Сакариас Топелиус
Кнут-Дударь, проказник
Кнут — бедный мальчик, круглый сирота, ни отца ни матери — жил в маленькой хижине с бабушкой около Жемчужной отмели. Всего то и было у него, что рубашка, курточка, пара штанов да шапка; больше ведь летом ничего и не надо! Зимой надевал он еще шерстяные чулки да башмаки из бересты, а это не так уж и мало. Нрава он был бодрого и всегда весел, но голоден — тоже всегда. Редко так бывает — голодать и в то же время духом не падать.
Беда, правда: у его кроткой и добросердечной бабушки не часто бывало столько съестного, чтобы мальчик мог наесться досыта. Она пряла шерстяную пряжу и посылала Кнута продавать ее в большую господскую усадьбу господина Петермана в миле от них. Усадьба называлась Оса, что значит Вершина. Когда Кнут возвращался с монетами за пряжу, старушка покупала ржаную муку и пекла хлеб. Был у нее и вентерь, так что порой можно было и порыбачить, и рыбу добыть, когда сыновья Юнаса-рыбака помогали Кнуту ставить сеть. А коли удавалось выручить побольше денег за пряжу, так можно было, пожалуй, и простоквашей полакомиться. Небольшой же клочок поля, величиной с пол в их горнице, приносил им картошку. Но такое богатство на их долю перепадало не всегда. Маленький животик Кнута то и дело взывал: «Хочу есть!» Однако он все равно постоянно бывал бодр и весел.
Однажды утром сидел он возле Жемчужной отмели и собирал желтые камушки, напоминавшие голодному мальчику мягкие, теплые вареные картофелины. Бедняга Кнут, камешки для еды не годились, и он с хохотом отбрасывал их в сторону. И вдруг заметил меж камнями на берегу какой-то предмет. Кнут поднял его и увидел, что это — маленькая камышовая дудочка, какую дети, живущие на побережье, вырезают потехи ради. Ничего в этой дудочке особенного не было, но Кнуту захотелось послушать, будет ли она дудеть. И вправду:
«Пу-ю, пю-ю и пи-и», — залилась дудочка.
Натешившись вволю, Кнут сунул находку в карман курточки.
Похоже, день выдался голодный: Кнуту ничего на завтрак не досталось.
«Эх, сидеть бы мне сейчас на кухне господина Петермана в Осе!» — подумал Кнут, представив и внушив себе, что вдыхает запах жареной салаки.
Что-то надо было делать. Усевшись на камень у берега, он принялся удить рыбу. Но рыба не желала клевать. После вчерашней бури море было блестящим, как зеркало, светило солнце, волны, словно гигантские стеклянные горы, набегали на берег и целовали следы ножек Унды Марины[1] на песке.
«Знать бы, что у бабушки нынче на обед?!» — подумал Кнут.
В этот миг столь высоченный вал обрушился на берег, что вода залила босые ноги мальчика, а в мертвой зыби послышалось легкое журчание, и чей-то голос произнес:
— Кнут, не нашел ли ты волшебную дудочку морской принцессы? Подуди в нее и она заиграет: «Баю-баюшки-баю», если хочешь заснуть, «ха-ха-ха-а», если хочешь засмеяться и «хлип-хлип-хлип-п!», если хочешь заплакать.
— Это еще что? — спросил Кнут. — Неужто эта дудочка — волшебная? Убирайся прочь, волна! Дудочку нашел я и оставлю ее себе!
Волна что-то пробормотала в ответ — неизвестно что, снова откатилась назад и обратно не вернулась. Кнут вытащил дудочку из кармана и стал ее рассматривать.
— Вот как, стало быть, ты умеешь колдовать, да?! Вот и наколдуй мне рыбину на крючок.
И с этими словами он продудел в дудочку. «Баю-баюшки-баю!» — сонно запела дудочка. Дудел Кнут совсем недолго, как вдруг сначала уклейка, затем плотвичка и наконец щука, лежа на боку, словно спящие, всплыли на водную гладь.
«Полакомлюсь-ка я свежей рыбкой!» — подумал Кнут, продолжая дудеть. Некоторое время спустя вся вода у берега была усеяна плывущими на боку спящими рыбами: уклейки, плотва, лососи, окуни, лещи, язи, судаки, сиги и колюшки да и вся прочая быстрохвостая молодь, что обитает в море. «Ну и богатый же улов!» — снова подумал Кнут и помчался в хижину за сачком для рыбной ловли.
Вернувшись обратно, он увидел, что берег заполонен морскими птицами. Самые ненасытные и жадные — чайки — кричали:
— Хватай! Хватай!
Они кричали так громко, что голоса их слышались на полмили вокруг. Но в их компании было еще немало и других птиц: утки, крохали длинноносые, гоголи[2], дикие гуси и даже лебеди. Все эти жаждущие легкой добычи незваные гости трудились вовсю, глотая плавающих на воде а посреди всего этого роя рас положился огромный орел, державший в когтях лосося не меньше полфунта весом.
