Глазёки
Как учиться мне наукам?
Расплывались в книге буквы.
Папа грустно мне сказал:
«У тебя сдают глаза.»
И добавил еле слышно:
«Окулист очки пропишет,
Чтобы нам поправить зренье.»
Я всё думал в удивленье:
«Око, очи… Мыслю чётко:
Не очки – верней, очёки.
И отметил, между прочим:
У меня глаза, не очи!
Очи только у девчонок.
Ну а я – мужской ребёнок!»
Я ответил папе громко:
«Соглашусь, но на глазёки!»
Вот глазёки я надел —
И все буквы разглядел.
Я теперь такой глазастый,
Что влюбился сразу в Настю.
Все смертны в этом мире.
Но вот в моей квартире
Живёт комар. Поверьте,
Он, как Кащей, бессмертен!
Не три недели – вечность,
Как был он мной замечен.
И так достал – нет мочи!
Всю ночь не сплю, охочусь.
Пищит над ухом, рыжий:
«Делиться надо с ближним!»
Он прав. На самом деле,
Кто кроме ближе к телу?
Пока я размышляла,
Комар нацелил жало.
Вот смело сел на лоб он…
Пора его прихлопнуть!
Но как руке подняться?
Единокровный братец!
Маша дедушку спросила;
«Почему судью – на мыло?
Почему на стадионе
Так кричат ожесточённо?
Не хватает мыла людям?
Ну тогда давайте будем
Покупать на матч билеты,
Принося с собой при этом
Мыла детского немного.
А судью не надо трогать!»
Дед на мыло слов не тратил:
«Ах ты, мой изобретатель!
Будешь зрителем сама —
И, как все, сойдёшь с ума».
Один орех, единственный
(стихотворение с заданием)
У древнего орешника
Стоят два старых грешника.
В листве его таинственной —
Один орех, единственный.
Они, вы не поверите,
Уже тысячелетие,
Недели за неделями,
Всё делят (и разделят ли?),
Кому орех достанется.
Согнувшись от усталости,
Ведут свой спор бессмысленный:
Один орех, единственный!
Бессрочное мучение
Дано им в поучение:
Судьёй так было задано,
Поскольку оба – жадные,
И нет теперь им радости
От их привычной жадности!
Они сбежать и рады бы,
Но вечны муки адовы:
Орех, считай, безделица,
Но на двоих не делится.
Решенья не получится.
Им долго, видно, мучиться.
Была б орехов тысяча,
Тогда бы можно высчитать,
А тут вот – как измыслиться?
Один орех, единственный!
Ребята, кто ответит мне,
Что можно посоветовать
Закоренелым грешникам
У хитрого орешника?[1]
Где-то там, в небесных сферах,
Молодой небесный плотник
Целый день гремит фанерой
И хрустальным молоточком
Звёзды к небу прибивает.
Не бывает так? Бывает!
А затем ночной художник
Звёзды золотом раскрасит.
Чтобы скучный серый дождик
Не смывал небесный праздник,
Тучкой их прикроет ночью.
Ты смеёшься? Всё так точно.
А вчера звезда упала —
Видно, гвоздь попался ржавый,
И всю ночь звезда летала
Над уснувшею державой
И над нашим спящим садом.
Ты не веришь? Это правда!
Ведь под утро силой вышней
Расцвели все наши вишни.
Горки созданы Егоркам,
А вот горы – для Егоров.
Автор.
Шёл Егорка только в горку —
Рос, умнел. И вот свершилось:
В первый класс идёт Егорка,
Первая вершина.
Наш Егор – умелец в спорте,
С этим все в семье согласны.
Он теперь – со мной не спорьте —
Парень первоклассный.
В жизни будущей Егору,
Если есть мечта об этом,
Одолеть придётся горы.
Станет президентом,
Если скажет: «Я хочу!»
Всё Егорам по плечу.
В доме старом и большом
Жил у моря хромой Джон,
Флибустьер отчаянный.
В гости звал он тех, кто свой.
Плакал в доме Домовой —
Ему не дали чаю.
И, узнав о Домовом,
Гости, сидя за столом,
Хмурились, молчали
Да качали головой.
Грустно плакал Домовой —
Ему не дали чаю.
Потом гости пили ром
И устроили погром:
Ссорились, кричали,
В пляс пошли по круговой.
Плакал только Домовой —
Ему не дали чаю.
Гости вскоре разошлись.
Провожал хозяин вниз
Их с пятью свечами
По ступенькам винтовой.
