Правда, в нашей семье всегда считалось неприличным упоминать об этом. Что поделать – традиция! Перед отъездом в Китай я отдал свои вещи на хранение Рональду – моему двоюродному брату. Плащ где-то среди них.
Кажется, ты знаком с моим братом? Сейчас у него своё дело в Лондоне. В этом письме ты найдёшь записку, которую я адресую ему.
Думаю, он без колебаний передаст тебе плащ крысолова.
Всегда твой,
Чарльз»
Лондон, ВеликобританияГод 1726Мой двоюродный брат Чарльз одержим жаждою путешествий. У него были деньги, и он мог позволить себе подобные удовольствия. Чарльз утверждал, что они помогают ему в постижении философии. Англию он покинул больше двух лет назад. Через короткое время после отъезда Чарльза скончался его отец – человек достойный во всех отношениях и, в довершение к этому, невероятно удачливый. Среди прочего он оставил после себя аптеку. Чарльз доверил управлять ею мне – как человеку, сведущему в предмете.
Я испытал приятное удивление: мне всегда было интересно приготовление снадобий, и, оказалось, Чарльз помнил об этом. Теперь я мог с пользой для нас обоих проявить свои знания.
Но не успел я как следует погрузиться в новое дело, как в аптеку пришёл посетитель – надо заметить, весьма необычного вида.
Видели б вы его! Я встречал разных франтов, но этот просто потряс меня своим щёгольским нарядом. Его камзол отвечал последней парижской моде. Однако что ещё сильнее поразило меня, так это его парик.
Признаюсь: поначалу мода на парики не особенно мне понравилась. Я слыхал, что своим появлением она обязана лысине французского короля: тот ещё в молодости обнаружил на своей голове проплешины, и они его раздражали. Кроме того, парикмахеры, делавшие парики, нередко сговаривались со знакомыми палачами, и те поставляли им волосы с голов казнённых преступников. А я всегда отличался буйным воображением… Но в английских салонах – вопреки отношению к Франции как к враждебной державе – французская мода нашла поддержку. И вскоре явиться в общество без парика сделалось непристойным.
Так вот, парик незнакомца – роскошный, с длинными локонами – произвёл на меня сильное впечатление. Я прикинул, сколько может стоить такой парик, и преисполнился к посетителю уважением.
– Сэр! Чем могу служить? – спросил я со всем возможным почтением.
Джентльмен изящным движением поправил перчатки:
– Мистер Кэджи, не так ли? Мы с вами немного знакомы.
К своему стыду, я ничем не мог подкрепить это утверждение.
– Ничего удивительного! – Джентльмен улыбнулся и качнул головой. – Мы с вами пересекались раз или два, не больше. Моё пребывание в Оксфорде не было долговременным. Науки меня никогда не прельщали. Я нашёл себе более подходящее дело… Но вы должны помнить мистера N.
N был ценителем красоты и собирал картины.
– Помните, как-то раз N пригласил нас к себе полюбоваться своим новым приобретением? На картине была нарисована дама с забавным зверьком на руках.
Полотно, как я помнил, принадлежало кисти малоизвестного мастера. Дама была нарисована не слишком выразительно, но одета весьма вызывающе. Однако в голосе N звучал неподдельный восторг: «Джентльмены, не чудо ли? Эта картина очень напоминает „ Даму с фуро“ [1] великого Леонардо».
Нас смутило такое сравнение. Но N всегда замечательно нас угощал, и мы старались льстить его самолюбию. Поэтому мы стояли, уставившись на полотно, и старательно изображали, что процесс его лицезрения доставляет нам наслаждение.
Все, кроме Джеймса. Джеймсу в гостях у N нравилось есть и пить. И он старался не упускать представившегося случая. Но картины из коллекции N, как правило, оставляли его равнодушным, и он, в силу своего характера, этого не скрывал. N терпел его из-за меня: мы с Джеймсом очень дружили и всюду ходили вместе. И вот, когда все мы стояли, уставившись на картину…
– Вы помните, что вы сказали? Вы сказали, что дама выбрала фуро за неимением кошки. Кошка ловит мышей и крыс в десять раз лучше хорьков. Вы, мистер Кэджи, проявили тогда удивительную прозорливость. Я вспомнил об этом в связи с некоторыми обстоятельствами и понял, что вы и есть именно тот человек, который мне очень нужен.
– Да, мистер?..
– Дэдфилд. Для вас – Дональд Дэдфилд. Видите ли, я рассчитываю, что вы поможете мне очистить мой дом от крыс, – джентльмен посмотрел свою на манжету и снял с неё невидимую пылинку.
Я почувствовал себя уязвлённым: за кого он меня принимает? Но Дэдфилд поторопился продолжить:
– Мистер Кэджи, я понимаю, вы несколько удивлены. Но ведь вы занимаетесь приготовлением ядов?
