Леонид Сапожников - Изогну семь красок в дугу

За окном провода, провода,
за стеной — проводник, проводник.
Проводи меня, поезд, туда,
где разлегся на солнце ледник!
Проводи в неистоптанный край,
где лавины, как пушки, гремят,
но, смотри, через месяц узнай
в бородатом бродяге меня.

Ты пыхтишь: «Чудаки, чудаки!
Чудаками набитый вагон!
Нелегки, нелегки рюкзаки
и суров альпинистский закон».
Ты гудишь: «Не пойму, не пойму!
Вы и так недоспали ночей,
так к чему, так к чему, так к чему?
Так зачем, так зачем, так зачем?»

Эх, ты, длинный, тебе невдомек,
что бежим от простого пути.
Ну, скажи, ты хотел хоть разок
с магистральной дороги сойти?
Эх, ты, скорый, тебе не понять
пассажиров своих никогда,—
мы идем, чтоб потом не пенять
на прожитые тихо года.

Позади города, города,
неистоптанный край впереди,
проводи меня, поезд, туда,
проводи, проводи, проводи!
Позади города, города,
неистоптанный край впереди,—
проводи меня, поезд, туда,
проводи, проводи, проводи…

А летать нетрудно —
важно взять разбег,
не бояться грудью
окровавить снег.
Сброшу с плеч сомнений чугун,
изогну семь красок в дугу,
по дуге легко побегу,
птица-человек!

Ты твердишь, что крылья
превратятся в пар,
не легендой — былью
может стать Икар.
Посмотри на эту дугу!
Руку дай, взлететь помогу,
по дуге с тобой побегу
на огни Стожар.

Не пытайся взглядом
удержать меня —
просто крылья надо
сделать из огня.
Сброшу с плеч сомнений чугун,
изогну семь красок в дугу,
по дуге туда побегу,
где звезда моя…

Стихли ребят разговоры,
Спят серебристые горы…
Скоро, совсем уже скоро
Нас позовут города.
Снится сегодня ребятам
Бог слаломистов крылатый,
Снятся сегодня ребятам
Горы твои, Теберда.

Здесь на высокой поляне
След Белоснежки петляет,
И настороженной ланью
В хижину смотрит звезда.
Парням, отвыкшим от ласки,
Снятся волшебные сказки,
Снятся им чистые краски,
Краски твои, Теберда.

Здесь мы по склонам кружили,
Здесь мы с ветрами дружили.
Если останемся живы J,
Снова вернемся сюда.
Снится сегодня ребятам
Бог слаломистов крылатый,
Снятся сегодня ребятам
Горы твои, Теберда!

Греет солнышко, как весной,
Мост качается подвесной,
Горы замерли на посту,
Мы целуемся на мосту.

А вокруг шуршит листопад,
Говорю слова невпопад,
Закружил меня листопад
И твоя волнистая прядь.

Мне бы стать твоим кораблем,
Чтобы плыть по свету вдвоем,
Мне бы стать штормовкой твоей,
Чтобы ты смотрела теплей.

Ходит палуба вверх и вниз,
Желтый лист над нами повис…
Горы замерли на посту,
Мы целуемся на мосту.

Над палаткой клены плечистые
Не насмотрятся в речку чистую.
Мы с тобой в костер не насмотримся —
Каждый видит в нем своё.

Мне дороги видятся дальние,
А тебе — разлуки, страдания.
Мне любовь тебе — ожидание,
Мне весна, тебе дожди.

Ближе сядь ко мне, чтобы серый дым
Не мешал смотреть на огонь за ним,
Ближе сядь ко мне, чтоб любовь мою
В красной пляске угадать.

Догорают ветки смолистые…
Не в дыму, а в пламени истина —
Разгляди, пока не погас костер,
Утром будет лишь зола…

Давайте дарить другу другу
тугие еловые шишки!
Давайте стелить любимым
упругий зеленый мох!
Давайте по речке сплавим
обид и забот излишки,
давайте дышать, чтобы жизнь
была, как глубокий вдох!

Давайте ходить под ливнем
без зонтиков, без болоний,[2]
давайте наполним фляги
вечерней росой — и тогда
подставят нам лунное стремя
заката багровые кони,
и станет серебряной шпорой
бродячая наша звезда.

Может, послезавтра,
может, через годы
к нам придет волшебник
розовобородый.
Явится и спросит
три любых желания.
Что сказать волшебнику,
надо знать заранее.

Подари нам солнце,
ласковое, рыжее!
Подари нам дождик,
что из тучки брызжет,
подари нам дождик,
подари нам радугу —
всех людей хороших
веселить и радовать!

Задрожит, заИскрится
с каждым по соседству
семицветный мостик,
уходящий в детство
через горы горя
и забот моря…
Будем же волшебнику
хором повторять:

«Подари нам солнце,
ласковое, рыжее!
Подари нам дождик,
что из тучки брызжет,
подари нам дождик,
подари нам радугу —
всех людей хороших
веселить и радовать!»

Как ведется, каждым летом
мы садимся на «Чезету»,
увязав веревочкой багаж.
Пожелайте нам удачи!
На четвертой передаче
пожираем мы километраж.

Улетает птицею дорога.
по обшивке камешки стучат,
под крыло бросается дорога
в ритме ча-ча-ча.

Путь у нас крутой и длинный,
нам навстречу лимузины,
едет частник в холе и в тепле,
и щека его побрита,
и жена его умыта,
и не хлещет ветер по скуле.

А у нас — краюха хлеба,
а над нами небо, небо!
Гнался дождь за нами и устал.
Наш отель — сама природа,
для бродячего народа
там всегда имеются места.

Улетает птицею дорога,
по обшивке камешки стучат,
под крыло бросается дорога
в ритме ча-ча-ча.

Лестница, истертая
кедами, ботфортами,
шпорами и шортами,
стала как стекло.
Звякали здесь ножнами
личности вельможные,
а теперь вот можно мне —
котелком!

Лестница ты, лестница,
прадедов ровесница!
Мысли лезут лестные,
будто рыцарь я,
будто я на лестнице
жду служанку-вестницу
от шальной наследницы
короля.

Статуи из мрамора
смотрят, как на варвара —
пыльного, незваного,
место мне в хлеву!
Не боюсь я цезарей
мраморной процессии,
у меня с принцессою
рандеву!

Выйдет полуголая,
пересохнет в горле.
Я ей шлем на голову
и скорей в седло!
Вслед погоня лавою —
мушкетеры бравые —
но куда до «Явы» им!
Про-не-сло!

Слуги в замке прыскают:
«Стать мототуристкою?
С кровию арийскою?
Стыд, позор и срам!»
А дорога стелется,
а мотор в истерике,
а лунища делится
Пополам!