Горько плакал Домовой —
Ему не дали чаю.
Спать гостям давно пора —
Ждал гостей большой корабль
Ночью у причала…
Провожал их дикий вой:
Это плакал Домовой —
Ему не дали чаю.
Корабельный добрый кок
Налил чаю в котелок,
Но разлил нечаянно…
Случай, может, рядовой,
Но всё плакал Домовой —
Ему не дали чаю.
Злились гости: «В этот дом
Мы отныне не пойдём!.
Надоел нам этот плач!
Ты хозяин иль палач?»
И зарос быльём-травой
Джона дом печальный.
Но всё плачет Домовой —
Ему не дали чаю.
Жил-был однажды белый гусь
У деда за избой.
И я сказать не побоюсь —
Он был хорош собой:
Сапожки красные носил,
Был свеж и чист пером
И глазом радужным косил —
Ярчайшим янтарём.
И вот взглянула как-то вниз
Орлица свысока,
И крылья сразу отнялись
При виде гусака.
Оставив старого орла,
Она, едва дыша,
Ему себя преподнесла,
И гусь не возражал.
Какая жизнь тут потекла,
Сказать я не берусь!
Её манили облака,
Корыта жаждал гусь.
Витал в высоких облаках
Орлиный нежный зов.
С земли гусиное «га-га»
Звучало вместо слов.
Она металась, он жирел,
Не утруждал крыла…
И вот на утренней заре
Орлица поняла:
Гусак не может стать орлом,
Её любовь – обман.
И наказанье – поделом.
Финита ля роман!
И крылья снова отнялись…
И, искусив судьбу,
Она упала камнем вниз
На дедову избу.
Растаял в дальних облаках
Орлиный грустный зов…
С земли же сытое «га-га»
Звучало вместо слов.
Мораль сей басни такова:
Не доверяй красе:
Он бел, как мел, твердит молва,
Вглядишься – а он сер.
И вроде оба есть крыла,
Вглядишься – он бескрыл.
Любовь стара, как мир, и зла,
Мне кто-то говорил.
На Амазонке, где-то в пойме,
Был попугай для рынка пойман
И самолётом в путь неблизкий
Отправлен был из мест бразильских.
Он в отделении багажном
Лежал в пакетике бумажном.
Прижатый, он едва дышал,
И шум ушам его мешал.
С аэродрома, как обычно,
Доставлен был на рынок птичий
Едва живым, с другими вместе,
И помещён в оклетье тесном.
Затем, по прихоти девчонки,
В дом привезён в простой картонке.
Здесь клетки не было пока,
И гость заморский юркнул в шкаф.
По просьбе дочки позже где-то
Отец купил и корм, и клетку.
Печален был пернатый узник:
Весь мир стал душен, сер и узок.
Холодный свет… На север – окна,
За ними – осень. Голо, мокро…
И вне, и в клетке он молчал,
Лишь головой порой качал.
Быть может, вот таким качаньем
Себя спасал он от отчаянья.
Не запиралась на день клетка,
Но покидал он клетку редко.
Развлечь его был труд напрасный —
Был попугай угрюм, неласков.
За то, что он не говорил,
Его назвали «Крокодил».
Быть может, прозвище нескромно,
Но был к тому же он зелёным…
И вот однажды утром ранним
Лес появился… на экране,
И попугай услышал лично
Собратьев милых перекличку.
Он понял сразу: вот оно,
В родимый край его – окно!
Деревья, солнце… Птичий гомон…
И Крокодил душою дрогнул.
Погас экран. Хозяйка вышла.
А попугай с окна неслышно
Перелетел на телевизор.
Казалось, путь к спасенью близок:
Он бился, бился о стекло!
Но вот и сломано крыло…
О, как бы сила крокодила
Ему сегодня пригодилась!
Но властью странного обмана
Он был разбит о твердь экрана.
Хозяйский завтрак был испорчен.
Как крокодил, погиб он молча,
Но крик застыл в его глазах.
Терзалась девочка в слезах…
Сказал отец, её пугая:
«Другого купим попугая».
«Не надо больше попугаев! —
Кричала девочка, рыдая.
Не надо больше птиц и клеток!
Купи им всем домой билеты,
Верни их всех скорей назад!»
И крик застыл в её глазах.
Случилась вот такая быль.
Не избежать своей судьбы,
Но совесть мне сказать велит:
Герой наш мал, но дух велик.
Ну что ж, что был он Крокодил?
Он страстно родину любил!
А что девчонка? Пусть мала,
Но горе птичье поняла.