– Я занимаюсь приготовлением снадобий.
– Это я и имел в виду: «Всё есть яд, и ничто не лишено ядовитости; одна лишь доза делает яд незаметным». Кажется, это Гарвей?
– Гарвей занимался движением кровотоков. А это слова Парацельса. Он создал науку приготовления снадобий – фармакопею, если вам будет угодно. – Роскошный парик незнакомца вынуждал меня думать о нём хорошо, но я опять почувствовал раздражение.
– О, мистер Кэджи, я допустил ошибку! Простите великодушно, – Дэдфилд заговорил примиряющим тоном. – Но, видите ли, мне и нужно, чтобы вы приготовили яд – раз всё дело лишь в дозе. Яд, убивающий крыс. Я не могу пожаловаться на жизнь. Но крысы мне досаждают. Возможно, я придаю им слишком большое значение. И я не возражаю, чтобы это считалось капризом, – Дэдфилд снова снял с манжеты невидимую пылинку. – К тому же я держу небольшой ломбард необычного свойства: принимаю в залог частную переписку. Бывает, что люди нуждаются. Кому, как не вам, это знать? (Мне снова сделалось неприятно: что он себе позволяет?) И порой судьба заставляет людей доверить свои секреты постороннему человеку. Постороннему, но надёжному. И вот представьте, недавно крыса сорвалась со стены и упала под ноги даме. Представьте, что с нею было, сколько шуму и крику! Естественно, после этого мы уже не могли вести деловой разговор. – Дональд Дэдфилд слегка усмехнулся. – Мистер Кэджи, если вы согласитесь на моё предложение, вам не придётся об этом жалеть. Я человек бережливый. Но для чего мы трудимся в поте лица? Чтобы изредка потакать своим слабостям. Мне не нравится жить в доме с крысами. И я хорошо заплачу тому, кто избавит меня от крыс. Хорошо заплачу, мистер Кэджи.
Видимо, на моём лице отразилась борьба. И мистер Дэдфилд опять усмехнулся.
– Не буду торопить вас с ответом. Но очень надеюсь, что вы захотите принять моё предложение, – он протянул мне бумажку с адресом, поклонился и вышел.
Я проснулся с отчётливой мыслью: нельзя рисковать репутацией! Приготовишь крысиный яд – и прослывёшь крысоловом. Одно дело, когда ты аптекарь. Другое – когда крысолов. «Крысолов» звучит унизительно. Я всегда опасался, что меня по какой-то причине назовут крысоловом. Как после этого я смогу появиться в обществе? А если я соберусь жениться? Кто из достойных людей отдаст свою дочь замуж за крысолова?
Потом мои мысли приняли другой оборот: неужели мне сложно сделать то, о чём просит Дэдфилд? А выполни я его просьбу – у меня появятся деньги. И появятся быстро. Аптека Чарльза – дело хорошее. Но когда ещё она начнет приносить доход? А деньги меняют жизнь. Совершенно меняют. Появись они у меня – я бы сразу женился. Купил бы новый парик – такой, как у Дональда Дэдфилда, – и явился к отцу Лютеции. Стал бы он меня спрашивать, как я разбогател? Когда на тебе прекрасный парик, вопросов не задают…
В таких размышлениях я провёл два дня и три ночи.
И в конце концов решил отбросить сомнения. Предложение Дэдфилда казалось мне соблазнительным. Либо я покупаю новый парик, либо совсем расстаюсь с волосами.
Я отправился к Дэдфилду.
Он жил на окраине города, и дом его был деревянным – большая редкость по нынешним временам. После пожара в Лондоне почти не осталось деревянных домов. Этот в силу «почтенного возраста» поражал своей мрачностью и какой-то замшелостью. Трудно было представить, что здесь обитает владелец роскошного парика.
Я позвонил в колокольчик:
– Мне нужен мистер Дэдфилд. Я по поводу крыс.
Огромный слуга – такой же мрачный, как дом, – смерил меня недоверчивым взглядом и захлопнул дверь у меня перед носом. Опешив, я подумал, что слуга, вероятно, кретин, и уже решил уходить, как вдруг дверь отворилась опять, и всё тот же ужасный слуга поманил меня внутрь. Я вошёл, огляделся (внутри всё казалось ещё более неприятным) и двинулся за слугой по извилистому коридору. К неприятному виду прибавился гадкий запах: пахло гнилью и затхлостью. А мой провожатый в неверном свете казался огромным троллем. Вид его могучей спины и огромных кулаков рождал нелепые мысли. (Я уже говорил о своём буйном воображении…)
Наконец мы пришли в помещение, которое, судя по обстановке, служило гостиной. Я огляделся: в отличие от коридора, здесь всё поражало роскошью и соответствовало моим представлениям о хозяине.
