заставить свою женушку покинуть дупло и поселиться в уютной норе?
— И вообще! — вмешалась в спор Кало. — Я не хочу быть пещерной совой, которая живет на дереве! Что скажут мои подруги? Надо мной все будут смеяться!
Неизвестно, сколько продолжался бы этот спор, если бы в своем гнезде не пошевелился раненый кузнец.
— Где я? — слабо простонал Гвиндор.
— Глаукс Великий! Он очнулся! — ахнула Мимоза.
— Поздравляю вас с пробуждением, сударь, — галантно расшаркался Гарри. — Вы находитесь в норе у гостеприимных пещерных сов. Похоже, вы упали с небес.
— Мои угли! Угли! — прохрипел Гвиндор.
— Не тревожьтесь, сударь, — склонилась над ним Мимоза. — Наша дочь Кало подобрала все ваши угольки… по крайней мере, мы думаем, что все.
— Сколько… их?
— Девять, сударь, — ответила Кало, выглядывая из-за крыла матери. — И еще я нашла корзинку, молоток и щипцы.
Гвиндор в изнеможении откинулся на мягкую кроличью шерсть, выстилавшую внутренность гнезда.
— Спасибо вам, — еле слышно выдохнул он.
— Вас атаковали вороны, сударь? — спросил Гарри.
— Да, — выдавил Гвиндор. — Их было трое.
— Трое против одного! — благоговейно пролепетала Мимоза. — Вы просто герой, сударь. Как же вам удалось выжить?
— Я выжил только благодаря вам.
— Раны у вас неопасные, беспокоиться особо не о чем, — заверил его Гарри. — Сейчас мы пошлем дочурку за свежими червяками, и все прекрасно заживет. Видите ли, — с печальной усмешкой проговорил он, — домашние змеи не любят селиться в норах. Они предпочитают деревья, как это ни странно, — закончил он и выразительно посмотрел на свою жену.
— Оставь эти глупости, Гарри! Наша дочь может накопать червяков не хуже любой домашней змеи.
— Я должен… должен лететь… — простонал Гвиндор, пытаясь подняться с мехового ложа. Только теперь он вспомнил, что пещерные совы очень ловко охотятся на кроликов, и любят выстилать свои гнезда мягким кроличьим мехом.
«Весьма приятный обычай!» — отметил про себя Гвиндор.
— Вы хотите встать? — с ужасом всплеснула крыльями Мимоза. — Да вы с ума сошли!
— Я понимаю… но мне придется. Если можно, принесите мои пожитки.
Всё семейство добрых пещерных сов с недоумением смотрело, как раненая сова, пошатываясь, вылезает из гнезда и бредет к своему мешку.
— Просто не знаю, как мне вас благодарить, — слабо пробормотал Гвиндор. — Я никогда не забуду вашей доброты.
— Но, сударь!.. — начал было Гарри.