— Ну, погодите, воры вы этакие! — закричал Кнут.
Схватив лежавшие на берегу камни, он начал швырять их в птиц. Одним камнем Кнут подбил утке крыло, другим — лапку, но ни одна из птиц, как видно, не склонна была выпустить добычу. Вдруг из близлежащего пролива раздались выстрелы: один, другой, третий, потом еще и еще. Иные из птиц, сраженные пулями, перевернулись и поплыли по воде, точь-в-точь как рыбы. Выстрелы продолжали звучать, пока весь этот орущий птичий рой не был частью истреблен, а частью рассеялся во все стороны.
Лодка с тремя охотниками приблизилась к берегу, чтобы подобрать добычу. Там сидели господин Петерман с двумя друзьями — охотниками на птиц. В добром расположении духа высадились они на берег.
— Гляньте-ка, Кнут! — сказал господин Петерман. — Как тебе, порази меня гром, удалось подманить такой рой птиц к Жемчужной отмели?
— Я играл рыбам на дудочке, а птицы захотели составить им компанию, — находчиво ответил Кнут.
— Но тогда ты, должно быть, музыкант — всем на удивление! — воскликнул господин Петерман. — Зваться тебе ныне Кнут-Дударь, проказник!
— Ладно! — согласился Кнут.
Прежде у него вообще никакого прозвища не было, и ему все едино было как зваться — Кнут-Дударь или же Кнут Андерссон, Кнут Сёдерлунд, Кнут Матссон…
— Но послушай-ка, Кнут-Дударь, отчего ты нынче так с лица спал? Ты ведь словно жердь тощий! — сказал господин Петерман.
— А каким же мне еще быть, коли я видел столько еды — рыбы да птицы, а у самого со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было? — на свой обычный лад весело ответил Кнут.
— Так, так! Раз ты добыл нам такие добрые охотничьи трофеи, приходи нынче к нам на обед в Осу. Но до четырех часов повремени, раньше нам птиц не ощипать и не зажарить.
— Благодарю покорно, — ответил Кнут.
А про себя подумал: «Пожалуй поздновато в четыре-то часа для того, кто со вчерашнего дня ничего не ел!»
Господин Петерман уплыл с друзьями прочь, а Кнут пошел к бабушке.
— Ну, Кнут, видел ты нынче какую ни на есть рыбу? — спросила старушка.
— Видеть-то я видел — тьму-тьмущую, да только рыбу склевали птицы, а господин Петерман подстрелил птиц.
— Худо дело, Кнут! У нас на обед, кроме двух салак, четырех картофелин да пол ломтя ржаного хлеба, ничегошеньки нет!
— Что поделаешь, бабушка! Ешьте вы, а я нынче зван на обед в Осу и спрячу для вас ломтик сыра в кармане.
— Не ходи ближним путем через Киикальский лес, Кнут: там живут эльфы да три волшебных короля: Горный король, Снежный король и Лесной король. Иди лучше по дороге вдоль берега; там надежнее, только берегись русалки!
— Берегом идти больно далеко, бабушка, а я со вчерашнего обеда ничего не ел!
— Ну ступай тогда, как хочешь, да только не думай об еде, не вводи себя в искушение.
— Не буду, бабушка, я стану думать о следующем домашнем экзамене[3].
Кнут шел, думая о домашнем экзамене, но, когда поравнялся с окольной дорогой, решил: «Ясное дело, я же не дурак, чтобы на пустой желудок вместо одной мили — две топать». И вот свернул он с прибрежной тропы на лесную и надумал, идя через лес, себе самому мысленно вопросы по Катехизису задавать. Но не прошел он и нескольких шагов, как увидел маленького тощего старичка, что тянул за собой тележку, груженную двенадцатью железными брусьями.
— Добрый день, Кнут-Дударь, — молвил старичок. — Отчего ты нынче так с лица спал?
— А как мне с лица не спасть, коли я со вчерашнего обеда ничего, кроме Катехизиса, не ел? А откуда ты мое прозвище узнал?
— Я все прозвища знаю, — ответил старичок.
— Помочь вам? — спросил Кнут. — Вы задыхаетесь, груз-то больно тяжел!
— Помоги, коли хочешь, Кнут-Дударь!
Кнут помог тащить тележку, и вскоре подошли они к высокой горе в лесу.
— Здесь я и живу, — сказал старичок. — Входи, и я угощу тебя чем-то вкусным за то, что ты помог мне груз дотащить.
Старик вошел в гору, а пустой желудок Кнута подсказал ему:
— Следуй за ним!
Кнут последовал за старичком, и вскоре оказались они в подземном дворце большущем-пребольшущем. Все там сверкало золотом, серебром и благородными драгоценными камнями.
— Вы здесь живете? — удивился Кнут.
— Мне ли не жить здесь, это — мой дворец, — молвил старичок. — Я ведь Горный король, а завтра справляю свадьбу дочери. Весь мой народец так занят, так торопится, что мне самому пришлось тащить себе съестное с Утеса Железных Брусьев.
